Дело 8.(2). (1/1)

Хибари постепенно приходил в норму. Точнее, в этом он тщательно пытался уверить Дино, когда тот в очередной раз подсовывал брюнету стакан с сомнительным лекарством, название которого не знал сам. Жизнь здесь вообще быстро наскучила. Хибари привык к быстрой смене обстановки, и четыре стены вокруг него быстро замылили глаза, служа очередным раздражителем. Он вообще заметил, что стал слишком вспыльчивым. Конечно, эта черта его, несомненно, трудного характера была присуща ему с пеленок, но сейчас это проявлялось особенно остро. Он еле сдерживал себя, чтобы не начать крушить все вокруг здесь и сейчас. Да и крушить-то особенно было нечего, сразу видно:Каваллоне здесь гость не частый. Кстати, выудить текущее местоположение так и не удалось.

Больше эти двое завязывать разговор не пытались, так как знали, что он не склеится и история обязательно повторится. Детектив вёл себя странно: не лез с дурацкими вопросами, не мельтешил перед глазами, молчал, как рыба. Кёе хотелось встать перед ним и закричать, размахивая руками в разные стороны: ?Эй, я здесь, ну же, заметь меня, ну же, доставай меня!?, - но, естественно, делать такое он мог только в своей голове.

За окном лил весенний дождь. Кёя сидел на уже излюбленном им диване под теплым пледом, смотря сквозь прозрачные стены дома наружу. Через густое покрывало черных туч кое-где проглядывали тусклые лучики света, пытаясь ухватиться своими тонкими ручками за потрескавшуюся каменную плитку дорожки, ведущейсад, к увядшим цветам, которые нуждаются в этом слабом, но все же жизненно необходимом сейчас тепле. Капли стекали по гладкому стеклу, словно слезы по щекам – так же медленно, нагоняя такую же тоску. В гостиной шумел телевизор, переставший ловить сигнал, и все вокруг было слишком серым. Для полноты ощущений оставалось сесть на подоконник, взять сигарету, чашку кофе и страдать по любимому человеку. Или пустить себе пулю в висок. А лучше две, чтобы уж наверняка воспаленные мозги вместе с идиотскими мыслями вышибло.

Каваллоне чем-то сосредоточенно занимался на кухне, но интересоваться, чем же именно, у Кёи не возникло желания. Он перевёл взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж, и тут его осенило, что за десять дней пребывания здесь он ни разу даже не подумал о том, чтобы посмотреть, что там. Он нехотя оторвалсяот дивана и, медленно переставляя ноги, добрался до лестницы, минуя взглядом арку, ведущую на кухню. Детектив изучал какие-то бумаги, даже не заметив прошедшего в паре метров брюнета. Тем, собственно, было лучше для него.Второй этаж разительно отличался от первого: абсолютно другая планировка, интерьер. Казалось, что в этом доме живут два человека с абсолютно разными вкусами: внизу утонченный ценитель искусства, явно ботаник, а наверху – серьезный, угрюмый старик, явно перфекционист. Собственно, весь перфекционизм заключался в плавном перетекании цвета от одного к другому, в симметрично развешенных элементах декора. От лестницы пол был выложен бордовым деревом, приятно поскрипывающим под ногами, светло-коричневые плинтуса перетекали в белую вставку обоев, обрамляющие смущенные своим нежно-розовым цветом стены, словно ремнем по талии, и этот кокетливый образ завершала белая шапочка плиточного потолка с декоративной винтажной люстрой с иссиня-черными плафонами в форме кувшинок.

