Часть 2 (1/1)

Вечером следующего дня Саша слушается тренера, как покорная собачка, и пьёт первое, что попадается под руку?— дорогое вино, подаренное Костей в честь очередной победы в каком-то состязании. Она скучающе стоит в пустой, полной спёртого воздуха кухне и крутит бокал в руках, мастерски не давая алкоголю расплескаться на пол. Тьма скользит вокруг неё: включёнными остались только ночники в нескольких спальнях и редкий свет в длинных коридорах. Смотреть на себя днём, когда взойдёт солнце, будет сложнее, чем обычно.Пьёт она осторожно, ибо напиваться нет привычки. Вчерашнего опыта всё равно что пьяного угара хватит на долгие годы вперёд.Она вспоминает весь тот нонсенс, что наплела Косте, ползая перед ним на коленях и цепкими пальцами хватаясь за видение девушки, чью жизнь покалечила. Скрипуче смеётся, приложив бокал ко лбу. Она унизилась впервые в жизни. Мало того, по своей воле! Никто её не подначивал, если не считать фигуру-константу, появляющуюся в её снах и кошмарах.Эта дура ей снится несколько раз в неделю. Оккупирует её мысли даже сейчас.Вино весьма недурное и имеет глубокий красный цвет, вызывающий уважение. Точно цвет того самого платья. Заметив плохо скрываемое клатчем пятно, Александра Покровская решила, что её долг?— уколоть новую соперницу, начать разбирать её психологию по кирпичикам, даже если начало столь мелочное и классистское. ?Ты, наверное, нечасто ходишь на такие вечеринки?. Не ходит?— и что с того? Саша в её годы была ходячим комплексом на тонких ножкам, какие к чёрту платья, испачканные или нет. Она уже тогда опустилась, сделав Киру целью и выбрав для своего оружия патроны, которые совершенно точно убили бы её саму по молодости. Если бы её попытались задавить тогда так, как она продолжала давить эту девчонку, от неё бы не осталось и мокрого места.Но мы об этом забудем. Мы выше морали. У нас цель благородная?— херова золотая медаль! А благородны ли пути её достижения?— вопрос третий.Саша сползает на пол, спиной опираясь на кухонную тумбу, тащит бокал с собой и ставит его на пол рядом. Жидкость плещет и тускло сверкает, оставляя на тонких стеклянных стенках кровавые разводы, что исчезают, стоит ей моргнуть. Треклятое платье не покидает её. Красное, кричавшее о себе, не оставившее ей выбора, кроме как смотреть на Киру, будто нет других людей в комнате. Будто нет других людей в мире. Плечи открыты, в остальном вполне прилично, тараторила в тот вечер оценочно и склонила голову в раздумье, как если бы выносила вердикт выступлению саблисток из Сборной. Прилично?— это верно. Только плечи эти продолжают терзать её вот уже сотую ночь, а спасения от воспоминаний нет. Его и не будет.Сашина речь по случаю получения пустой награды планировалась тщательно и была средней продолжительности. Ничего пышного: слова благодарности людям, что верно держались рядом, пара искромётных, точных шуток, нотки серьёзности для равновесия. Своим взглядом Кира сократила эту речь в несколько раз. Куда бы ни смотрела, как бы ни пыталась отвлечься на мужа, Александра ощущала грозную гостью, как ощущают мозоль. Проглотила благодарности конкретным людям, сократила шутки и головою нырнула в серьёзность, поставив точку жалким, но искренним ?спасибо?. Напоследок глазами остановилась на Кире, Кира?— на ней, не желая проигрывать даже в гляделки.Это взаимодействие задало тон их дальнейшим взаимоотношениям. Чаши весов находились на одном уровне, Кира рвалась за Сашей, Саша?— дальше от Киры.Что теперь??готов пожать ему руку?.Саша швыряет бокал в кухонный островок. Вино разливается по светлому кафелю, капает. Капает, капает, капает ей на нервы, проверяя на выносливость. И вот она не может больше и вихрем покидает помещение, не убрав за собой.?ты никогда не была такой?.?