Глава 2 (1/2)

Первое замешательство продлилось недолго. Миша понял, что стоять истуканом в дверях и пялиться на такого знакомого незнакомца, как-то совершенно нелепо, а Крюков, сориентировавшись, наконец, указал парню на свободное место, намекая, что он может проходить. К счастью, эта заминка осталась вроде как незамеченной остальным классом. Ну или ее списали на то, что любой мог бы растеряться, обнаружив за учительским местом не совсем того, кого ожидал там увидеть.

Барковский пожал плечами и поспешил приземлиться на свое место, бросая рюкзак на пол. Сперва он потянулся к нему, чтобы по привычке достать письменные принадлежности, но почти сразу одернул руку и просто ровно сел, подумав, что едва ли ему сейчас пригодятся ручка и тетрадка.

- Итак, как я уже говорил, сейчас я собираюсь провести перекличку, - начал Игорь, но закончить предложение, как и в первый раз, ему было не суждено.

- Простите, как к Вам обращаться? Я просто не в курсе, - глуховатым голосом спросил Миша, отчего-то смотря на следователя исподлобья.

Крюков сразу отметил для себя, что его присутствие в школе явно очень напрягло парня и решил, что во что бы то ни стало разберется в причинах такого странного поведения.

- Игорь Андреевич. Крюков, - негромко представился он, затем притянул список поближе к себе, надеясь, что хотя бы теперь его перестанут бесцеремонно прерывать.

Перекличка прошла действительно без дальнейших приключений, и Крюков, наконец, получил возможность как следует рассмотреть класс. Понять, кто был обычным клоуном, кто изгоем, кто просто плаксой, кто темной лошадкой, а кто лидером. Он особенно и не сомневался, что лидером этим оказался Барковский. Именно с его появлением градус смятения в классезаметно понизился. И ученики нет-нет, но инстинктивно поглядывали на него, прежде чем открыть рот и ответить на четко поставленный вопрос. Будь то вопрос о пропавшей и, как оказалось, не так давно трагически погибшей ученице, или же об их учительнице, делом которой он и должен был заниматься.

Пометки, которые Крюков делал в своем блокноте, казалось, несколько нервировали Барковского. Игорь был уверен, что парень отдал бы многое за то, чтобы взглянуть на то, что там следователь выписывает себе и насколько опасными для него могут быть эти выводы. Парень либо что-то знал, либо по какой-то иной причине не хотел, чтобы Крюков копал в это дело.

Его сильно смущал тот факт, что весь класс слишком уж уверенно говорил одно и то же. Слишком уж каждый присутствующий был убежден, что это было самоубийство или несчастный случай, хотя ничего более определенного никто сказать не мог. Никто не мог рассказать ни о причинах странного поведения Анастасии в тот день, ни о том, почему она так поступила, не случилось ли чего с ней незадолго до трагического дня. Все как один заладили, что Настя - на заметку Крюков взял то, что почти никто не называл ее по отчеству, словно погибшая девушка была не их учительницей, а подружкой - сделала это молча. Просто развернулась и шагнула из окна.

Нет, так быть не могло. К сожалению, Крюков знал это на своем личном опыте. Что-то должно было стать триггером для того, чтобы симпатичная молодая учительница, о которой никто не мог сказать ничего плохого, вдруг встала и пошла бросаться из окна. Не мог человек просто взять и, не имея никаких причин, оборвать свою жизнь. И эти дети определенно что-то знали. Просто успели придумать себе легенду, которой собирались придерживаться. И Игорь понимал, что копаться и барахтаться в этом дерьме ему придется очень долго.

Палки в колеса ему вставляли как могли. Липатова, к совести которой он не упускал случая воззвать, была убеждена, что это обычное самоубийство, и делостоит закрывать как можно скорее. В ее слова о том, что на нее давят сверху, Крюков, если честно, не особенно верил. Простоему представлялось маловероятным, что обыкновенная учительница могла кому-то настолько сильно помешать, или влипнуть в какую-то историю, что кому-то прямо так сильно горело бы как можно скорее закрыть ее дело и объявить произошедшее самоубийство.

Скорее, Липатова и ее начальство так страстно желали этого потому, что так было проще. Потому, что ни к чему было тратить ресурсы на дело, которое можно было закрыть, не вызывая этим волну возмущения. Ведь на первый взгляд все было вполне однозначно: не было ярко выраженных следов сопротивления или насилия, не было никаких признаков того, что Анастасия вышла в окно не сама; все возможные свидетели как один заладили, что это был несчастный случай, а до этого совершенно ничего не предвещало никакой беды.

Даже коллеги Насти заладили одно и то же: ей ужасно повезло с классом, дети были очень самостоятельными, активно занимались делами школы, недавно вообще устроили для своей классной руководительницы праздник, она была счастливой, все ей завидовали. Этот набор фраз был так же заучен учителями, как и легенда "самостоятельного активного" класса о том, что Настя молча развернулась и вышла в окно.

Что-то в этой школе было не так. Очень не так. Но Крюков никак не мог сосредоточиться из-за того, что на него давили со всех сторон, и понять, откуда начинать копать. С учителей, с класса, со знакомых Анастасии. Интуитивно он догадывался, что самая большая проблема именно в классе предполагаемой жертвы. Здравый смысл вовсю вопил, что толпа подростков едва ли может заправлять всей школой, несмотря на рассказы директрисы и прочих учителей о том, какие чудеса творит этот класс. И все же. Все же было в этих детишках что-то не то. Точнее, пожалуй, в одном из них. Их лидере Барковском. Остальные, словно стадо, шли за ним. Но Мише удалось воспитать для себя на диво верное и сильное стадо. Если, конечно, догадки Крюкова были верны.

