Глава третья (1/1)

Следующий день сурка начинается тем, что я привычно шаркаю в ванную?— продезинфицировать скафандр и привести себя в сознание. Спал я долго?— за окном уже светло, но в голове никакой ясности. Неуверенными движениями пересчитываю полученные вчера разноцветные бумажки, прежде чем опрыскивать скафандр струёй очищающего яда.Сто пятнадцать крон. Сумма кажется мне такой огромной, что я окончательно просыпаюсь. Я богач! На эти деньги можно купить целую бутылку вина! Или пачку сигарет. Самый безумный вариант?— устроить себе праздник и сходить в бар. Широко улыбаюсь забрызганному зеркалу, как вдруг понимаю?— с моим отражением что-то не так. Улыбка медленно сползает с лица.Эти сверкающие листочки, похожие на инфузорий, что торчат из моих волос?— козни той паршивой девчонки? Она меня-таки заразила чем-то? Да и отражение на меня совсем не похоже… Нет, лицо вроде моё, но молодое, смутно похожее?— как фанарт, где художник забыл подрисовать кумиру морщины и мешки под глазами. Оставляю деньги на бортике ванной и подхожу к раковине?— не слишком близко. И наконец-то понимаю, в чём подвох. У меня глаза обыкновенные, коричневато-зелёные, а в аквамариновых глазах отражения плещется ртуть и маслянистый оттенок мазута. Листочки-инфузории шевелятся на кончиках длинных волос, переливаются радугой, как весенняя лужа бензина на дороге. Существо специально дразнится метаморфозами. Мол, я и так умею, и так?— смотри.Я завороженно пялюсь на себя самого, как неуловимо прорисовываюсь всё чётче и чётче в деталях?— вот жидкие усы, вот два рубчика от ветрянки на щеке?— смотрюсь как в зеркало, и двойник точно так склоняет голову набок, приоткрыв рот.Не в силах оторваться?— больше из-за оцепенения от ужаса, что холодком течёт вдоль позвоночника?— я на деревянных ногах делаю рубленый шаг назад. Подальше. Такого не бывает. Нет.До боли, до слезящихся глаз таращусь в замершее существо, которое не могу назвать собой, и боюсь моргнуть. Вдруг оно пропадёт из поля зрения за эти доли секунды? Что тогда? Что оно со мной сделает? Нервно провожу по волосам дрожащей ладонью?— никаких инфузорий в них нет.—?Значит, ты?— Петер Тэгтгрен,?— вдруг озвучиваю я со стороны своим же голосом, не раскрывая рта. Губы двойника выразительно шевелятся. Он деловито оглядывает меня, мутные потёки на кафеле и осклизлую шторку с голубыми рыбками. Мне бы убежать, припереть дверь ванной чем-то тяжёлым и никогда сюда не заходить, а то и поджечь дом вместе с этой сущностью, но я тоже смотрю по сторонам и замечаю, как всё тут запустил. А потом механически киваю. Голова двойника остаётся неподвижной. Значит, я либо сошёл с ума, либо ко мне без спроса нагрянули инопланетные гости. Я с трудом разжимаю губы, словно проверяю, не отнял ли гость у меня дар речи:—?А ты кто и какого черта тебе тут надо?Двойник не обижается на моё не слишком приветливое заявление. На этот раз его тонкие губы, невнятно очерченные?— просто щель невысоко от подбородка?— сжаты. Он переливается, блестит, но скопировать меня до конца не может.—?Инопланетянин я,?— голос у него точь-в-точь такой же, как мой. Хриплый, каркающий и неприятный. —?А тебя меня просили найти.—?Кто просил? —?чувствую, как не только брови, но и глаза на лоб лезут. Вчерашняя паранойя обостряется, сдавливая горло. Какой-такой пришелец? Неужели из тех, кто с нами воюет? А какое ему до меня дело? Нахуй… Нахуй. И пячусь назад, боязливо шею в плечи втягивая. Нет-нет, это не с зеркалом что-то не так, а со мной, Петером, точно.—?Отец твой просил,?— второй Петер так знакомо поджимает губы, и в его зрачках Вселенная отражается. Со всеми звёздами, галактиками?