ты и твоя олимпиада?.?убей или будь убитым?.Саша матерится. Возможно, впервые в жизни.Саша матерится громче, берёт в руки связку ключей, накидывает на свои плечи, словно на вешалку, светлое пальто, проклинает Киру Егорову на чём свет стоит и закрывает за собой дверь в квартиру.***Выглядит девчонка дерьмово. Волосы у неё влажные после мытья, но лицо кислое, будто слой грязи с него так и не сошёл. Она отказывается смотреть на взволнованно прихорашивающихся подружек и вместо этого мутным взглядом тупит в пол. При виде Александры Покровской, живой, сотканной из плоти и крови, стоящей в самом маловероятном для подобной встречи месте, подружки предсказуемо замирают. Божество их пантеона ослепило своим присутствием. Только Кира всё ещё лежит на своей мятой, захламлённой кровати и двигаться не собирается.—?Вставай,?— говорит Саша тихо, но властно. Годы ушли на то, чтобы отточить этот тон голоса.Кира рывком садится и тут же кривится, сгибаясь пополам, задыхаясь, шипя. Теперь она смотрит по сторонам. Теперь она признаёт присутствие Саши, избегая её взгляда.—?С головой всё в порядке? Я сказала ?вставай?, не ?рота, подъём?.С иголочки одетые и искусно накрашенные подруги Киры держат друг друга за плечи, чтобы удержаться от противного девичьего хихиканья. Кира тянется за подушкой, дабы пульнуть обеим в голову. Она сможет: прицел у неё всегда что надо. Но замирает на полпути, ибо Саша делает шаг навстречу к ней. Добавляет мягче:—?Оденься теплее. На улице на удивление холодно, в твоём подъезде не лучше.Не одевается. Кто бы сомневался?Кира останавливается на одном из хорошо освещённых лестничных пролётов, засовывает руки в карманы домашних штанов и, насупившись, принимается ждать, когда гостья заговорит. Гордая, значит. Саша тоже всю жизнь была гордая и даже далеко пошла. Она и оставалась такой долго. Примерно до вчерашнего дня.—?Я сказала тебе одеться,?— отчитывает она и рукой тянется к тонкой серой кофте; руку остервенело отбивают. Для полной картины не хватает лая и рычаний. —?Замёрзнешь.—?Для чего ты здесь?—?Я буду тебя учить.Пасмурное выражение исчезает как по волшебству. Руки в карманах сжимаются в кулаки. Кира долго, пристально рассматривает Сашу. Этот взгляд хуже Гаврилова. Намного хуже.—?Фехтованию?—?Нет, пируэтам.Вопреки всем ожиданиям Кира звонко смеётся на всю лестничную площадку. Саша приняла бы смех за чистый, искренний, такой, который готова слушать часами, становиться причиной которого нарекает отдельным смыслом жизни. Да в глазах стоят слёзы. Большие слёзы ребёнка, обиженного на то, что родители не покупают красивую игрушку. В такие моменты весь мир несправедлив, все люди мрази, логики нет ни в чём?— и далее по списку.Кира плачет, не скрываясь. Кира приоткрыла дверь в свой внутренний мир. На эмоциях, скорее всего, и сонливость играет не последнюю роль, но Саша подмечает этот факт сразу и от нервов запахивает пальто.—?Знаешь что,?— смеётся она вновь, утирая слёзы рукавами кофты,?— уже до того дошло, что балет кажется более реальным будущим.—?Не неси бред. Ты пьяна?—?А ты? Заявляешься ко мне без приглашения и записываешься в наставницы. В адеквате или на солях?Последняя колкость заканчивается икотой и уничтожает малейший намёк на праведную злость.—?Не майся дурью,?— говорит Саша, вспоминая Гаврилова. —?Лучше послушай внимательней. Умеешь, надеюсь.Молчит. Знак хороший.—?Ты встанешь на дорожку. Ты снова возьмёшься за саблю. Другого исхода я не приму, и ты не примешь тоже, я вижу это в тебе. Ты не хочешь сдаваться, Кира, и ты не сдашься.—?Как? О Александра, как же я это всё проверну?—?Я помогу тебе. Я буду заниматься с тобой. Я не панацея и не учитель года, но с тобой справиться должна.Слёзы высыхают. Кира покрывается прежней оболочкой и скалится.—?Со мной, да? —?