Глава 1. Лишённые сна (1/1)

— Я не могу дать вам эти таблетки.— Почему, чёрт возьми?!— Я не имею права без подтверждённого диагноза. У нас слишком много наркоманов развелось. Могли бы сразу пойти к неврологу, потому что, боюсь, ваш вопрос не в моей компетенции.— Это я-то ещё похож на наркомана?! — таинственный и очень взбешённый незнакомец, полностью обмотанный в чёрное пальто, в шарфе, натянутый до переносицы, и чёрной шляпе с огромными полями содрал с себя тёмные очки, обнажив дикие зелёные глаза, окантованные чёрными веками от бессонных ночей, и хищным разъярённым рывком навалился руками на край стола врача, злобно сопя. — Да я не спал пять дней, ты вообще понимаешь?! Дай ты мне рецепт на снотворное, а?Аллесберг напротив него порядком нахмурился.— Так почему вы по этому вопросу пришли ко мне, а не к сомнологу или неврологу для начала хотя бы? — он старался сохранять самообладание, да и не такие пациенты, в принципе, попадались, он уже более-менее научен. Спокойно лежащие на столе руки, сцепленные в замок, говорили только об одном — он не уступит. — К сожалению, у меня нет оснований дать вам направление даже к неврологу, поскольку у вас самих не было оснований идти ко мне, трансплантологу.— Пошёл к чёрту тогда. Сам что-нибудь придумаю, — тихо прошипел мужчина напротив и закрыл ладонями глаза, нервно потирая их. — Чёрт... Ненавижу лето...— Вы бы не ходили в чёрном по жаре, так ведь ещё хуже, — преспокойно посоветовал врач, наклонив на бок голову. Признать, его слегка пугали эти безумные глаза. Если незнакомец действительно не спал так долго, он, верно, понемногу сходит с ума, а это уже серьёзно, но он действительно ничем ему не мог помочь. — Увы, ночным приходится чем-то жертвовать. Или обгореть, но не перегреться, или перегреться, но не обгореть.— Тоже верно... Но тут вы могли бы снять с себя всё своё обмундирование и остыть, — незнакомец в ответ на эти слова порядком напрягся, открыв свои обезумевшие горящие глаза и сведя светлые брови к переносице. — Или вы... — Аллесберг перенял его выражение лица, подозрительно сощурился и поднял руки со стола, подперев ими подбородок, — по какой-то другой причине не можете открыть лица? Вы в бегах?Никому не сбежать от предрассудков. Ночные по своему темпераменту, внешнему виду и в принципе поведению и обитанию в тёмное время суток получили клеймо бандитов, маньяков, наркоманов и сумасшедших. Таким удобно обитать в темноте, в чёрных закоулках, вот и повелось такое мнение у дневных. Увы, даже в практически достигнутой утопии мира в целом, предрассудки о расах, ориентациях, половой принадлежности и, в конце-концов, как раз об образе жизни у отдельных людей или людских групп по-прежнему сохранялись, и с этим ничего не поделать, к сожалению. Согласно статистике, ночные всё-таки были меньшинством, потому к ним достаточно много дневных относилось с презрением, хотя бы потому, что внешний вид многих выглядел немного пугающе, как, например, у этого незнакомца, хоть и по росту и силе ночные уступали дневным. Но и у ночных были свои предрассудки в ответ. У каждого всегда было что-то своё в мыслях о тех, кто не как они сами. Всегда так было. — Мне кажется, на личные темы мы не должны были переходить, — настороженно напомнил мужчина, показывая тем самым, что того это не касается. — Точно, извините, — тогда Аллесберг уже невинно улыбнулся, наклонив на бок голову, что только больше раздражало незнакомца. — Тогда, всего хорошего! Надеюсь вам скоро удастся поспать.Мужчина на его, как показалось, наигранную любезность что-то лишь прорычал под нос и удалился из его кабинета прочь, громко хлопнув дверью. Врач, оставшись один, нервно потёр рукавом халата лоб, убирая с него испарину. Всё-таки надо было признать, что незнакомец прав, сегодня очень жарко, даже для дневного человека.Даже в утопичных представлениях о мире природа не могла согласоваться с людьми, чтобы угодить всем сразу. Мир уже давно делился на ночь и день, каждый жил тогда, что больше нравилось ему и под что был заточен их организм. Но природа ни под кого не подстраивается, и этим летом жара стоит невыносимая, что даже дневные люди, привыкшие к солнцу, прели от зноя, а бедные ночные люди, что не переносят высокие температуры, все к ряду сейчас гниют где-то, прячутся в холодных подвалах, как крысы или кроты, спят и пережидают чужеродное время суток, чтобы ночью выйти наружу, гулять, работать и просто жить.