— отражения увиденного некогда. —?Адрес верный?— Млечный путь, Солнечная система, планета Земля, Швеция, Стокгольм, улица Скёльдвэген, дом 15, так?Теперь ещё и отец… Ему-то от меня чего надо? Замираю у стены, но отражение не отдаляется. Смотрит на меня, как портрет. Портрет меня же, только в ртутно сверкающем скафандре.Дальше пошевелиться я не могу. Не только из-за наступившего вдруг паралича, но и в панике бьющегося интереса. Не я ли всегда мечтал инопланетянина встретить? Получите?— распишитесь. Спасибо, конечно, но не в такой обстановке. Да и лет мне уже не двенадцать.—?Уютно,?— тем временем говорит двойник и высовывает из зеркала руку. Проводит пальцем по стене, пугая ещё больше. Серебристо поблёскивающий след незаметно исчезает, словно своей жизнью жил. —?Как на Холли-стрит двадцать два, в Сантьяго. Там всегда уборщики песни поют, пока работают.Оцепенение и страх выбивает как локомотивом. Только что услышанное настолько озадачивает, что я забываю, как собирался бежать и спасаться, и вообще. Открываю рот, как рыбка на шторке. Закрываю. Промаргиваюсь пару раз для верности.Существо скептически смотрит в ответ. Говорит он… Оно… Он. Говорит он связными предложениями, отвечает конкретно, однако бред же, что он говорит…—?Почему… Уборщики? —?выдавливаю я чисто для поддержания собственной психики на плаву.—?А ты почитай папку ??.04??— там и про тебя написано,?— ехидненько отвечает двойник. А потом, подумав, добавляет,?— все инструкции хранятся в этой папке, в секторе услуг по клинингу.—?Какой ещё клининг? Я уборщиков никогда в жизни не вызывал,?— признаюсь я. Неужели это существо пришло прибираться за мной? Но вот эту инопланетяшку я точно впервые вижу.—?Твой отец предупреждал, что ты туго соображаешь, но я не подозревал, что настолько,?— вздыхает пришелец и рассыпается на миллионы серебристых осколков. В зеркале снова отражаюсь я?— растрёпанный, в серых трусах и майке, что почти совпадает по цвету с моим побелевшим от ужаса лицом. Сначала зомби, теперь это… Моя жизнь превращается в дешёвый ужастик!Хлопаю дверью ванной со злости и прохожу на кухню. Гость уже ждёт меня там. Ходит от стола к плите, трогает всё своими волосами-инфузориями?— они у него вместо пальцев, похоже. Хотя руки на месте. Даже пальцев пять. Я неодобрительно кашляю. Он поворачивается, уставив в меня равнодушные точки самых обычных коричневых глаз. Как он тут оказался? Кажется, не только психика, но и шаблоны у меня с треском рэпнули. Однако я пытаюсь делать вид, будто ничего не случилось, и, достав из холодильника дрожащей рукой пакет молока, наливаю себе полную кружку.—?Ладно, допустим,?— холодное молоко прокатывается по горлу живительной струёй. —?Кого имею честь принимать?Пришелец, до этого гладивший своими инфузориями вилку, неохотно поворачивается ко мне и представляется Айзеком. Очень странное имя. А для инопланетянина тем более.—?Айзек? Я только Азимова знаю Айзека,?— хмыкаю я. А сам вспоминаю солдатика из детства, которого берёг и любил?— это был гордый покоритель космоса с этим же именем. А ещё ?Айзек? слишком созвучно с ?кайзер?, что тоже имело место быть лет в десять.—?Азимова и я знаю,?— вдруг говорит пришелец, и я старательно пытаюсь не смотреть, как часть скафандра?— часть самого Айзека, часть непонятно чего?— растекается по полу, ползёт по ножке стола, собираясь упругими каплями подобно ртути. Жидкокристаллический терминатор, ей-богу. —?Азимов хорош в робототехнике, он мне некоторые вещи подсказал.—?Он же… Писатель,?— ляпаю я невпопад. А потому что субстанция вылезла на стол и потянулась ко мне длинной щупальцей. Странная, полуживая субстанция непонятного происхождения. Фу, бля.