она выставляет повреждённую ногу вперёд и глушит стон в изгибе локтя. —?А с этим? Как ты с этим справишься? Я без боли встать с кровати не могу! Сейчас встала только потому что любопытство взяло, что же королева фехтования делает в моём районе, в моей квартире и зачем склоняет моих подруг на свою сторону. Ты потратила моё время. Вразумительный ответ я не получила.—?И не получишь,?— в тон отвечает Саша,?— его нет. И жалости ты тоже не получишь. Ты либо можешь и добиваешься, либо остаёшься позади. А ты можешь! Подбери сопли, оденься теплей и поедем на тренировку.Что-то инородное сверкает в постаревшем взгляде, запустившем меж Сашиных рёбер стрелу. Происходит что-то опасное. Кира пришла к неутешительному выводу, убедила себя, что он единственно верен, и не удосужилась поделиться с Сашей, к которой вывод, очевидно, и относится.—?Проваливай.—?Кира…—?Проваливай, говорю! Иди нахер со своей помощью!Собственные слёзы сбиваются в уголках глаз, пока Саша, замерев, смотрит, как Кира хромает вверх по лестнице, крепко держась за пыльные перила.***У Саши хватает ума больше не пить. Открытую бутылку она ставит в холодильник и принимается подбирать осколки разбитого бокала. Её движения машинальны. Она не думает о том, что делает, не думает, зачем. Тупая, жужжащая боль поселилась где-то в горле.Вино как миленькое оттирается от кафеля, но остаётся красными линиями между плитками. Поздно?— пропиталось. Надо было исправлять всё сразу, а не лететь на бешеной скорости к обшарпанному общежитию в Бог знает в каком районе Москвы, но сердце требовало испытать счастье и сотворить абсурд. Будто Саше и так мало абсурда в жизни.За эти двадцать четыре часа она сделала столько нехарактерных для себя вещей, что объять все сразу видится невозможным. Интересно, что ещё она умудрится выкинуть, если её вовремя не привязать к батарее её же квартиры. Садомазо, опять же. Сама себя она привязывать точно не собирается.Переваливает за полночь. Саша встаёт под лёгкий душ, смачивает волосы, даёт телу расслабиться под струями приятной, тёплой воды, пока голова неустанно работает в тщетных направлениях. Что Кира увидела в Саше такого страшного, такого уродливого, что превратило её в убегающую добычу?— противоположность пантеры, ставшей её символом? Ведь не могла же она увидеть то, чего нет. Саша не плевалась ядом, как делает обычно. Да, она настаивала, но если б на неё в своё время не повлияли, её бы здесь не было: ни в спорте, ни в живых.Неужто Кира посчитала, что Саша не понимает её?Осознание забивает голову, словно вата.Такого ведь быть не может… правда же? Саша жмурится, ищет опору в мокрых стенах ванной комнаты. Однако чем дольше задерживается на этой простой версии, тем охотней признаёт, что всё-таки может. Как и многие знакомые и даже друзья, Кира знает её такой, какая она сейчас: с собственной шикарной машиной, дорогой одеждой, деньгами, уважением и яркой репутацией, которая открывает карьерные двери до того, как она изъявляет желание ими воспользоваться. Человек её нынешнего положения и правда понял бы мало касаемо образа жизни Киры.Но в индустрии она уже долго, на золотом пьедестале оказалась не сразу. Усмехается: видит Бог, не сразу!В дверь стучатся. Если это Гаврилов, она чем-нибудь в него запустит и молча выпроводит вон. Сегодня она не в настроении разбираться, чем её сердобольность чревата для ?ценнейшего спорта?. Тем более не в настроении под пристальным надзором звонить новому психотерапевту или мучить старого, триггеря его ПТСР. А это смешно, если она правда стала причиной нервных срывов у хоть одного мозгоправа. Но смеяться нет времени. Саша вылезает из душа, надевает бельё и поверх оборачивается в серый халат.