Часть 1. Глава 9. Жених из Эдинбурга (1/1)

— В последний раз спрашиваю, где твоя пропись? — требовательно отчеканила Марголис, буравя взором маленькую белую мышку. — Роза, не испытывай моё терпение, иначе я могу рассердиться по-настоящему! — Но... миссис Марголис, клянусь, я сдала вам задание. Отпустите меня, пожалуйста, — умоляла девочка. Её сверстницы давно покинули свои парты и отправились на завтрак. После долгих и изнурительных занятий неважные харчи, кои подавали к столу в Родентоне, казались особенно аппетитными. — Тебе не стыдно обманывать? — Сьюзен со всей силы швырнула на стол тетрадь Розы, из середины которой были небрежно вырваны листы. — А это ты как объяснишь? Роза была немало удивлена тому, что страницы со старательно выписанным ею заданием были безжалостно выдраны из тетради без её же ведома. — Но... это не я вырвала листы, честно! — опешила Роза. — А кто же тогда, по-твоему? Я? — язвительно расхохоталась Марголис. — Ты издеваешься надо мной, скверная маленькая негодница?

— Не знаю, правда! Я перепишу всё заново, только отпустите меня, прошу, — снова взмолилась Роза. — Все девочки уже ушли завтракать, а повариха не любит опозданий... — Значит, оставайся голодной, — вынесла приговор Сьюзен. — Ты и так содержишься здесь за мой счёт, дармоедка, да ещё и ни одной крошки не упускаешь! Я всё расскажу Харпер... Нет! Мистеру Глостеру. И мигом ты вылетишь отсюда, как пробка из бутыли ?Боллингера?! Тетрадь, над содержанием которой девочка корпела со всей добросовестностью, полетела на пол и оказалась придавлена каблуком. Прозвучавшая фамилия главы прихода заставила Розу ощутить куда более острый железный ?каблук?, глубоко пронзающий эндокардий сердца. Девочке не случалось видеть мистера Глостера воочию, однако упоминание о нём было способно взбудоражить наивнейшие умы хрупких исхудавших воспитанниц. Этот мужчина вырисовывался в сознании как грозная и необъятная чёрная фигура, угрожающим фантомом нависающая над самыми бесправными душами Родентона. Одного неловкого вопроса со стороны Розы ?чего вы его так боитесь?? хватило на целый скоп запугиваний: про мистера Глостера ей рассказали столько жутких небылиц, что мышка побледнела больше, чем мел, с которым и без того была схожа. В представлении воспитанниц он разве что не ел маленьких мышек под вустерским соусом. Провиниться перед суровым попечителем означало верную погибель, ведь руководство Родентона целиком ютилось в его хищно сомкнутых лапах. — Пожалуйста, миссис Марголис, простите меня, — с этими словами Роза сжалась в комок и прикрыла мордочку лапками, словно это могло её защитить. — Я просто голодная, а порции всегда такие маленькие! Лишь усилием воли Сьюзен заставила себя говорить тише, однако голос её задрожал от быстрого и раздражающего прилива кипятка к вискам.