Айзек втягивает свои ложноножки и равнодушно пожимает плечами, мол, без разницы. Совсем как я. Скопировал или украл этот жест? И вообще, зачем он пытается стать похожим на меня, если может превращаться во что угодно? Вопросы копятся, но задать их вслух я боюсь.Свет на кухне моргает?— на долю секунды кухня погружается в голубой утренний полумрак. Сжимаю колени вместе, чтобы перестать мелко дрожать?— то ли тут действительно прохладно, то ли нервы… Надо окно закрыть. Айзек без особого интереса ковыряет жирное пятно на вилке, хотя я чувствую?— пришелец исподволь рассматривает кухню. Словно посетитель IKEA, мечтающий о домашнем уюте в скандинавском духе.—?Так… —?голос предательски хрипит. Приходится прокашляться. —?Так зачем ты тут? Только ли найти меня?—?Домой вернулся,?— отвечает Айзек. Так, будто это правда. Как будто может быть правдой.—?Домой? —?Тупо переспрашиваю я. Никогда ещё в жизни таким тормозящим дятлом себя не чувствовал.—?Да,?— невозмутимо подкрепляет он и тихонько напевает,?— I'm coming home… ту-ру, ру-ру-ру-ру…Я с ужасом узнаю мотив песни, которую написал до войны. Возмущение заставляет меня грохнуть кружкой об стол.—?А как же я?—?А ты замена, чтоб моего отсутствия не заметили,?— невозмутимо отвечает пришелец. —?Вы все?— замена. А мы, кого вы называете захватчиками, такие же люди. Люди на Земле появились намного раньше, чем ты думаешь. У нас было время развиться до сверхорудий. И когда в Землю ударил метеорит, тот самый, который уничтожил динозавров, мы улетели. А те куски человечества, что остались, восстанавливались с пещерных питекантропов. Звучит неожиданно, знаю,?— соглашается Айзек с улыбкой, видя, что мои глаза вот-вот вылетят из глазниц. Нет?— оскалом. По крайней мере так кажется. Зубы у Айзека ровные?— я не улыбался, и он не знает, что передние резцы у меня некрасиво вывернуты. Заменять кого-то в мои планы не входит, однако я ещё недостаточно смел, чтобы возмущаться вслух.—?И, как я вижу, вы успели мутировать,?— накручиваю прядь волос на палец, намекая на его странные приспособления. Во всю эту ахинею я ни капли не верю. —?Для чего тебе эти штуки?—?Ну вот например,?— одна из инфузорий-присосок тянется к моему лицу и прежде, чем я успеваю отпрянуть, прикасается к губам. Ощущение, будто меня коснулось что-то противное, влажное и холодное. А у Айзека из бесцветной щели рта распускаются губы?— такие же, как мои.Пока я изумлённо перевариваю фокус, он притрагивается к волосам, запоминая структуру, изучая, гладит по виску. Не сразу понимаю, что кольнуло, но мгновенно забываю об этом, потому что инопланетянин так близко, что дух захватывает.—?Маскировка? —?предполагаю я. Айзек пожимает плечами?— ?вроде того? и спрашивает:—?Слышал про генную инженерию?Я киваю, внимательно следя за переливами его серебристого скафандра. На Земле флагов такой расцветки нет. Значит, у меня в гостях самый настоящий инопришелец. Айзек тем временем продолжает:—?Веришь, что я хамелеон? Да, мы мутировали, и теперь стоим в развитии гораздо выше вас, землян. Мы выбираем себе сущность, как вы покупаете одежду. И как видишь, заменить тебя совсем легко. Как отдать старые джинсы в переработку.Новость почему-то подбивает под колени. Замена… Ну надо же… Вот так живёшь, живёшь, а потом тебе твоя (возможно) галлюцинация сообщает, что ты, в сущности, никто, и вообще всё это не для тебя. А следующая мысль заставляет снова упасть на стул.—?Ну… Вот ты вернулся. Заменил меня. —?осторожно начинаю я, хотя искренне боюсь получить ответ. —?А со мной что будет? Я отправлюсь на войну?—?