Она берёт свои слова назад. Пусть Гаврилов. Пусть нескончаемый поток душных мозгоправов. Пусть банальные тренерские лекции о самоконтроле и компартментализации. Да хоть визит от разъярённой свекрови или бесстыжих папарацци?— что угодно Саша вынесет, что угодно сочтёт манной небесной.Только пусть Кира Егорова провалится сквозь землю.Она снова плачет. Теперь слёзы обездвиживают, потому что спихнуть уязвимость на эмоции или сонливость уже не получится. Это выбор. Осознанный, трезвый выбор. Она делится кусочками себя, капитулирует полностью. Отдаётся.Саша распрямляет плечи. Кира дрожит, но отнюдь не от холода, и краснеет?— но не от стеснения. Лицо ей разукрасили на славу: на синяк у глаза и трещину на губе болезненно попросту смотреть. У подбородка слёзы смешиваются с кровью и падают на Сашин дешёвый коврик. Её саму теперь трясёт. Всё тело до костей пробирает озноб.Кира, шатаясь, ищет Сашин взгляд. В заплаканных, лопнувших глазах она видит то, лишает её способности дышать. Поражение. Покровская впервые не вкушает триумф при виде очередной победы. Такая ей не нужна. Такая не годится. В такой нет ни грамма удовлетворения.—?Я буду учиться,?— бубнит девчонка с забитым носом и принимается рассматривать Сашины махровые тапки. —?Я буду у тебя учиться, слышишь? Буду я…Саша сминает мокрый от пота свитер в кулаке и тянет Киру на себя. Они сталкиваются телами, Кира руками цепляется за изгибы её локтей и сквозь стиснутые зубы неразборчиво мычит ей в грудь.Нога. Конечно. Ноге досталось больше всего.Мычание стихает и переходит в редкие всхлипы, отдающиеся вибрациями в солнечном сплетении. Хватка Киры оставит за собой синяки и пульсирующую боль, но Саша к боли привыкшая. Не отстраняется?— наоборот льнёт как можно ближе и носом зарывается в испачканные волосы. Выдыхает беззвучно, чтобы Кира не услышала, чтобы не начала обдумывать, анализировать, перемалывать каждую деталь, вызывающую вопросы. Тремор непослушных пальцев, например, или жар в затылке, противоречащий холоду остального тела.—?Раны надо промыть,?— шепчет Саша у виска и перемещает руки с девичьей талии на хлипкие плечи. —?Удостовериться, что нигде нет грязи.Кира кивает и носом трётся о Сашину тонкую шею. Случайно, мимолётно: она не хотела. Покровская сглатывает и отлепляет от себя размякшее, потеплевшее тело.Она усаживает Киру в гостиной, на том самом диване, где скрутилась в позу эмбриона, окружённая Костиными руками; перед тем самым телевизором, на который срывала голос в потугах докричаться до стальной девушки на экране. Жизнь так смешна порой…Больную ногу заставляет вытянуть и водружает на принесённый из кухни стул. Всё тело Киры протестует?— она сама покорно молчит и терпит. Саша поверхностно проходится по бледному лицу и шее тряпкой, смоченной водой из-под крана. Особым вниманием одаряет разбитую губу, вслушивается в приглушённое шипение. Спиртовыми ватными дисками смазывает царапину у правой брови?— Кира отшатывается и врезается в спинку дивана.—?Возьми себя в руки.—?Да? —?девчонка озлобленно возвращается в прежнее положение. —?Тебе-то легко говорить, не твой светлый лик расквасили как следует.—?Ах, бедная наша Кира… диван мне не испорть.Вопреки недружелюбным интонациям Саша кладёт руку Кире на плечо и крепко сжимает, фиксируя положение. По крайней мере, дрожать перестала и лицо приняло более здоровый оттенок. Но глаза?— глаза ещё не опомнились, покрытые тёмной дымкой. Смотрят сквозь Сашу, куда-то далеко. Видят что-то своё. Что-то безусловно жуткое. И это трогает. Мрачность во взгляде просверливает сквозное отверстие в груди. От вязкой черноты в чужих чертах некуда бежать.Покровская скалится сама себе и, отбросив ватные диски в сторону, прощупывает бедро больной ноги. Кира вздрагивает и надкусывает тыльную сторону ладони, чтобы сдержать крик. У Саши соседи порядочные. Не так поймут, если услышат стоны посреди ночи…—?