Было только полдевятого утра, а солнце уже почти в зените, в рабочем кабинете Аллесберга не спасало открытое окно, более того, ему в затылок ударял солнечный луч, и он уже не знал, куда уйти от него, молча проклиная чёртов сломанный кондиционер, что зачем-то пылился под потолком без дела. А, точнее, своего начальника, что никак не выделит денег починить его. Пациенты его тут чуть ли не задыхаются от жары, а многим из них такое вредно — к нему приходили его пациенты с больным или уже пересаженным серцем, лёгкими, или сразу в некоторых случаях всем этим комплексом. Так и начинался знойный летний рабочий день дневного врача. Ночью этот кабинет принадлежал другому, кто принимает своих таких же пациентов, но только ночных, и они с Аллесбергом по очереди друг друга сменяют. Сидя здесь со своими пациентами днём, он даже завидовал своему ночному коллеге, им ночью хотя бы уже не так жарко. — Эй, Хартман! Какие новости? — под конец дня с закатом его ночной коллега пришёл к нему на смену. Эти несколько минут единственные, когда они могут пересечься. В другое время ни Аллесбергу, ни тому ночному это на пользу не идёт. Но даже так их отношения были достаточно хорошими, каждый был рад видеть другого, избавить трудящего от работы и принять свой пост. Так работать по сменам было замечательно, Аллесберг не раз подмечал себе это. Ночью у него было время на себя, на сон, иногда на свою девушку и просто чтобы что-то сделать по дому. Летом темнеет поздно, поэтому он уходит домой раньше и проводит время дома, в искусственном освещении, пока на улице постепенно смеркается. Зимой всё обстоит несколько иначе, световой день очень короткий. Так уж вышло, что дневным людям легче летом, а ночным — зимой, в зависимости от того, когда их время суток длится дольше.— Да никаких, — Хартман развёл руками, вздохнув.— Ясно, — коллега понимающе кивнул. — Как насчёт выпить где-нибудь на днях? У меня, к примеру, выходной в четверг, я могу встретить тебя с работы пораньше.— Как скажешь, давай, — Аллесберг согласно кивнул. В свой портфель он аккуратно сложил истории болезней, чтобы их заполнять со спокойной душой дома на балконе за кофейным столиком, выпивая после тяжёлого жаркого дня бокал вина и выкуривая сигарету. Работать в комфорте он считал главным фактором успешного и хорошего результата, по крайней мере у себя. Здесь речь идёт только о такой вот бумажной волоките, у него помимо этого есть достаточно работы в операционной, как только появляется хороший донор. Там уж речи о таком комфорте нету. В операционной не принципиально кому работать — и дневным, и ночным там одинаково хорошо, там ведь только искусственное освещение, которое переносят все. Ночных пациентов, кстати, стараются оперировать днём, чтобы к ночи те уже пришли в себя, и, соответственно, наоборот. Всё ради того, чтоб не нарушать их режим, потому что для некоторых такое пагубно.— Тогда давай, бывай, — коллега хлопнул Аллесберга по плечу и тот мог спокойно возвращаться домой. В светлых хорошо обустроенных коридорах больницы никогда не переставала происходить одинаковая суета, все работали посменно, поэтому всё одинаково функционировало круглые сутки, и это было невероятно удобно. Особенно в больнице было полезно: все пациенты постоянно под наблюдением, Хартмана это всё несомненно радовало. Вдобавок у самой больницы хорошие рейтинги по Берлину, и сюда ехали не только районные пациенты Нойкёльна, но и с других концов города, а порой и иностранные пациенты прямиком из аэропорта. Авторитет, как-никак. В главном холле больницы открывался высокий трёхэтажный панорамный потолок из стекла, величественное сооружение и главная гордость первого больничного корпуса, а ещё любимое место пациентов и персонала вне зависимости от времени бодрствования. Здесь каждый раз вечером Аллесберг назначал встречу со своей девушкой. Они не живут вместе, да и встречаются не так долго, но им на одну и ту же станцию метро, да и ехать вместе тоже по пути, поэтому после работы они собираются в холле вместе. Разглядывать розовеющее в закате небо в вечерний час было занятием интересным, увы только мешали блики от внутреннего освещения. Там за стёклами проплывали розовые облака, как обрывки ваты, и разрезал пополам небо летящий в небе самолёт из аэропорта, что располагался в десяти минут езды от больницы, сотрудники, особенно трансплантологи, часто летали оттуда за донорскими органами в другие города. Аллесберг ещё ни разу не пожалел, что пошёл работать именно сюда.