А мне по чём знать, куда земляне такого же землянина отправят?—?Мало ли,?— пожимаю плечами,?— ты ж развитый, должен всё знать.—?Не всё. —?Айзек мрачно молчит, и некоторые из его отростков двигаются резче обычного. —?Я не знаю формулу временной погрешности, а вот тебе её придётся узнать. —?Он замолкает ещё на какое-то время, чем безумно меня напрягает. —?Тебя я с собой заберу,?— наконец тихо говорит он, будто беря тяжкий крест. —?Ну, или не с собой… Как пойдёт.Выдыхаю с огромным облегчением?— убивать, как отживший себя материал, меня не собираются. Это приободряет. Я набираюсь смелости спросить ещё кое-что:—?А зачем вы вернулись на Землю? Тоска по исторической родине? Но вы же уже миллиарды лет как не земляне.—?Мы принесли вам нечто хорошенькое,?— Айзек смотрит в окно, на фиолетовое небо, и дружелюбно улыбается, хотя улыбка получается больше рассеянной и не к месту. —?А то у вас озоновый слой в полной жопе. Думали, вы согласитесь что-нибудь обменять на красный туман. Но вы непонятливые. Сопротивление подняли.—?Выходит, Рой и зомби?— это тоже ваш ?дар?? —?подозрительно сощурившись, догадываюсь я. Не таким мне представлялся инопланетный захватчик.На меня смотрят как на дебила третьей категории. Да понял, понял я, что ты развитей, зачем выпендриваться-то?!..—?Рой?— это то, во что вылилось ваше сопротивление,?— вдруг серьёзно говорит Айзек. Я невольно засматриваюсь на его инфузорию?— она плотная и подвижная, раскачивается перед моим лицом, будто гипнотизируя, и вот так больше похожа на глаз. Зелёный глаз с красным зрачком. —?Неорганическое скопление высших систем. Отдельный отряд может впитать в себя вырабатываемую мощность энергии одной атомной электростанции в неделю. —?Он смотрит мне в глаза. И снова улыбается. На этот раз выходит жутко, отчего я нервно сглатываю.—?Одного только его будет достаточно, чтобы лишить всю планету средств для дальнейшего развития, так как ваши технологии слабенькие, и нуждаются в постоянной подпитке извне. В конце концов, это ваша собственная вина, что Рой появляется и забирает энергию?— мы предлагали. Мы предупреждали. Но ты же новости не смотришь, не знаешь этого,?— он чуть усмехается, заставляя меня нервно затрястись. — В конце концов, не просто так же нам тут болтаться,?— беспечно заключает он и тыкает в меня пальцем, будто я тут что-то решаю:—?И заметь, мы берём своё очень скромно и очень щадя. Ну, а зомби?— побочный эффект, чтоб такие, как ты не мешали.Я вцепляюсь в волосы окоченевшими пальцами и чувствую, как мой мир окончательно рушитсяАйзек сидит вполоборота, легонько водит пальцами по шершавой поверхности стола, видимо, о чём-то глубоко задумавшись. Засовывает руку в комбинезон и достаёт сложенный вдвое листик. Сердце у меня замирает. Присматриваюсь?— действительно, фотография.—?Эти люди… Любят друг друга? —?Айзек спрашивает с сомнением, разворачивая фото.Там мои родители. Мама и папа целуются, потому что только спустились с неба?— как символично. Рядом чуть смазанный я, максимально потерянный, ведь меня выпихнули в кадр для истории. Мне здесь тридцать. Это последний снимок, где мои родители вместе и счастливы.Меня начинает потряхивать?— отец таскал эту фотку с собой с момента смерти матери, и забрал на МКС. То есть, Айзек действительно встретил его? Он не соврал?.. Теперь понятно, почему он не был моей копией?— не видно деталей.Перевожу охуевший взгляд на пришельца?— тот всё ответа ждёт. А потом шальная мысль?— если он встретил отца, значит, он же его и в плен взял, так выходит?—?Да,?