Блять! —?Шипит, жуя ладонь. —?Сдурела что ли? Руку убрала! —?Не убирает. —?Хороша игнор включать. Убери, говорю. Ай, сука!Проворная ладонь спускается к колену. Кира по инерции всасывает ртом воздух, хотя Саша уже не надавливает и не исследует пальцами настойчиво. Рука теперь покоится на колене, неторопливо поглаживает. Саша до одури нежна, деликатна. Так бережна, как никогда не была даже с новой саблей. Это осознание не вызывает шок, отнюдь нет. Разве что желание залпом осушить ту винную бутылку и без слов прилечь на полу. Кира грёбаная Егорова, что с неё взять. Она и не такое заставит вытворить.Саша встаёт на колени перед ней и без стеснения заглядывает в глаза. Проясняются. Трезвеют. Наполняются уже чем-то другим, не отвратительным и жутким, но чем-то в разы страшнее. Если бы не годы в беспощадном спорте, проведённые под вниманием прессы и фанатов, Саша бы отвернулась. Отвернулась бы и заплакала.Облизывает сухие губы:—?Что случилось?Взгляд мутнеет снова. Кира рассматривает пол и пожимает плечами.—?Двое парней засмотрелись на меня в клубе и…Проходят долгие секунды, она так и не продолжает рассказ. Саша сама восполняет все пробелы. Белый жар поднимается в ней.—?Помнишь имена,?— хрипит она,?— как выглядели?—?А что? —?Кира поломано смеётся, будто одну из её внутренних шестерёнок резко заело. —?Хочешь гоняться за ними по всей Москве с саблей в руках? В шашлык их превратишь?—?Изначально был план сделать пару звонков соответствующим лицам, но если такой вариант тебе нравится больше, то конечно.Кира смеётся чуть светлее и отмахивается.—?Но я серьёзно. У меня есть контакты, так что если…Саше суют в руки что-то тонкое, длинное и влажное. Липкое? Наощупь как металлическая палочка для суши. Внимательно оглядев, она признаёт миниатюрную копию сабли для фехтования, измазанную в крови.—?Они своё получили,?— говорит она с гордо поднятой головой, хотя в глазах собираются слёзы. —?Это ещё что! Если б не нога…Саша в признании проводит ногтем по холодной поверхности, нисколько не брезгуя.—?Молодец,?— хвалит она искренне.Кира смиренно кивает и умолкает, уходит в себя. Не желая навязываться, Саша относит сабельку в ванную. Тщательно промывает и следит за тем, чтобы кровь не попала на кафель; закончив, старательно скребёт раковину жёсткой губкой?— чтоб наверняка.Она угадывает, что это такая заколка. Хоть и пародия на саблю, но острая, будто настоящая. Саша смотрит на неё с благодарностью целых несколько секунд, будто предмет в руке поймёт её сантименты. Он сохранил ей Киру. Сохранил причину для головных болей и перепалок с Гавриловым. Причину бить винные бокалы и ругаться матом. Причину по собственной воле терять контроль и тут же незамедлительно брать себя в руки.—?Тебе нужно помыться,?— выкрикивает Саша в коридор и, оставив мини-саблю у раковины, возвращается в гостиную. —?Одежду можешь взять мою. Или оставшуюся Костину?— как тебе больше нравится.Кира кряхтит, ставя больную ногу на пол. Бранится?— на этот раз про себя.—?Костину?—?Муж,?— поясняет Саша, сглатывая ком в горле.Кира по-новому осматривает пространство перед собой. Прислушивается к молчаливым стенам, хранящим Сашины секреты, изучает мебель, после стольких лет всё ещё пахнущую новизной. Находит глаза Саши своими, будто осознаёт что-то существенное, неотъемлемое.—?Он ведь у тебя скрипач? Этот Константин? Я по телеку пару раз видела. Бренькает что надо. —?Саша мягко улыбается со всей фальшью, на которую способна: непривыкшему глазу не отличить настоящую улыбку от наскоро налепленной. Однако Кира что-то замечает. —?Оставшуюся?