— Хартман! Маргарет, та самая его девушка с очаровательными голубыми глазами, ярко-красными припухлыми губами и пышной русой шевелюрой чуть выше плеч, подбежала к нему и прыгнула на шею, крепко его стискивая в объятиях. Аллесберг плохо помнит, почему начал с ней встречаться, но девушка была очень энергичной, раскрепощённой и соблазнительной, может это и привлекло его в ней. Да и он девушек привлекает своей спокойной выдержкой, харизмой, обаянием и просто красивой внешностью — широкими плечами, красиво выражено очерченной нижней челюстью и выразительными, хоть и неприметными янтарными глазами. Русый цвет волос его был таким же неприметным среди дневных, а стрижку он вообще не менял уже несколько лет, и единственное, что его немного выделяло — непослушная прядь волос на лбу, что никак не хотела лежать в идеальном зачёсе на правую сторону. Хартман не знал, что именно привлекает девушек в его внешности, он сам же не думал, что выглядит как-то по-особенному, скорее, как среднестатистический дневной мужчина, но очень многие девушки желали хотя бы сходить с ним на свидание. Но особо ярко проявлять чувства было не в его компетенции, это удивляло девушек, но и заставляло их так прогибаться перед ним ради более ярко выраженных эмоций, что Аллесберг часто бывал поражён их настойчивостью. — Привет.— Какие планы на вечер? — прозвучало это с неким намёком, для Аллесберга это было чуть ли не прямыми словами ?отведи меня к себе домой и хорошенько трахни?. Он хорошо это знал. — Марго, нет. Я устал, — твёрдо отрезал он, отцепив девушку от себя. Его хладного отказа было сложно ослушаться. Любой человек, знающий его, уже усвоил это. А уж эти самые ?близкие? уж точно.— Оу... — Маргарет скромно опустила голову, не решаясь перечить и клянчить, как дитя малое, так она делала раньше и уже порядком получила по заслугам от своего молодого человека. — По домам и без разговоров.Их каждый раз разлучала одна и та же станция метро, где Маргарет выходила из вагона и пересаживалась на другую ветку, а Хартман ехал дальше. Он едва успел добраться домой до темноты. Дневному человеку страшно очутиться в темноте, ведь фактически он в ней ничего не видит, как курица. А там уже он теряется, блудится, и всё. Это не всегда опасно, потому что его могут найти кто-то и из ночных и помочь, но иногда ?жаворонки? так терялись в темноте, падали с вершин, тонули, попадали под машины и ещё тысяча и одна причина, почему дневные так боятся ночи. Ночь для них страшна и опасна, как если бы они просто ослепли навсегда. И Хартман этого тоже боялся. Чтобы выжить ночью, дневному человеку нужен хотя бы фонарь и тёплая одежда, а иначе ему лучше просто замереть на месте и не двигаться ни в какую из сторон даже наощупь, чтобы не сделать своё положение ещё хуже.***— Доктор Аллесберг... Тут такое дело... — следующим вечером на телефон Хартмана поступил звонок от координатора подбора органов, тот уже автоматически знал, что это означает.— Слушаю.— Поступило хорошее сердце для вашего пациента Харденберга. — Я понял. Ждите.Чёртов вечер. Почему всё происходит вечером? Его как будто желают испытать, не представляя, какие будут за этим последствия. Никто, так-то, не мог представить.Аллесберг был вынужден прибегнуть к помощи своего ночного коллеги, дал ему адрес и попросил забрать в больницу. При этом он испытывал смешанные чувства: он думал, что это как-то унизительно, а ещё у того своей работы полно, но с другой стороны это дело тоже серьёзное, он спешит, как-никак, но вечером ему добираться самостоятельно трудно. Если позвонили ему, а не вызвали ночного коллегу, значит там будет его дневной пациент. Он не может иначе.