— хрипло выдыхаю. Снова подкатывает так некстати страх, сдавливает горло удавкой. Айзек не страшный даже с этими щупальцами, однако он мне кажется опасным, поэтому ничего делать не буду. Ну нахуй.Тот хмыкает только. Жадно смотрю, как эта Медуза Горгона фото обратно прячет. А потом исчезает. Просто схлопывается внезапно, как мыльный пузырь. А я, не понимая ещё, что со мной приключилось, ползу в гостиную. Там, в письменном столе, хранятся все мои документы. И насколько я помню, папки под названием ??.04? там никогда не было. Паспорт есть, договор о собственности на этот дом тоже. Но такой папки там быть просто не может! Это всё очень похоже на сны, где ты находишь какие-то книги или игрушки у себя в квартире, ясно осознавая, что не видел их раньше и поражаешься тому, какими настоящими выглядят эти предметы.Я выдвигаю крайний ящик, стараясь думать, что сплю. Это сон, сон, сон. Нет никаких инопланетян, нет отца, который ни с того ни с сего про меня вспомнил, нет вечной тревоги за свою жизнь. А папка под странным названием?— есть. И она так же досадно материальна, как книги из снов. Я вынимаю её из глубины ящика?— простую офисную папку с завязками. Ровно никаких следов внеземной цивилизации. Внутри?— тоненькая книжечка, похожая на руководство по эксплуатации стиральной машины. Это и есть руководство. Только не машины, а космического корабля…?Как договориться с компьютером??— гласит одно из заглавий. То есть, в смысле? Не просто кнопочку нажать, а договариваться надо? Я не умею. Максимум стукнуть могу гаечным ключом на шестнадцать.Я листаю инструкцию, упорно представляя, будто всё ещё сплю. Гравитационный двигатель, сверхсветовые скорости, временная погрешность… От одних этих слов у меня, никогда не дружившего с физикой, голова гудит, как пивной котёл. Мне хочется выпить. И желательно срочно.?Куча бутылок??— бар в доме через дорогу?— открыт. Моё любимое заведение, я тусовался там ещё с восемнадцати, в компании друзей, хотя выпивать в барах?— дорогое удовольствие. К счастью, родители не выпытывали, на что я трачу карманные деньги, а прибылью от концертов я с ними не делился. С лёгким сердцем захожу за родную зелёную дверь, предвкушая обжигающий вкус напитков, которые, несомненно, ждут меня. Когда ещё у меня будет столько денег? Раз в жизни я могу позволить себе роскошь?— особенно, если эта жизнь в любой день может оборваться после трупного яда. Кто знает, вдруг пока мне лишь везёт, а завтра один из обитателей кладбища всадит в меня зубы, как случилось с Освальдом.?— Привет, ребята! —?сняв шлем скафандра, с ходу выкрикиваю я в тишину пустого зала, не разглядывая, кто сегодня дежурит за стойкой. Бармены знают меня как облупленного. Я здесь?— звезда местного разлива. Пусть и давно не выступаю.За стойкой оказывается Ларс?— полный молчаливый парень с длинными светлыми волосами и неизменно насупленной физиономией. Не сразу узнаю его круглое лицо, окаймленное аккуратной бородкой?— моё внимание приковано к полкам со спиртным у него за спиной. Я перестаю улыбаться так же скоро, как сегодня утром, когда увидел в зеркале Айзека. Ведь в меню сегодня ничего, кроме бесчисленного количества абсолютно одинаковых бутылок с прозрачным зеленым содержимым, похожим по цвету на абсент. Где виски? Где текила, розовое шампанское, ликёры, японское вино с проспиртованными сливами?! Что это за зелёные бутылки? Я в панике смотрю на полки, вцепившись в стойку одеревеневшими пальцами. Равнодушный голос Ларса доносится до меня как сквозь толщу воды:?— Инопланетяне начали поставку своих продуктов с нашего бара. Все остальные напитки сняли с производства.—?И что это за херня? —?шёпотом спрашиваю, указывая пальцем на зелёные бутылки. В голове всплывают слова старика с барахолки. —?