А проверить их у Игоря не было почти никакихвозможностей. То на него давила Липатова, то от ворот поворот давали учителя, не говоря ничего определенного, то класс вечно умело увиливал под предводительством Барковского. И что делать с этим всем участковый решительно не знал. Зацепок у него было минимальное количество. Решающим фактором было лишь его чутье. Но этого вряд ли хватило бы надолго, чтобы убедить всех, что расследование надо продолжать.

Крюковсидел у себя в не слишком хорошем настроении. День, как и все предыдущие дни, не слишком задался. На него все чаще накатывала какая-то жуткая усталость, а от осознания того, что он почти ничего не может сделать, становилось физически тошно. Он устал бороться за это дело. Действительно очень сильно устал. Иногда его даже посещали мысли просто сдаться. Пойти на поводу у тех, кто говорил, что это обычное, ничем не примечательное самоубийство, убедить в этом себя и просто жить дальше. Но чертовы принципы не давали ему этого сделать. Он знал, что что-то здесь не так и должен был доказать это остальным. Пусть он и был очень сильно ограничен во времени и средствах.

Неожиданно он услышал стук в дверь. Помолившись всем богам, чтобы ему это показалось, Крюков откинулся на спинку кресла, устраиваясь удобнее, и прикрыл глаза. Однако у богов был явно не приемный день, и стук раздался вновь. Уже более настойчивый и требовательный. Тяжело вздохнув и мысленно проклиная того, кто надумал нагрянуть к нему этим вечером, Крюков поднялся и пошел открывать. Распахнув дверь, он уже намеревался было сходу высказать все, что думает о таких внезапных ночных визитах,но вдруг осекся, когда увидел, кто к нему нагрянул.

- Здрасте, - неуверенно произнес Миша, когда пауза слегка затянулась, и привычно растрепал светлые волосы.

- Ты как узнал, где я живу? - раздраженно спросил Игорь, пока даже не думая отойти от двери и пустить парня.

- Догадался. Только Вы можете жить в таком месте, - ухмыльнулся Барковский, кивая на дом на воде, гостем которого его делать никак не желали. Крюкову это объяснение показалось до жути неправдоподобным, но и устраивать допрос в дверях едва ли было сподручно.

- Чего хотел? - с очередным тяжелым вздохом спросил он, все же отходя от двери и позволяя Мише зайти.

- Поговорить хотел. Чего Вы от нас хотите? - хмуро спросил парень, проходя внутрь дома. Он старательно осмотрелся, не скрывая своего любопытства, чем только больше разозлил Крюкова. Еще только не хватало, чтобы этот мальчишка совал нос во все, что было в его доме.

- Конкретизируй, - коротко бросил участковый.

Он подошел к креслу, думая сесть, но в последний момент передумал. Смотреть на Барковского снизу вверх ему категорически не хотелось. Это бы явно дало и без того самоуверенному парню некоторые психологические преимущества.

- Почему Вы продолжаете расследование? Это же самоубийство, - Барковский внимательно посмотрел участковому в глаза, даже чуть задирая голову.

- Откуда ты знаешь? Ты что-то видел? - Крюков сощурился.

Поведение парня с каждой секундой раздражало его все больше и больше. Нет, ну какая наглость! Надо ведь было так завалиться к нему в дом и устроить все это представление.

- Нет. Но все говорят о этом, - Миша повел плечами, после чего сделал несколько шагов по комнате туда-обратно. Кажется, нервничает. - Но если Вы что-то знаете, я бы хотел Вам помочь.

- Куда ты лезешь, малолетка?! - наконец, взорвался Крюков, торопливо приближаясь к парню. С огромным трудом он подавил желание встряхнуть этого парнишку, или как следует дать ему прямо по самодовольной физиономии.

- Я не малолетка! - возмущенно воскликнул Барковский, тоже едва уловимо рванувшись вперед, словно ему также хотелось ударить мужчину.

Опа. А Крюкову удалось его очень сильно задеть этим словом. Причем задеть так сильно, как будто в этих словах не было ни грамма правды. Как будто Барковский и вовсе не считал себя подростком-одинадцатиклассником, а был убежден, что они равны.

- А кто же ты? - Крюков усмехнулся и покачал головой.

После в комнате ненадолго воцарилось молчание, прерываемое лишь гневным сопением Барковского. Участковый понимал, что теперь ему следует принять хоть какое-то решение. Либо вытолкать Мишу и запретить ему приходить сюда, запретить вообще думать даже об этом деле, запретить совать свой любопытный нос туда, куда не просят, либо все же согласиться на его помощь.

Во всяком случае, Барковский выглядел так, словно и в самом деле мог что-то знать. Словно и сам был заинтересован в расследовании. И, быть может, парень вдруг помог бы раскрыть дело гораздо быстрее, чем он справился бы с этим в одиночку. С другой стороны, он совершенно не понимал, какой в этом всем интерес для подростка. Впрочем, тут же ловил себя на мыслях, что это будет великолепной возможностью узнать, какое Барковскому, недавно переведенному в эту школу, дело до его классной руководительницы, которую он вряд ли мог успеть узнать так близко, что ее смерть зацепила его настолько сильно.

- Ладно, черт с тобой, - наконец, сказал он, уже понимая, что не должен был этого делать ни в коем случае. И ощущая смутное чувство, что еще поплатится за это.