Вся возня заняла полтора часа — пока коллега добрался до него, пока они вдвоём возвращались, к тому времени команда анестезиологов уже провели анестезию и ассистент хирурга вскрывал семнадцатилетнему парню грудную клетку. Парнишка наконец дождался своё новое сердце, и, не смотря на тяжесть и сложность выбранной Аллесбергом врачебной специальности, он любил то, что делает. Любил, когда на такие важные операции в комнате собирались все родственники реципиента, и то, как они радуются, ликуют и благодарят его за спасение жизни близкого им человека. Он вошёл в оперблок, переоделся, намылся, влез в халат и перчатки, что ему приготовила медсестра, и присоединился к ассистенту продолжать дальнейшую работу по удалению грудины и рёбер сам.Все его коллеги могли согласиться, что очень любят трансплантации сердца, когда изношенное и больное заменяли абсолютно здоровым, проводили дефибрилляцию, и гладкая красивая сердечная мышца начинала чётко отточненное очерёдное сокращение предсердий и желудочков, и, как только анестезиологи отключали аппарат искусственного кровообращения, сердце становилось розовым и начинало качать кровь. Операция длилась до самого утра, но Аллесберг не пожалел этой одной бессонной ночи ради любимого дела... Пожалел, но не сразу.***С операции прошли сутки, в спальне Хартмана мерно тикают часы, отстукивая секунды и тем самым ужасно раздражая хозяина, на другом краю кровати преспокойно спит обнажённая Маргарет, которая прошлым вечером всё-таки выклянчила одну ночку у своего уставшего парня, а Аллесберг, чёрт возьми, уснуть не может. Прошло больше суток с последнего его сна, и часы напоминали об этом, показывая почти четыре часа утра. Нарушил режим сна, называется. И ведь очень-очень сильно хочет спать, но вообще не получается. Ещё и теперь вспоминается тот самый таинственный незнакомец, что отчаянно просил снотворное у Хартмана. Таким темпом недолго и в проклятия поверить. Чертовски странное ощущение, но когда ему стоило вспомнить те бессонные обезумевшие зелёные глаза, становилось ещё больше не по себе, чем даже тогда, когда он видел впервые. Ночные ему, всё-таки, казались жуткими, похожими на безжалостных кровопийц с острыми клыками, которые действительно были выражены ярче, чем у дневных, сияющими глазами с их светоотражающим слоем в зрачке, как у животных, и лютой светобоязнью. Наверное, из-за этого у всех и пошли эти предрассудки, но действительно мало кто из дневных мог стопроцентно сказать, что ночные ни капли не подозрительны, а многие только и радуются, что у них мало возможностей встречаться с ними в реальности. Средства массовой информации, конечно, никто не отменял, они в новостях крутят представителей и тех, и других, у всех же свои знаменитости, которые также имеют поклонников среди обоих времён суток, но тут ситуация другая. Дневные порядком выше ночных, но те и хитрее, и проворнее, и выглядят в большинстве случаев жутко, как первым кажется. ?Сов?, на самом-то деле, и так мало когда понимали, но когда мир стал полноправно делиться на ?сов? и ?жаворонков? и те выращивали многие поколения своих последователей, ночные порядком изменились от первоначальных обычных людей. Дневные изменились тоже, но не так сильно, как те, и теперь ?совы? казались им совсем другими людьми, и предрассудки, чаще ошибочные, всё шли и шли теми же поколениями, и с этим уже все смирились. Аллесберг тоже был подвергнут некоторым из таких, потому вспоминать о том замотанном в чёрные одежды ночном было жутко, особенно при факте того, что Хартман, как и тот, теперь тоже не может уснуть. А уснул ли тот после того дня?..Следующим днём Аллесберг настолько устал, что думал, что дома уснуть ему труда не составит. Отменив свои посиделки в баре с коллегой и отмазавшись от Маргарет, он мигом с работы понёсся домой, пока на него опять не повесили операций, а и такое вполне было возможно. И вот он уже лёг дома в постель, как... Проходит час, два, пять, но вот сон не приходит. ?Проклятье...? — чуть ли не в прямом смысле думает Хартман, когда встаёт посреди ночи с кровати и разъярённо швыряет тапок в настенные часы, которые показывали два часа ночи и порядком достали уставший мозг Аллесберга своим монотонным тиканьем.