Не отрава ли?—?Не знаю. Не пробовал. Могу налить тебе соточку для дегустации.—?Мне хватит пятидесяти граммов. —?я процеживаю слова сквозь зубы, как если бы пил компот с противной ягодной шелухой. —?Что это вообще такое?—?Ну, а ты как думаешь? —?Ларс снимает с полки бутылку. На ней нет ни этикетки, ни акцизной марки. Бармена это тоже озадачивает?— таким угрюмым я его ещё не видел, хотя Ларс никогда жизнерадостностью не отличался.—?Похоже на абсент,?— я жадно смотрю, как он откупоривает бутылку, и принюхиваюсь,?— пахнет так же.—?Они называют эту штуку ?Полёт Феникса?,?— Ларс безразлично пожимает плечами. Жидкость булькает, изливаясь зелёной струёй в широкий стакан. —?Пить её никто не хочет, но те, кто осмеливался, говорят, что в голову шибает она здорово. Но, думаю, такого бухарика, как ты, даже это не увидит.Я понимающе поджимаю губы, глядя на стакан уже с опаской. Так вот почему Ларс столь мрачен. Никто ничего не покупает. Без промедления достаю весь свой капитал?— сто пятнадцать крон?— и кладу пёстрые банкноты на блюдце для денег. Ларс делает вид, будто моя щедрость нисколько его не удивляет. Во всяком случае, выражение лица у него не меняется. А я глубоко вдыхаю и опрокидываю в себя весь стакан.Ёбаный насос! Да чтобы я пил это ещё когда-нибудь! Зелёная жижа обжигает горло, словно я хлебнул керосина. Я жмурюсь и фыркаю, а неведомое зелье электрическим пламенем бушует в желудке. Сколько тут градусов? Сорок? Пятьдесят? Может, это вообще чистый спирт, только подкрашенный? Из химии я помню, что ста миллилитров метанола достаточно, чтобы умереть. Что же, я готов умереть. После этого пойла другого варианта не остаётся. Господи, меня никакая водка так не прошибала… Я вцепляюсь в стойку побелевшими пальцами и тяжело дышу. Внутри всё полыхает, будто я наелся чилийского перца. Трезвенник Ларс невозмутимо смотрит на мои корчи, а я, придя в себя, едва слышно выдыхаю:—?Ещё.Следующий глоток идёт легче. Теперь мне кажется, будто я пью кипяток. Тепло алкоголя, привычное и знакомое, вливается в застывшую после прогулки по холоду кровь, и красная жидкость, уже отравленная, приливает к щекам, омывает горячей струёй мозг. Мне хорошо.Я улыбаюсь и интимным шёпотом выдыхаю Ларсу в лицо просьбу повторить. Он с подозрением смотрит на мои полыхающие щёки, но не отказывает. Конечно, будет он отказывать, если я выложил ему весь свой заработок. Только говорит вкрадчиво, словно между прочим:—?Будь поосторожнее с этой дрянью. Один твой дружок выпил на днях целую бутылку ?Феникса??— выпил и умер. Прямо за стойкой.Алкоголь делает меня чувствительным?— я вытираю слёзы, выступившие от спиртового удара по мозгу, и спрашиваю:—?А что это был за друг? У меня много друзей, Ларс. Было. Теперь-то я со всеми порвал.Ларс отвечает на вопросы так же немногословно, как Айзек:—?Алекси.?Полёт Феникса? встаёт поперек горла. Я кашляю, хотя давиться уже нечем. На глазах вновь выступают слёзы?— в этот раз не фальшивые.—?Алекси? —?шепчу я, немного вернувшись в себя. От услышанного я едва держусь на ногах. —?И он ничего обо мне не спросил?Ларс величаво кивает:—?Спрашивать ему было нечем. Красная смерть, последняя стадия. Не моё дело?— вмешиваться в вашу дружбу, но даже если бы у него была возможность разузнать о тебе, он бы не стал интересоваться. Я-то помню, какие сцены ты устраивал ему здесь, когда напивался.На мгновение я вспыхиваю?— от ярости. Но щёки тут же белеют. Я опускаю стакан на стойку. Руки дрожат, как у старика. Ларс вопросительно смотрит на меня и не возражает, когда я беру бутылку у него из рук и едва слышно прошу:—?