— Хочешь сказать, тебя здесь плохо кормят? — заговорила она, явственно обозначая каждую октаву между повышениями тона. — Да как ты смеешь? После всего, что я для тебя сделала, ты ещё и жаловаться вздумала! Стуча по полу острыми каблуками башмаков, которые не пощадили несчастной тетради, миссис Марголис прошла к сундуку. Осторожно сдвинув с глаза один палец, Роза разглядела, как учительница склоняется над распахнутой крышкой и извлекает из недр некий предмет. Худшие опасения оказались в высшей степени оправданы: резко развернувшись круговым движением, Сьюзен предстала перед ученицей в зловещей стойке, со сжатым в ладонях кожаным ремнём. Марголис уверенно дёргала этот ремень, тем самым проверяя его на прочность. — Ты никчёмная, ни на на что не годная малявка. Я пыталась поступать с тобой по-хорошему, но даже моему терпению пришёл конец. Придётся мне тебя высечь как полагается! Ремень со свистом рассёк воздух и устрашающе хлестнул по краю парты, заставляя Розу сильнее вжаться в скамью и всеми фибрами нутра взывать к высшим силам спасти её от необходимости подставлять оголённые щиколотки под удары. — Пожалуйста, нет! — прослезилась Роза, взирая на занесённую над ней петлю. — Я буду хорошей, обещаю. Только молю вас, не бейте! — Выметайся отсюда, — холодно и сурово изобразила великодушие Марголис, сматывая длину ремённого поводка в рулетку. — Вон, пока я не передумала. След Розы простыл так быстро, что уже через считаные секунды Сьюзен слышала затихающий бег в дальней части коридора. Роза удирала прочь. Она неслась сломя голову не только потому, что боялась страшного и незаслуженного наказания, но ещё и затем, чтобы успеть в столовую, которой по обыкновению служил кабинет географии. Завидев, как повариха покидает трапезный зал с полупустой кастрюлей каши в лапах, мышка взыграла духом, решив, что подоспела вовремя. — Тётушка повариха, постойте! — отчаянно запищала Роза. Воспитанницы ни разу не называли эту женщину по имени, будто та вовсе не имела оного. — Дайте мне немного каши, пожалуйста! — такова была просьба девочки. Повариха диким коршуном воззрилась на Розу с высоты своего роста, и взгляд её пронизывал так, будто девочка потребовала вовсе не водянистой овсянки, а французского марципана. — Ещё чего удумала, бесстыжая девка! — был ответ. — Сперва ты шляешься незнамо где, а после являешься на завтрак и требуешь для себя отдельных церемоний? Да будет тебе известно, у нас все садятся за стол по расписанию, а не тогда, когда взбредёт в голову. — Я опоздала нечаянно! — Роза не сдержалась и всхлипнула. — Миссис Марголис задержала меня после урока. Спросите её, если не верите. — Делать мне больше нечего, бегу и падаю! Мало ли таких, как ты, и все будут мне указывать? Здесь тебе не Бекингемский дворец, а ты не Маустория. Повариха резко и решительно выдернула край собственного подола из лапок Розы, которая вцепилась в ткань, как в единственное спасение. Когда женщина скрылась из виду, вместе с ней безнадёжно исчезла и кастрюля с овсянкой, на неопределённый, но явно не малый срок. От голода и беспомощности Роза, прислонившись спиной к стене, медленно сползла на пол и тихо заплакала, уткнувшись в колени, которые обхватила лапками. Обливаясь слезами и поминутно всхлипывая, маленькая мышка всеми силами пыталась понять, что именно она вечно делает неправильно, и почему Марголис вечно ею недовольна. Теперь же ещё и страница с прописью куда-то пропала из тетради, а вдобавок пришлось распрощаться с завтраком, что стало решающим ударом по неокрепшим детским нервам. Розе было всё равно, увидит ли её кто-либо в таком состоянии, ведь ей давно было известно наперёд, что в этих стенах её слёзы не интересны ровным счётом никому. — Эй, ты чего? — раздался откуда-то удивлённый детский голос. Роза вытерла слёзы тыльными сторонами ладошек и, подняв голову, увидела стоящую перед ней белую мышку с голубыми глазами. На её затылке красовался голубой бант огромных размеров. — Мне овсянки не дали, — призналась Роза. — И поэтому плачешь? — подивилась такому ответу голубоглазая незнакомка, склонив маленькую головку к плечу. — Она же такая противная, эта овсянка! Вот если бы без десерта оставили, тогда, может, я бы тоже плакала даже. — Мне всё равно, я слишком голодная, — Роза умолчала о том, что отродясь попробовала не так много сладкого, не говоря уж о том, что в пансионе такой роскоши точно не предоставлялось. — Вот меня заставляют эту кашу дурацкую есть, а я ею... в сестёр кидаюсь! — В голубых глазах, ставших раскосыми от прищура, заплясали озорные огоньки. — А зачем ты кидаешься в сестёр кашей? — Роза и представить себе не могла подобного обращения с пищей. — Потому что мы тройняшки, а я старшая, мне всё можно! — И ты их обижаешь за то, что они младше? — Не только за это. У них ещё имена дурацкие, не то что моё. Только сравни: Шерон, Шеннон и... Китти! — Китти? Я тебя раньше тут не встречала, — Роза никак не могла вспомнить, видела ли она когда-либо до этого свою новую знакомую. — Мы с сёстрами у мистера Глостера живём, он наш опекун, — похвасталась Китти. — Сегодня приехали в Родентон с ревизией! — мышка приняла важный вид, произнося чересчур серьёзное слово, которое, как по волшебству, внушало всем страх. Роза вскочила, точно ошпаренная, оказавшись в два раза выше маленькой Китти, и стала озираться по сторонам со страхом, что попечитель пансиона неожиданно покажется из-за угла. — Мистер Глостер здесь? — вскричала она. — С ревизией? Только не это... На мне ведь вчерашний передник!