Всего на этаже было три с виду одинаковых двери, и Хибари выбрал наобум ту, что была слева. Но, дернув ручку и убедившись, что комната закрыта, решил посмотреть, что в комнате справа. В этот раз дверь поддалась, являя взору ванную в светло-голубых тонах, но это не вызвало интереса, и юноша двинулся дальше. Дальняя комната должна была принадлежать Каваллоне, если, конечно, он не хранит в своей обители ящик с сокровищами и закрывает её каждый раз, как отойдет от нее на несколько метров. И эта дверь податливо распахнулась перед Кёей, заманивая внутрь мягким ворсом белоснежного ковра.А вот тут пришло время удивляться. Комната была очень светлой. Казалось, что, войдя сюда, попадаешь в рай. С трудом верилось, что эта комната все же принадлежит детективу – настолько девственно чистой и неприкосновенной она казалась. Белые стены, потолок, пол, да что там – даже огромная кровать, расположившаяся в центре огромной спальни, была похожа на снежную шапку с вершины самой высокой горы, и лишь железная резная спинка и декоративные цвета морской лазури подушки выдавали её с потрохами. Хотелось прильнуть к этой упругой перине и утонуть в умопомрачительной мягкости. В изголовье кровати расположился зеркальный орнамент, делая и без того огромную комнату визуально больше, а белый балдахин, закрепленный на потолке, струился белесыми волнами во все стороны. Напротив кровати расположился белоснежный комод с выдвижными ящиками, которые, видимо, использовались для хранения одежды, рядом стоял небольшой рабочий стол с ноутбуком, бра. Слева от нее расположилась белоснежная софа с такими же лазурными подушками, как на кровати, и тумба. На стене расположилась плазменная панель и, наверное, единственная темного цвета вещь здесь, ярусная полка под диски и книги. Завершалась комната шикарным балконом и окнами во весь рост, обрамленными прозрачным тюлем. Вид был самый что ни на есть завораживающий. Еще чуть-чуть побудешь здесь – и нимб на башке обеспечен.Кёя не стал выходить на балкон, так как дождь еще не прекратился, и поэтому пришлось довольствоваться искаженным тонким стеклом видом. Но и этого было достаточно, чтобы глаза с болью впитывали сочные цвета. Всё вокруг цвело. Цвели деревья и кусты, видневшиеся вдали, распускались цветы, расположившиеся у обочины дороги, которую едва было отсюда видно. Еще можно было углядеть прятавшуюся горную речку сквозь кроны деревьев, и, если закрыть глаза и перестать дышать на мгновение, наверное, можно было услышать, как она журчит. Дождь тем временем прекратился, роняя последние капли на иссохшую землю. Тучи разошлись, являя игривые лучики солнца и еле заметную, но прекрасную радугу. Вокруг сразу посветлело. Хибари закрыл глаза и на мгновение забыл, кто он есть, где он есть и зачем он вообще есть. Он никогда не чувствовал себя настолько умиротворенно. Аж дух захватывало от того, насколько хорошо и спокойно было.Всю идиллию разрушила внезапно закружившаяся голова, и Кёя осел на пол. С губ сорвался недовольный стон. Всё снова помутнело, замельтешило белыми вспышками и лазурными бликами. Дыхание спёрло, он зашелся кашлем и задрожал всем телом. Стало безумно холодно, и он обнял себя руками, пытаясь поджать колени. Но не получалось: ноги скользили по мягкому ворсу, разъезжаясь в разные стороны.До ушей донесся взволнованный голос, зовущий кого-то по имени, и юноша попытался разглядеть сидящего перед ним на корточках детектива. Но видел лишь желто-черное пятно, напоминающее надоедливую осу, которую хотелось прихлопнуть. Кёя почувствовал, как его сильно сжимают, а затем – тепло. Тепло, от которого болезненная дрожь в теле унимается, сменяясь дрожью от приятных прикосновений. Эти объятия будто бы оживляли его, как оживляет увядший цветок долгожданная влага и солнечный свет, как будто бы даря второй шанс. Хибари вцепился пальцами в плечи Каваллоне, бессознательно притягивая его ближе к себе. Он дышал ему куда-то в ключицу и смотрел сквозь него рассеянным взглядом, практически не понимая, что происходит. Дымка перед глазами меняла цвета, как в калейдоскопе, и он окончательно потерялся в объятиях детектива.Последний не знал, что делать. Наблюдая за тем, как плохо Кёе, он паниковал всем своим нутром. Юни предупреждала, что лекарство нужно принимать не более десяти дней, но не говорила, что делать потом. В голову приходили самые страшные варианты дальнейшей судьбы больного. Нет, этого не может быть. Он сильный, он должен справиться. Какая-то дрянь не сможет сломить такого человека, как Хибари, и Каваллоне старался в это верить всем своим нутром. Он прижимал к себе Хибари, зарывался пятерней в волосы на затылке и поглаживал, нашептывая успокаивающие слова. Он чувствовал влажное горячее дыхание на своей шее, и его мысли путались. Дино смотрел в потолок, а затем крепко зажмуривался и сглатывал, пытаясь думать головой, а не другим местом. Последней каплей стали ладони Хибари на талии детектива. В голове звучали хором два голоса, твердившие противоположные вещи, голова начинала гудеть, и среди этого гула можно было различить лишь пару слов: сорваться, воспользоваться, обладать. Нельзя.Каваллоне, собрав волю в кулак, отпрянул от брюнета, придерживая его за плечи, чтобы тот не упал. Взгляд Хибари был скрыт за густой челкой, а его пальцы крепко сжимались под ребрами детектива.-Кёя… - начал Дино, но продолжить Хибари не позволил, перебив.-Я уже в порядке, -он оттолкнул детектива и попытался встать на пошатывающихся ногах, опираясь ладонями об оконную раму. Не получалось, - Бесит. Черт возьми, как же бесит! – пальцы до побелевших костяшек сжались на белоснежной поверхности, готовясь вот-вот превратить её в крошево.Дино молча наблюдал и ничем не мог помочь. Будь он на месте Хибари, то давно бы скопытился, не продержавшись и дня. Хибари, наконец, восстановил дыхание. Его пальцы крепко вцепились в ткань рубашки в районе груди, как будто он пытался вырвать себе сердце. Лицо покрыла испарина, на плоском лбу выступили венки. Он крепко сжимал зубы. Он был невероятно зол.-Кёя, - позвал его Каваллоне, протягивая ладонь к руке, все так же замершей на груди, - я ведь знаю, что Юни не могла ошибиться. Тогда зачем?.. – Дино, и правда, волновал этот вопрос. Его пожирало изнутри чувство вины вперемешку с волнением.