Включи что-нибудь с надрывом. Из нашего репертуара.Ларс кивает?— он никогда ни в чём мне не отказывает. А я, взгромоздившись на стул, подпираю щёку ладонью и всхлипываю, глядя на бутылку. В зелёном стекле отражается массивная фигура Ларса, который подходит к проигрывателю и вставляет в его железный рот диск. Когда-то я подарил ?Куче бутылок? диск с песнями своей группы?— ведь я часто здесь выступал, сколько бы раз ни менялся состав. И с Алекси, красивым задумчивым финном, я познакомился здесь же. Мы нашли общий язык без алкоголя, хотя в бар на концерты я приходил уже в изрядной стадии подпития.Я узнаю мелодию с первых тактов?— это та самая песня, которую сегодня утром напевал Айзек. Пожалуй, единственная медленная композиция. Больше я таких не писал. Меня хвалили за то, какой жалостливой она получилась, но раньше я не замечал хватающей за душу тоски, что сквозила в каждой ноте.—?В зеркала я гляжу на себяУже больше, чем сорок годов.Беспощадно прошлись по мне временаКолеёю морщин и потоком седых волос,?— мой голос в колонках, такой свежий, как будто чужой, тоскливо завывает дудочкой деревенского пастуха.Эта песня нравилась всем?— даже матери. И только Алекси её не оценил. Подошёл после концерта, когда мы с ребятами толкались у стойки, празднуя очередной триумф, и заявил мне в лицо?— раз я взялся за рок-музыку, то лирических баллад писать не должен. Все ожидали, что я кинусь в драку и притихли, взволнованные, готовясь услышать, как я уделаю этого долговязого парня с длинным бледным лицом. Я же совершенно спокойно допил и дружелюбно оглядел его. Алекси был красивым парнем?— если брать за основу то, что эталоном красоты я считал себя. А он был очень похож на меня. Особенно в профиль. По правде, драться я не любил, а если бы и устроил свалку во имя искусства, то точно бы не захотел портить ему фасад. Взгляды длинноволосых товарищей сверлили мне спину, кто-то даже сунул под руку свой стакан, чтобы я выплеснул спиртное в лицо незнакомому парню. Но я с невозмутимым видом спросил, что именно не понравилось ему в песне, которую все без исключения считали шедевром. Алекси за словом в карман не полез?— мол, сначала надо дожить до старости, а потом описывать, как ты сокрушаешься, увидев в зеркале ?морщины и седину?. Завязался спор?— все ждали, когда в ход пойдут кулаки. Но я с достоинством отстоял честь рок-баллад, и Алекси не оставалось ничего, как согласиться. Аргументы он приводил весомые?— в музыке он разбирался не хуже меня?— однако, заметив, что своей симпатии к нему я не скрываю, угостил меня выпивкой. С тех пор мы стали лучшими друзьями.Голос в колонках надрывается, исходя жалобными руладами. Попросить бы Ларса выключить… Не могу это слушать. Слёзы подкатывают к глазам, душат… Я наполняю стакан до краёв. В голове стоит непрерывный пьяный гул. А голос поёт:—?Вспомни, когда-то мы были юны,Бесконечность была впереди.И прекрасным потоком казались нам дни,Но беспечность сидела в нашей груди.Вскоре оказалось, что Алекси не считал меня своим другом. Задолго до случая в баре он влюбился в меня по уши, когда пришёл на один из концертов. В своём чувстве он признался сразу с видом человека, которому скрывать нечего?— о своей слабости к мужчинам он говорил так, словно не видел в этом ничего особенного. А я… Удивился сначала. А потом прикинул?— приятно, должно быть, когда поклонники любят тебя так. И решил, что будет забавно поиграть с Алекси в любовь.—?Чем больше лето?в проведём на Земле,Тем меньше оставим мы правды живой,?