— У, это ему точно не понравится, — с тем же деловым видом покачала головой Китти. Невнятно пробурчав о том, что распеканции миссис Марголис за отсутствующий листок с прописью, который украдкой был и скомкан самой Сьюзен, был и без того достаточным поводом для гнева попечителя, Роза стрелой полетела в спальню, надеясь вовремя переодеться и умыться несколько раз. — Это не твоё случайно? — Китти протянула скомканный листок бумаги. — Моя пропись! — восхищённо выдохнула Роза. — Где ты это нашла? — Марголис из окна вышвырнула, — махнула лапкой собеседница. — Она часто такое вытворяет... Таково было осеннее утро в Родентоне, когда Роза не подозревала, что Марголис совсем скоро будет вынуждена уволиться насовсем.*** — Чего же вы стоите, как не родные? — рассмеялся Хеннингтон, обращаясь к оцепеневшим Флавершемам, пристально изучающим миссис Марголис в надежде на то, что она каким-то чудом окажется лишь поразительно схожа внешне с той женщиной, которая так грубо накричала на Оливию. Но не ею, чёрт побери, только не ею! Марголис предстала во всей красе, в домашнем обеденном платье сложного кроя, сшитом специально для важного приёма, назначенного на вечер. Ювелирные украшения, висящие на ней подобно ёлочным игрушкам, переливались таким кричащим блеском, что её заживо могла бы утащить в своё гнездо здоровенная сорока.

— Выглядите просто бесподобно! — Хеннингтон протянул ладонь, помогая Сьюзен сойти вниз. Тереза сделала два шага вперёд и почтительно присела в реверансе. — Это я знаю и без вас, дорогой Хеннингтон, — вздёрнула нос Марголис. — Так вот она какая, моя будущая невестка! — Сьюзен выудила из рюш лорнет и без зазрения совести оглядела Тессу, как заурядный минерал, претендующий на великолепную оправу от лучшего ювелира, а затем движение её зрачков остановилось, так как она заметила и других гостей. — А это ещё кто, что они здесь забыли? Последний вопрос был наполовину риторическим, поскольку Оливияодним своим видом напомнила ей о не самом приятном инциденте, а догадаться, что мужчина приходится девочке родственником, не составляло большого труда. Посему Сьюзен задала этот вопрос, желая выяснить цель визита плебеев, чья одежда казалась ей купленной в лавке старьёвщика. — Это Хирам Флавершем, главный и лучший кукольник ?Панча?! — авторитетно объявил Хеннингтон. — Именно он помог мне поставить спектакль для вашего сынишки. А это его дочурка Оливия. — Это же та вшивая голодранка из Лондона, — между тем прошипела Сьюзен, наклоняясь над ухом Льюиса. — Выстави их на улицу, сладкий. — Сью, да брось ты, — тихо ответил Марголис, а затем повернулся к гостям: — Безумно рад знакомству, проходите, будьте как дома! Оливия упорно не желала показываться на глаза, прячась за спиной отца и дёргая его за рукав с намёком на то, что желала бы убраться восвояси как можно скорее и незаментнее. Игрушечный мастер нервно хохотнул и постарался наскоро отшутиться, надеясь на разрешение досрочно покинуть особняк. — Мы тоже очень рады, но, пожалуй... нам пора идти. Не будем вам мешать... — замялся Хирам и попытался сгладить неловкость: — Кажется, мы утюг остудить забыли!.. Он попытался состроить нечто похожее на улыбку. Несмотря на это, Хеннингтон пружинистым шагом зашёл за спины Флавершемов и настойчиво протолкнул их за порог, внутрь холла. — Мистер Флавершем, не стесняйтесь, проходите! Я уверен, вы с Оливией не потесните хозяев. Входная дверь громко захлопнулась, отрезая обратный путь. Льюис, по всей видимости, тоже узнал девочку, которая поневоле оказалась замешана в уличном недоразумении, но всё же одобрил её присутствие в доме, поскольку она явилась вместе с мастером, без которого спектакль мог и не состояться. — Совершенно верно! Наш Вилфорд будет рад увидеть кукольника, который создал Щелкунчика! Правда, золотце? — он уповал, что жена не будет по-прежнему настаивать на том, чтобы прогнать гостей.