Покровская затихает. Это что-то новое. Другое. Несмотря на то что Кира только-только поделилась с ней своей свежей травмой, именно простой вопрос о Косте размывает определённые границы личного и профессионального. Продолжить диалог отваживается не сразу, но забывает все сомнения, уловив знакомую тьму взгляда, вырезающую на сердце узоры. Что угодно, лишь бы Кира не смотрела так.Она сдаётся:—?Больше здесь не живёт. И больше не муж.Тьма ускользает, и Саша видит: в глазах голубыми всполохами поблёскивает сочувствие. Яркое, неподдельное. Затем?— несвойственная робость, будто Кира не хочет спугнуть её, как хрупкую хрустальную лань.—?Это хорошо?—?Для него?— безусловно. Насчёт себя я ещё не поняла.Поняла давно. Эфемерное, святое обязательство перед собой и своей моралью, долг брака, обручальное кольцо, воспоминания о свадьбе и подарок совместной жизни?— все эти вещи удерживали Сашу, потому что Саша хорошая, Саша не делает глупостей, если есть веская причина их не делать.Теперь причины нет.Кира благополучно моется под душем и умудряется ничего себе не сломать. Появляется бредовый порыв предложить свою помощь; Саша торопливо укрощает его и истерически смеётся, делая пометки по мелочи в том самом Важном Дневнике, предназначенном для примечательных, особенных людей.В конце концов Кира укладывается всё на том же диване. Саша не протестует: бесполезно. Иначе начнётся целый драмкружок на тему достоинства, гордости и задолженностей. А ей нынешнего драмкружка по горло хватило.Она присаживается на принесённый для Кириной ноги стул и впервые за всю ночь позволяет себе перевести дыхание, выпуская наружу всё скопившееся за одни сутки измождение. Рассеянно отмечает, что пахнут они теперь одинаково: цитрусом и инжиром. Значит, Костин лесной гель для душа Кире не по душе.?Для душа не по душе?. Ха.Боже, надо спать.Но Саша не может оторваться. Она смотрит и смотрит на Киру, утопающую в красном свете яркой настольной лампы из соседней комнаты, на её впервые по-настоящему разгладившееся, умиротворённое, молодое-молодое лицо, на синяки и ушибы, которые нисколько не умаляют гармоничности её черт, и спрашивает себя в мольбе: ?Что и когда пошло не так?? Сжимает до белых пальцев свой дневник, и ответ приходит сам собой.Кира Егорова, 19 лет.Левша.Таких записей в дневник она не заносила вот уже несколько лет. Занесла в предыдущий раз?— проиграла в схватке за золотую. Думала, конец света. Волосы на голове рвала. От тренировок падала в голодные обмороки. То, что происходит сейчас, хуже в тысячи раз. Во столько же раз опасней, потому что непредсказуемо. Потому что никто, даже Гаврилов Ясно Солнышко, не мог и помыслить.Дневник не швыряет подобно тому, как швырнула бокал, лишь оттого что Кира сладко дремлет. Саша не подлая?— не настолько, чтобы будить травмированную девушку. Сон лечит. Всегда лечит и от всего. Почти.Да ей совсем не о том печься следует!Она без пяти минут разведёнка. Тридцатичетырёхлетняя трудоголичка-разведёнка. ?Жестокая спортсменка, оттолкнувшая идеального, тонко чувствующего мужчину в пользу романтизированного шашлычного шампура?. Так журналисты и понапишут, и это только те, что имеют хоть чуть-чуть самоуважения. Остальные не будут знать меры.Она должна обзванивать своих менеджеров, предупреждать их о скорейшем наплыве критикующих статей и желтухи в интернет-пространстве; оповещать адвокатов, чтобы быть готовой, если Костя поддастся мстительности и захочет всё совместно нажитое забрать себе. Редкий случай, фантастический, но шанс есть всегда и вооружаться надо соответственно ему.А что она делает? Любуется своей соперницей в ночи, пока у сердца невозможно тянет, словно камень, брошенный в воду, постепенно падает на самое дно, поднимая после себя ил, песок и грязь.Заламывает руки, что ноют и чешутся, просят дотронуться до Киры, такой невинной, мягкой и?— абсурд?— податливой.И срывается с места, будто чем-то обожглась. До утра запирается в своей спальне.