— подхватываю я, не сдерживая рыдающей дрожи. Где-то на заднем плане Ларс гремит бутылками. Хороший парень. Даёт пострадать в одиночестве. Алекси тоже таким был. Он только на словах вёл себя беспардонно. И если подумать, я не заслуживал его любви. Я ни разу не воспринимал это чувство всерьез. Разрешал Алекси любить себя?— ведь приятно, когда тебя целует человек, похожий на тебя так, словно целуешься с зеркалом. Увидев Айзека, я ощутил нечто похожее. Только сейчас я понимаю это и глухо вою в стакан:—?И сердце для мира порву я себе,Тогда, измотавшись, начну путь домой.А теперь у меня нет ни матери, ни Алекси?— никого, кто любил бы меня. Не смогу же я так же сильно полюбить самого себя! Я потерял даже группу, которая была смыслом моей жизни! Рейдар, Микаэль?— где вы все? Неужели вас тоже погубила Красная смерть?Крепко сжав губы, мычу проигрыш?— Ларс, вернувшийся за стойку, недовольно хмурится. Пытаюсь подпевать, но лишь глухо рыдаю?— хриплые выкрики резко переходят в шёпот, а где-то за спиной моя юная копия скорбно, как египетская плакальщица, жалуется:—?Мой разум растрачен, нуждаюсь в привале.Я в голоде должен издохнуть,Чтобы дыханье на мыслей причалеТворчеству не? дало смолкнуть.Жизнь?— неизменный удар мировой.Отсроченный взрыв?— уставший мозг мой.А я, измотавшись, начну путь домой.Сейчас закончится. Я напьюсь и пойду домой. Тебе нельзя больше пить. Ты бы не пил, если бы знал, что спасение Вселенной?— в твоих руках.Я застываю, наклонив над стаканом бутылку. Почему я обращаюсь к самому себе? Это что, голос разума? Или совесть? Но ни того, ни другого у меня нет. Или я уже допился до белой горячки? Что бы это ни было, я хочу допиться до зелёных чертей. И решительно наклоняю бутылку. Однако неожиданные новости настолько меня растревожили, что бутылка пляшет в трясущихся руках, а зелёная жижа выливается на белый комбинезон.—?Да блять! —?я забываю о Ларсе, который по-прежнему наблюдает за мной, и со злости швыряю бутылку об пол. Раздаётся тот же праздничный звон, с которым осколки бутылки из-под мартини вчера бились в помойном ведре. ?Полет Феникса? грозно шипит на полу. Кажется, он сейчас разъест бетонные плиты пола, словно какая-то жуткая кислота. Я в ужасе таращусь на ядовито-травяную лужу, которая, пузырясь, растекается, подбирается к ножкам стула. Ларсу мой ужас непонятен. Не меняясь в лице?— эта его черта напрягала меня больше всего?— он выходит из-за стойки, и, схватив меня за воротник комбинезона, приподнимает над стулом.—?Пусть ты тут и один, но буянить тебе я не позволю,?— угрожающе тихо говорит он мне на ухо.—?За сто пятнадцать крон я мог переколотить все твои бутылки! —?ору я в ответ, давясь слезами, и вырываюсь.— Это моё законное право! Мог бы ты быть и повежливей с человеком, у которого никого больше нет!Ларс не тот человек, перед которым приятно скандалить?— что бы не случалось в ?Куче бутылок?, он молча слушал, и если пьяная драка не рассасывалась сама собой, вызывал полицию. Сейчас все полицейские заняты, им некогда разнимать пьяниц?— поэтому Ларс снова ловит меня и пинком вышвыривает за дверь. Я бы завопил от возмущения, но в этот же момент грохаюсь на асфальт?— ноги совсем не держат. Шлем летит мне вслед и, гремя, приземляется рядом. Дверь бара, где я когда-то был желанным гостем, захлопывается. А я, разглядывая ладони, исцарапанные о посыпанный песком асфальт, снова начинаю оплакивать?— но уже не свою молодость, а несчастные сто пятнадцать крон. Больше у меня ничего нет. Я нищий. Теперь тебе не остаётся ничего, как умереть?— благодушно подсказывает голос в голове, голос совести, и, повинуясь ему, я замечаю неподалёку невысокий сугроб цвета лососины. Но подползти к нему и откусить кусочек красного снега я уже не могу.