— Так уж и быть, пускай остаются, — через силу фыркнула Сьюзен, обращаясь лишь к Льюису, и, сбавив высоту голоса вновь прошипела хриплой гадюкой: — Но я потерплю их в своём доме только ради Вилли. Спустя несколько минут, все сидели на диване в гостиной с гарнитуром из красного дерева и мраморным камином, уставленным статуэтками. Комната была до предела наполнена безделушками, которые, несмотря на головокружительную стоимость, казались ненужным хламом. Многочисленные предметы декора были рассредоточены по всему помещению, как в музейном хранилище. Вазы, сервизы и зеркала были собраны в кучи. Отделка потолка и стены изобиловали лепниной и настенной росписью. Всюду пестрили узоры стен и тканей, красовались дороговизной витиеватая люстра на длинном подвесе, стулья в форме картуша, гобелены, горельефные купидоны и многообразные цветочные мотивы, выпуклые ордена, розетки. От ниш с колоннами, позолоты, фресок и ажурной резьбы могло в два счёта сделаться дурно. Флавершемы смиренно молчали, находя окружающую их обстановку крайне неприятной, пока Сьюзен Марголис тараторила без умолку: — Как вы знаете, у нас с Луи множество фабрик по всей Британии, и за этот год мы открыли две новые мануфактуры в Канонгейте и на улице Каслхилл. С тех пор, как мы обосновались в этом городе, наши дела пошли в гору. Здесь мы устроили наш лучший особняк. И это была моя идея! — И насколько же вы преумножили свои доходы с учётом обновления технологий на всех предыдущих предприятиях? — сорвалось с уст Перси, жадно впивавшегося в Марголисов взглядом, как в будущий оплот. — На десять тысяч фунтов в год, — будничным тоном констатировала Сюьзен, царственным жестом приказывая Льюису молчать. В глазах Перси промелькнул вожделеющий отсверк, подсознание не могло истолковать этот факт иначе, чем нелепое обещание поделиться этой долей сразуже после помолвки, да к тому же обязательно на золотом блюдце. — Что же мы всё обо мне? Расскажите-ка ещё раз о вашем достопочтенном отце, господине Уилсоне Хеннингтоне и его величии! — бойко потребовала Сьюзен. — Про торговый флот и Крымскую войну? Про гусарский полк в казармах Портобелло? — Расскажите про то падение с головы лошади! — захлопала в ладоши Марголис. Хеннингтон основательно раскурил сигару "Пор Ларранага", перед тем, как начать рассказ, которым всё семейство очень гордилось. — Прелестнейшая кобыла Чёрная Бесс! — задымил он кубинским табаком и артистично взмахнул окольцованной витолой. — Она погибла, когда пехота хлынула в ужасное пламя. Это была безумная, но отважная атака легкой кавалерии под Балаклавой! Огонь снарядов и канистр охватил всё на правом и левом флангах, но разве мой отец испугался? О нет! Выстрел крупной картечи пришёлся прямо в голову бедной лошади, но отец остался цел, повредив лишь правую ногу.

— А расскажите ещё о его ролях! — Сьюзен одурманенно упивалась громкой славой будущей родни. Тесса надула губы, не понимая, почему потенциальная свекровь интересуется не ею самой, а историями о полковнике Хеннингтоне, которые давно превратились в пережёванную шарманку. Между тем отец продолжал: — Отелло, Макбет, Дож Венецианский, а чего стоят ?Лионская леди? и ?Фацио?! А Королевский театр на Друри-Лейн! — Какая честь, что породнимся с таким именитым родом! Правда, Луи, птенчик? — Сьюзен резко толкнула мужа локтем. Льюис, в глубине души радуясь тому, что владычица снизошла до его интересов и неким образом всё же предоставила ему слово, воспользовался случаем и задал вопрос, который был щекотливым и не вполне этичным, но отлагательств не терпел: — Простите мне мою дерзость, но почему вы разошлись с Люсиндой? Ваша первая жена была так любима вами, почему же она попросила развода? Произошло что-то серьёзное? Перси ощутил, как его прошибает холодный пот. С чего вдруг его визави захотел узнать что-то настолько личное? Тем паче, причина крылась в том, о чём ни в коем случае нельзя было начинать вести речь. — У нас возникли некоторые разногласия, — уклончиво ответил он и перешёл на упрёк: — Давайте же не будем обсуждать это при Тессе. Тереза рефлекторно поёжилась, как от холодной воды, пролитой за шиворот. Не испытывая желания и далее ходить вокруг да около, Льюис решил прибегнуть к более прямолинейному вопросу: — А вы любите карты? — осторожно поинтересовался он. — К-карты? — Перси отметил, что его сердце разом ухнуло вниз. — Ну да. Карточные игры, — спокойно продолжал Люьис. — Криббедж, вист? Экарте?