Волновал и сам брюнет, поведение которого выходило за рамки его понимания. Подставляться просто так он бы не стал – явно что-то задумал, и эта мысль прочно засела в голове истощенного морально детектива.

Хибари поднял пустые глаза на блондина, совершенно не соображая, чего от него хотят. Кажется, приступ отступал, но слабость не пропадала, а перед глазами все так же плыло. Он продолжал опираться одной рукой об оконную раму, а второй перехватил ладонь Каваллоне, крепко сжимая и сцепляя пальцы между собой. Дино застыл, ожидая следующих действий, плыл по течению, всем нутром желая знать, куда оно его приведет: унесет ли в самое тихое на свете место, каким он, в принципе, и считал этот дом, или же он сорвется с водопада и расшибется насмерть, чересчур доверившись. Но даже после этих мыслей руку не одернул.

Хибари вело. Ощущения в теле сменялись одно за другим – от болезненной до сладостной дрожи, доводящей до истомы, от застывшей крови в венах -до адреналина, бушующего в крови с явным избытком, от ярких пятен перед глазами до черно-желтых – до Каваллоне. Кёя окончательно выпрямился, ровняясь с детективом и продолжая исследовать его запястье тонкими пальцами. Дино сглотнул. Ему казалось, что вот-вот – и его уложат на лопатки здесь и сейчас, даже не спросив – настолько темными и полными желания показались ему глаза брюнета. Он невольно сделал шаг назад, но оступился и рухнул на кровать, увлекая за собой и Хибари.Теперь-то и пришлось выбирать. Каваллоне пытался притормозить явно вошедшего во вкус Кёю, который сминал ладонями футболку детектива и ерзал на его коленях, закрывая глаза и закусывая губу, но тот явно не замечал этих жалких попыток.Выбирать ему не позволили. И Дино не выдержал.Все произошло слишком резко даже для самого Каваллоне. Хибари был подмят под ним, полностью обездвижен сильной хваткой ног на бедрах и рук – на своих запястьях. Дино наклонился близко-близко, так, что слышал, какбыстро бьётся сердце Кёи, слышал, даже чувствовал его снова сбившееся дыхание и странное сопение. Дино не мог отвести взгляд от тонкой полоски алеющих от укусов губ, которые жадно глотали воздух и пытались что-то сказать опьяневшему Каваллоне. От греха подальше детектив уткнулся носом куда-то в ключицу брюнета и крепко зажмурился, пытаясь из последних сил держать себя в руках, но запах этой мягкой фарфоровой кожи сносил крышу пуще всяких там афродизиаков. Возбуждение накатило мгновенно, заявляя о своем присутствии недвусмысленным бугорком, стиснутым спортивными домашними брюками. Дино хотел Кёю так, как никогда и никого не хотел. Его просто вынуждали желать только одного человека, даже не допуская мысли о ком-то другом.Детектив попытался представить на месте Кёи Юни, свою первую любовь, и его будто бы окатило холодной водой. Образ хрупкой девочки, девушки, женщины, плачущей, стоящей перед ним на коленях и просящей прощения врезался в сознание тысячами острых иголок, мгновенно приводя в чувства. Он замер, привставая на полусогнутых руках и рассеянно глядя на распластавшегося под ним брюнета. Тот, похоже, постепенно начал приходить в себя, осознавая свое положение. Нельзя сказать, что он был полностью в отключке, когда пытался завалить Каваллоне, но и отчета своим действиям не отдавал. Тело двигалось само, полностью отделившись от разума, и, кажется, Дино понял это, мгновенно отпрянув от Хибари.-Пойду в душ первым,- кинул детектив, скрываясь за дверью.Хибари не торопился вставать. Его прибило к мягкой перине осознанием того, что он только что натворил. Руки и ноги будто парализовало, а по телу пробежали мурашки, разливая из маленьких ведерок холодный пот, скатившийся с юноши яростными волнами. Что это вообще было? Неужели какая-то дрянь может управлять им? Или же это была инициатива его самого? Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок. В мыслях был только Каваллоне. Дино еще пару минут постоял под дверью, переводя дух. Близко. Еще бы чуть-чуть, и он бы не выдержал. Еще чуть-чуть - и он точно накинется, растерзает, завладеет и не отпустит, пока не насытится полностью.Но Каваллоне обещал себе, что больше не будет спать с Кёей. Как когда-то выразился Хибари, то, что между ними происходило, это “просто секс”,но для детектива все было по-другому. В сердце теплился уголек надежды, что брюнет что-то к нему испытывает, и Каваллоне был готов признать, что и он, в свою очередь, к нему совсем неровно дышит. Но все было слишком сложно. Допустить мысль о том, что Кёя желал его так же, как детектив, не получалось. Или наглый брюнет просто использует его, отвлекает, путает мысли, заставляя думать только о нем, быть рядом только с ним. Что бы там ни было, какие бы цели он ни преследовал, у Хибари слишком сложный характер, сложная жизнь и сложное прошлое, и все это давит на него тяжелым грузом, делая тем, кто он есть – безжалостным убийцей, не знающим и не признающим примитивные человеческие привязанности, а именно – любовь.