— Чёрт, Эрих...— Да, что такое? — из телефонной трубки доносится громкая музыка, смех и обеспокоенный голос ночного коллеги.— Я всё-таки не смог уснуть.— Соболезную, чувак. Ты хочешь присоединиться?— Да, за этим и звоню, — Хартман тяжело вздыхает, потирая переносицу. — Где ты?— Да мы в квартале от тебя. Я могу тебя забрать. К тому же тебе тут вполне найдутся товарищи по несчастью.— Спасибо, Эр. Буду ждать, — Аллесберг сбросил звонок и полез в шкаф переодеться. Через минут семь он уже был одет в красную винтажную рубаху в клетку, словно из двадцатого века, и свои брюки, в которых обычно ходит на работу, так как не делил брюки на рабочие и выходные. И, выпив заранее полбокала вина и взяв с собой немного налички, стал ждать своего коллегу.Минут через двадцать он уже ступил за порог бара, почувствовав лёгкий дискомфорт от громкой музыки, что там играла, поскольку его уставший перегруженный мозг тяжело выносил сильные раздражители. Придя немного в себя, он свыкся и просто перестал обращать на любые громкие звуки внимания. Их компания было как-то слишком странно раскидана по бару, и многих из них Аллесберг видел впервые. Ожидаемо, что они были ночными, и потому это было объяснимо. Все они такие невысокие, по крайней мере все к ряду ниже Хартмана, и все в основном белобрысые, некоторые — рыжие, а иногда мелькали и брюнеты, которые были редкостью среди ночных, но всё-таки тоже встречались. Тут Хартман, наверное, впервые прочувствовал настоящий антураж ночной жизни — эти люди все бледные и худые и зачастую лохматые, но их глаза сияли чуть ли не в прямом смысле, они были энергичны, веселы и слегка пьяны, хищно скалились, обнажая свои клычки, и смеялись, были такими открытыми друг с другом и раскрепощёнными. Настоящие ночные охотники, будто произошедшие от хищных животных, они чем-то были похожи на вампиров и оборотней разом, но, как теперь показалось Аллесбергу, вовсе не несли в себе угрозы. Просто потому, что не трогали Хартмана, дневного человека. Он почему-то думал, что его, как чужого, будут либо сторониться, либо наоборот будут питать большое любопытство, ведь эти ночные как раз выглядели как те, кому всегда что-то любопытно. Но нет, Аллесберг сидел один за барной стойкой, попивая виски со льдом из стакана и сонно пялясь в зал, оглядывая всех этих необычных ему людей, но даже не сознавая этого. За эти несколько бессонных суток его глаза покраснели и под ними начали появляться тёмные круги, что сразу сообщало каждому, что привело дневного человека в столь поздний для него час в ночной бар. Единственное, что в одну секунду привело Хартмана в чувства, это страшные зелёные глаза в толпе, окантованные чёрными пятнами вокруг. Аллесберг даже вздрогнул, отставив стакан и протерев лицо, считая, что ему привиделось, потому что его мозг устал и начинал параноить. Как же сейчас его пугали воспоминания о тех глазах и хриплом обезумевшем голосе, что отчаянно просил рецепт на снотворное, что сейчас хотел просто стереть себе память до этого момента.?Кармы не существует, кармы не существует, кармы не сущетвует...?— Эй, Мартин, быстро налей мне пива!Аллесберг раскрывает глаза на голос, хриплый и слегка будто надменный. Открывает глаза и видит перед собой на другом стуле в паре метрах от себя фигуру в чёрной толстовке и капюшоне с торчащей из-под него копной рыжих кудрей. И, будто почувствовав чужой взгляд, к нему поворачивает голову низкий мужчина с бледным лицом, усыпанным густой кучей рыжих веснушек, и страшными зелёными глазами, окантованными тёмными кругами, которые были даже ещё темнее, чем те, что помнил Хартман, только они теперь прятались за линзами очков с круглой золотистой оправой. Неужели, это он? Только без шляпы, без пальто и шарфа. Тогда ясно, что имел в виду его коллега, говоря о товарищах по несчастью. Или просто Аллесберг уже настолько сбредил? Только вот те страшные глаза было сложно не узнать и с чем-то спутать.— Ну чё ты уставился? — Хартмана опять привёл в чувства тот хриплый голос. Он слишком часто стал пропадать в отключающемся мозге, что неосознанно таращился куда-то в одно место подолгу.— Извините... — Аллесберг себя одёрнул и отвёл взгляд. Бармен поставил перед мужчиной кружку пива, и тот тут же за неё взялся, делая несколько больших глотков разом.