От упоминания экарте в сознании Перси промелькнули все штрафные очки, стоившие ему целого капитала, отчего его настигла перхота, напоминающая приступ бронхиальной астмы. — С чего вдруг такой вопрос? — он сипло вытеснил слова из груди. — Когда я был в забегаловке между Оксфорд-стрит и Портланд-плейс, мне сказали, что некий Хеннингтон разделил с ними несколько партий. Фамилия значилась на чековой книжке. Хирам поморщился при упоминании столь неприятного квартала притонов, отчего Перси ещё сильнее забоялся правды. Ему пришлось собрать всю волю в кулак и не выказать паники. — Это был мой брат Генри, — солгал он. — Какой ужас! — всполошилась Сьюзен. — Ваш младший брат – игрок? — Нет же, что вы, — пришёл в себя Перси. — Он офицер Скотленд-Ярда и близкий друг моего тестя. Они просто... расследовали вертеп в поисках одной мелкой шайки. В итоге шулеров схватили, и им больше в голову не пришло вновь браться за колоду! Не считая факта о должности Генри, история была вымышлена целиком и полностью. Эта легенда была придумана на тот случай, если где-то произойдёт утечка информации, что и случилось. — Если бы мой сват оказался игроком, задушила бы его своими руками, — сурово заверила Сьюзен. Перси нервно сглотнул, к его горлу подступил вязкий и неприятный ком, а пальцы сами потянулись к воротнику, чтобы ослабить галстук, при этом он жадно глотал воздух. — Не позавидовал бы я такой участи, — молвил Перси, чувствуя, что его способность смыкать голосовые связки слабеет, а напускное спокойствие уменьшается, пересыпаясь на дно песочных часов. — К счастью, вы не такой подонок, — расхохоталась Сьюзен. — Именно поэтому я предпочла вас. Ведь ваша семья так же благородна, как и знаменита. То, что нужно для нашего Вилли! — Тогда почему вы согласились выдать Тессу замуж так рано? — поднял густую поседевшую бровь Льюис. — Она совсем ещё ребёнок. Перси толкнул дочь в бок, и вслед за этим сигналом та произнесла заранее отрепетированную фразу: — Это мой долг! Каждая юная леди должна стать примерной женой, и я как можно быстрее решила позаботиться о благополучии семьи. — Молодец, — едва уловимо прошелестел в воздухе голос Перси. В помещении вновь воцарилось молчание, которое незначительно нарушало лишь потрескивание хвороста за решёткой резного позолоченного камина. — Миссис Марголис, а вы случайно не работали в пансионе Родентон? — подал голос до тех пор молчавший Хирам. Прижав кулак к сердцу, Марголис рассыпалась в громких дифирамбах и принялась на всяческие лады расхваливать и Родентон, и начальство, и воспитанниц, и, непременно, свою бывшую должность. — Я была лучшей учительницей, обожаемой всеми! Хозяева уговаривали меня остаться, но я была неумолима, — мимика Сьюзен непроизвольно дрогнула при воспоминании о дне, когда Глостер решительно положил конец её карьере. — Ах да, перед вами вдовец вашей ученицы. Помните балерину Розу, — Хеннингтон был рад тому, что больше не принужден к тому, чтобы покрывать свой обман. Знакомство можно было считать поистине состоявшимся. Оливия в полной мере осознала, что именно больше всего отталкивает её в этой женщине. Она помнила по рассказам отца и отчасти по дневникам Розы о том, что Сьюзен была таким лихом во плоти, что о ней даже не тянуло вспоминать. — Я учила Розу французскому! — нараспев прощебетала Марголис. — Ах, Роза, моя любимая ученица! Как же рано она нас оставила. Я души в ней не чаяла, несмотря на то, какой она иногда бывала капризной, даже неблагодарной! Оливия терпела до последнего. Каждое слово, произнесённое лицемерной и тщеславной Сьюзен, которую интересовал лишь общественный статус Хеннингтонов, семимильными шагами приближал мышку к белому околению. Однако лжи, касающейся её матери, она выдержать не смогла. — Это неправда! — на одном дыхании выпалила она, чем привлекла скобке внимание. — Что ты сказала? — брезгливо прищурилась Сьюзен, недовольная писком со стороны. — Моя мама никогда не была такой! И вы её не любили, а лишь издевались! — Оливия была готова беззаветно держать речь перед взрослыми богачами, не думая о последствиях. — Роза рассказывала, что вы были слишком стороги к ней, — наспех признался Хирам, поддерживая выпад дочери, но стараясь говорить мягко. — Бросьте, мистер Флавершем, Роза в ту пору была маленькой девочкой, а детям свойственно преувеличивать! — Марголис пренебрежительно отмахнулась. Сьюзен вновь воспылала рвением жить со свету маленькую дерзкую пигалицу по имени Оливия. Лезет тут не в своё дело! Неизвестно, чем бы завершился спор, если ему не было бы суждено оказаться прерванным. За дверью послышался гул и детские шажки, сопровождаемые ворчанием и жалобами на усталость. Не прошло и минуты, как в комнате оказался тот, кого Оливия меньше всего ожидала увидеть. Это был маленький лорд, в костюмчике и парике встреченный ею в театре, и он шествовал в сопровождении свиты слуг. С виду он казался замученным и голодным. — Вилли, сынок! — воскликнула Сьюзен и кинулась обнимать мальчишку, будто не видела его впервые после давнего расставания. — Проходи, мой хороший! Вот твоя невеста, познакомься. — Он? — округлила глаза Оливия и зашептала себе под нос: — Это и есть жених? Когда Тесса зашагала к мышонку, Перси торжественно поднялся с кресла и благословил детей широким жестом. Оправив шёлковый каскад складок сапфирового платья, Тесса остановилась возле мальчика, и было едва заметно, что она скрывает некий мандраж. — Маргарита Тереза Хеннингтон, — сделала реверанс невеста и протянула лапку. — Карл Эммануил Вилфорд Марголис, — жених неумело поцеловал её запястье с громким причмоком. Настал торжественный момент, и Вилфорд надел сапфировое кольцо на маленький пальчик. Оно пришлось почти впору, но всё же было слегка велико, так как заказывала его Сьюзен, наотрез отказавшаяся верить в то, что у девиц бывают настолько изящные пальцы. — Как прекрасно! — молвил растроганный Льюис, отчасти обращаясь к жене. — Это мой сыночек! — громко шмыгнула носом та, утирая слёзы счастья дорогим платком с вышивкой. — Какое модное платье, — равнодушно отметил мышонок. Тесса заулыбалась, однако в действительности вид всякого наряда в глазах Вилфорда не представлял ничего принципиально нового, а посему похвала была сущей формальностью. — Я видел такое у двух девочек на прошлой неделе, — добавил он, по обыкновению смущаясь женскому обществу. Брови Тессы сошлись на переносице от того, как мальчишка в одночасье обесценил дарованный им же комплимент. — У вас у всех наряды похожи, — пожал плечами Вилфорд, поясняя суть сказанного. Тем временем Перси подсуетился и по-хозяйски распорядился о том, чтобы крышка рояля была открыта. Полированный корпус инструмента в стиле Гротриан-Стейвенг был цвета слоновой кости, с внизу располагались четыре педали. Удлинённые струны и большая резонансная дека, обеспечивающие безупречное звучание, были бы уместны в концертном зале, однако в доме рояль большую часть времени пылился за ненадобностью. — А теперь, Тесса, сыграй для нас Штрауса! — наказал Хеннингтон. Послушно заняв место на сидении, Тесса зажала педаль туфелькой. Её пальчики ловко скользили по клавишам, перебирали их. Мелодией, которую она играла, был парафраз на тему Розалинды и Айзенштпйнана. Остроумие штраусовских танцевальных пьес гармонично сочеталось с происходящим. Ведь на протяжении всей мелодии Вилфорд не стесняясь смотрел в сторону Оливии. Он не отрывался от созерцания, и это начало настолько надоедать мышке, что она резко отвернулась, скрестив лапки на груди. На секунду взглянув назад одним глазом, она поняла, что взгляд чужого жениха по-прежнему направлен в её сторону. Когда мелодия была завершена, и Тесса получила в свой адрес комплименты, включая очерствевшую от формальности похвалу со стороны Вилфорда, который неукоснительно следовал правилам этикета, однако делал это совершено неискренне. Последнее обстоятельство делало речь настолько натянутой, что невеста могла отдать себе отчёт в том, что она обижена таким отношением. ?