— А-а, ты же тот идиот, который отказался дать мне рецепт на снотворное, — в голосе незнакомца не звучало ничего, кроме кроме констатации факта и лёгкой пассивной агрессии.— Видимо... — Хартман тут же понял, что его узнали, а значит это тот самый его странный пугающий пациент. Который бы он раз себе не повторял, что кармы не существует, навязчивая мысль о том, что это, как минимум, задумка судьбы, его не отпускала. — Пошёл к чёрту тогда, — чуть ли не равнодушно ответил незнакомец, отвернув от Аллесберга голову и продолжая осушать кружку. Тот же наоборот смотрел на него, скользя взглядом по его профилю с аккуратно вздёрнутым кончиком носа, бугорком от сведённых к переносице бровей и тонкой полоской губ. Незнакомец так легко запомнил, оказывается, абсолютно неприметного среди дневных людей Хартмана, что по классике имел русые волосы и высокий рост, и это ему даже льстило в какой-то мере.— Вы так и не поспали? — поинтересовался Аллесберг.— Нет, — ответил мужчина, кратко мотнув головой. — Сейчас идут девятые сутки, как я не сплю.— Вот это уже плохо... — Чисто теоретически, я умру через пару дней. Может чуть больше, может чуть меньше, если мне придёт в голову идея напиться и перерезать себе вены. Если захочу, то я запросто могу обвинить в этом тебя, — так спокойно, а, точнее, действительно безучастно и равнодушно продолжал говорить мужчина, словно рассказывал что-то обыденное, а вовсе не такие ужасные вещи, как казалось Хартману.— Я хочу теперь извиниться за то... — Аллесберг опустил голову, покрутив в руках почти пустой стакан с виски. — Но я действительно по своей совести, не зная вас, не мог вам ничего выписать. Но сейчас я нахожусь в такой ситуации, что... мне самому нужны эти таблетки, я не могу уснуть уже третьи сутки и всё время вас вспоминаю.— Знаю я, что ни один врач не сможет понять своего пациента до конца, пока сам не окажется в той же ситуации. Тогда он на всё по-другому смотрит, — мужчина пожал плечами, задрав голову в потолок на неоновую полоску вместо освещения барной стойки.— Как хотя бы ваше имя? — помолчав немного, решился спросить Хартман, краем глаза продолжая с любопытством изучать необычную внешность этого незнакомца. Он действительно был, как маленький хищник — растрёпанный, резкий и с ясными глазами при отсутствии девяти суток сна. Удивительный человек, и Хартман как-то странно перед этим трепетал, потому что испытывал смешанные чувства в виде любопытства, дикой заинтересованности и лёгкой боязни и ужаса.— Зачем тебе знать имя человека, которого никогда больше не увидишь? — незнакомец искоса на него глянул, сверкнув по-кошачьи зрачком, и вскинул в вопросе свои светлые брови. — Меня зовут Стефан.— Просто так, — Аллесберг как-то неосознанно улыбнулся. — А я...— Заткнись, мне не интересно, — грубо перебил его мужчина, снова отвернув от него голову.— Ох, ну ладно...— Просто на самом деле я знаю как тебя зовут, — сознался Стефан, делая глоток из кружки.— Вот как? — изумился Аллесберг. — Откуда?— Я работаю в той же больнице, что и ты. И я тебя знаю, только ты меня нет. — И как же я тебя тогда раньше не узнал?.. — Хартман и сам перешёл к нему на ?ты?.— Потому что я в ночь работаю, идиот, — Стефан закатил глаза. — Я анестезиолог. И я с радостью применил бы на себе свои полномочия ради того, чтоб хоть немного побыть в отключке, но, увы, не могу. Моя история такая же, как и у тебя, я из-за работы не поспал одни сутки, нарушил режим сна при уже имеющихся с ним проблемах, с тех пор и не могу уснуть. Но я бы мог помочь тебе... Но не буду.— Пожалуйста, не будь таким жестоким, — Хартман виновато вздохнул. — Я выпишу тебе рецепт... Только, прошу, дай мне то же самое. — Я так и знал, что люди эгоисты, — Стефан презрительно фыркнул. — Ничего не согласятся дать кому-то другому, пока то же самое от другого не понадобится ему.— Перестань, пожалуйста... Давай просто выпишем друг другу рецепт? Я спасу твою жизнь, ты мне подаришь возможность уснуть тоже.— И тогда мы будем в расчёте, — Стефан осушил стакан полностью и громко стукнул дном о поверхность стола барной стойки, утирая рукавом губы. — По рукам.