Весьма неплохо? — именно эти слова вонзились в мировоззрение Тессы холодным кликом, жестоко распарывая все надежды на счастливый брак. — А знаете что? Я в юные годы занималась пением, — Сьюзен по обыкновению поспешила внести свою лепту. — Не будете ли вы так любезны что-нибудь исполнить? — заискивающим тоном промурлыкал Перси. — Раз уж вы настаиваете... — Марголис наигранно выразила смущение, обмахиваясь веером, а затем одним щелчком закрыла аксессуар и положила его на деревянный подлокотник. Величаво поднявшись с кресла, как и подобает примадонне, Сьюзен прошла в середину комнаты и выдержала минутную паузу. Надменно оглядев зрителей, она дождалась их состредоточенности, после чего заголосила что есть мочи: Der H?lle Rache kocht in meinem Herzen, Tod und Verzweiflung, Tod und Verzweiflung flammet um mich her! Fühlt nicht durch dich Sarastro Todesschmerzen, Sarastro Todesschmerzen, So bist du meine Tochter nimmermehr, So bist du mein' Голос исполнительницы срывался, невообразимо напоминая кошачьи вопли. Когда Марголис затянула пассаж, жуткий тембр вознёсся на предельные высоты. Нота ?фа? третьей октавы зазвучала подобно иерихонской трубе. Если бы Царица Ночи услышала подобное исполнение, её власть мгновенно рассеялась бы над землёй. По окончании номера у всех присутствующих остались сомнения насчёт того, целы ли их барабанные перепонки, но об их сохранности дали понять аплодисменты Люьиса и Вилфорда. — Так пела сама Йозефа Вебер! — Льюис выразил словами восторг, который сиял в его глазах. — А разве вы слышали, как она поёт? — озадаченно потёр переносицу Перси, так и не окрепший после какофонии резких звуков, по странной причине именуемой пением. — Нет, но я убеждён, что моя соловушка поёт не хуже, — ничуть не смутился Марголис. Когда пришла пора прощаться, Вилфорд по семейной традиции обнял Терезу, но, прижимаясь к невесте, положил подбородок ей на плечо и по-прежнему смотрел в глаза Оливии. — Когда вы уедете, я буду писать тебе письма, — прошептал Вилфорд, держа зрительный контакт. Оливия закатила глаза и сделала вид, что не обратила никакого внимания. А Тесса лишь понапрасну решила, что это обещание даётся ей одной и, быть может, не всё ещё потеряно.*** Последнюю сцену Оливия вспоминала очень долго. Множество дней Флавершемы и Хеннингтоны провели в столице. Перси любезно приглашал Хирама и Оливию на прогулки и праздничные званые ужины, куда мышка отправлялась как на эшафот, однако мастер не думал отказывать начальнику. Шагая вместе с Тессой и переплетя с нею пальчики, Вилфорд беспрестанно косился на Оливию, порой даже рассматривал, вперив в неё горячий взор и словно поедая её глазами. Поедая, как карамельный пломбир с вишней, дав волю обжорству после длительной голодовки. Рождественские праздники, аромат хвои, полосатые леденцовые трости и венки с ленточками создавали идеальную романтическую атмосферу, однако Вилфорду было попросту скучно, а Тереза понимала, что все её усилия остаются втуне. Тереза была неинтересной, приевшейся, заурядной! Таких, как она, Вилфоод лицезрел сотни раз, и все девочки были похожи друг на друга: горделивая осанка, причёсанная чёлка, чистая порода, бесконечные наряды и украшения. Красивые. Одинаковые. Ужасно скучные! И Тереза являлась одной из них. Оливия же была искренней и настоящей. Когда она спотыкалась, падала и отбивала коленки до синяков, она заливалась смехом, а не ревела и не звала на помощь сонмы слуг. Флавершем в голубой клетчатой юбке, с красным бантом, была весёлой, жизнерадостной и такой странной! Она удивлённо окидывала просторные своды бальных залов своими резвыми, широко распахнутыми чёрными глазками. Эта мышка словно пришла из другого мира, где нет места лицемерию и жеманности. Именно поэтому Вилфорд считал её особенной. Когда Оливия впервые попыталась завязать беседу с девочками в перламутрово-фисташковых, небесно-голубых и розовых нарядах со сложносочиненными причёсками, те хвалились рождественскими подарками. Оливию подняли на смех, стоило ей лишь обмолвиться словом о том, что лучшим подарком в её жизни была заводная кукла. Кукла Роза, сделанная по образу её матери, подаренная на восьмилетие и жестоко раздавленная когтями жуткого Рэтигана, была безгранично дорога мышке. Над арочным проёмом висели белёсые ягоды омелы, когда под нимслучайно сошлись маленькие Флавершем и Марголис, который, по секрету, был страшно доволен тем, что оторвался от Тессы и заставил её себя искать.

— А ты знал, что встретившись под веткой омелы можно целовать всех, даже незнакомых? — поинтересовалась Оливия. — Правда? — обрадованно воскликнул Вилфорд, готовый вытянуть свою морду навстречу носику мышки. — Да. Предложи это Тессе, — Флавершем резко отстранилась и убежала, махнув лапкой на удачу. — Нет уж, — разочарованно промямлил мышонок, отходя от дверной арки. — Как-нибудь в другой раз. Тесса стояла в стороне, но услышала всё до последнего слова, и разочарование, которым была проникнута речь, поставила точку в её мысли о том, что её чувства не могли бы иметь ничего общего с чувствами жениха. Праздники завершились, и уличные песни со звоном бубенцов на санях начали медленно затихать. Пришла пора возвращаться в Гогар. Хеннингтоны и Флавершемы добрались до Воулфилда ближе к вечеру, и на залитым предзакатным винно-персиковым баргрянцем крыльце здания стояли закутанные в зимние одежды миссис Нисбет, Адам и Эдвин, настроенные на помощь слугам с переносом саквояжа. — Ну как там твой женишок, по душе пришёлся? — съязвил Эдвин, безо всяких приветствий оглядываясь на Тессу, к которой он стоял боком. — Или страшный, как моя судьба? — В отличие от кое-кого, он хотя бы джентльмен, — спокойно парировала Хеннингтон. Тереза долго лежала в постели в неподвижном положении, подмяв шёлковые ванильно-золотистые простыни и отвернувшись к стене. Она замерла, будто неживая. — Тесса, ты грустишь? — спросила Оливия со своей голубой хлопковой постели, более незамысловатой и усеянной сердечками. — С чего я должна грустить? Папа рад моей помолвке, и скоро он избавится от всех своих проблем. Мышка не сказала ни единого слова о своих чувствах, а лишь вытянула лапку и в очередной раз взглянула на злополучное кольцо, которое благодаря изысканному сапфиру ярко блестело на её пальце. — Тесса, прошу, скажи правду хоть мне, — попросила Оливия. — Тебе ни капельки не понравился этот Вилфорд, я ведь права? — Это не важно! — всполошилась Тесса, готовая яро отрицать все доводы. — Я же говорила, это мой долг! Да что же она заладила, ?долг? да ?долг?? — Но тебе-то этот долг я-явно не по нраву, — протянула Флавершем, которую начало раздражать, что подруга отказывается признавать очевидное. — Ты меня не проведёшь, ведь я сыщик.

— Это моя помолвка, а не твоя. Так что не пытайся меня переубедить, — Хеннингтон натянула одеяло на мордочку, давая понять, что более не желает ничего слышать и тема закрыта. — Тесса, ты такая глупенькая! — подвела черту Оливия, сонно уткнувшись носиком в подушку. — И это говорит та, кто хочет стать сыщиком, и при этом не изучает химию? — таковы были последние слова, произнесённые Тессой перед тем, как она уснула. Оливия ощутила укол совести и медленно покрывающий её щёки румянец. Тесса была права, и действительно стоило всерьёз засесть за книги для познания хотя бы азов физики, химии и иных немаловажных наук. Чем она не преминет заняться на следующий же день! А ещё и Вилфорд обещал отправлять ей письма. Жуть.