Часть 1 (1/1)

Людей не учат искусству уходить. И страдание от решения о том, нужно ли мне продолжать вести игру, едва ли необычно. Смогу ли я окончить с честью? Или я из тех, кто упрямо ждёт, пока что-то случится? Что-то похожее, например, на конец света?Клариси Лиспектор, Un Soplo de Vida / A Breath of Life***Костя ушёл. Это не стало новостью и не разбило Саше сердце. Его всепрощающая душа должна ведь иметь свои границы: он всё же первая скрипка, а не Иисус. Саша наконец узнала, где они пролегают.Есть в ней самая малая часть от мира садомазо. Быть может, она больна: всю супружескую жизнь затаив дыхание ждала момента, когда Костя будет доведён до кипения. Ей всегда хотелось увидеть, где его предел?— только так возможно понять, что за человек стоит перед тобой на самом деле.Каким же человеком является Саша в таком случае? Свой предел она уж показала, да показала так, что муж убёг за тридевять земель, не успев опомниться. Даже кольцо обручальное догадался снять не сразу, будто забыл, что оно существует.Без энтузиазма тренируясь с Гавриловым по вызубренной рутине, Саша интересуется, изменял ли Костя когда-либо. Влюблялся ли в кого-то кроме?— а это проще, чем кажется. Характер у неё настоящей бой-бабы, противный, доминирующий: конь на скаку, горящая изба и прочее. Только весь её норов направлен в одно чёткое русло, сосредоточен на одной цели. Когда такое происходит, мужчины пугаются: как же, женщина да с амбициями? Костя испугался тоже поначалу, потом перевёл всё в шутку, а дальше пришло смирение. Он не задавал вопросов, не ругался, когда засыпал в постели без неё, и сошло всё к тому, что он в тишине квартиры наяривал на этой своей сердобольной скрипке, проглатывая унижения.Да Костя бы не изменил. Гаврилов Сашу кличет хорошей? Пусть на мужа посмотрит: само воплощение доброты и света.Сабля блестит в освещении тренировочного зала. Саша наносит мощный, добротный удар ближе к правому боку. Только эмоций в ударе слишком много, слишком много пьяного рвения, будто тренер ей лично насолил и она в отместку нанизывает его плоть на тупое лезвие. Гаврилов приказывает остановиться, скрещивает руки на груди и обходит саблистку вокруг, критично разглядывая со всех сторон. Мимо его глаз не проходит ничто?— после тридцати-то лет работы и не такое ожидаешь. Он так и говорит: ?Не майся дурью, Покровская, я знаю, что ты на завтрак ела?— бьёшь меня так. Признавайся?.Она признаётся. Проткнуть тренера захотелось вовсе не из-за рушащегося брака?— он и это видит, и это предугадывает. Заранее напрягает тело и ожесточает взгляд. Шарманка заводится, когда её уста покидает жгучее имя. Проблема в том, что она столкнула Киру Егорову с дорожки. Именно она повредила ей связку, она сослала её в преждевременную отставку?— и это в девятнадцать-то лет? Где это видано? Какое она, Александра Покровская, имеет право?! Золото?— а что золото? Что такого в этом ебучем золоте, что можно спокойно проехаться по невинной энтузиастке, которая верит в себя и в свои будущие победы?У Гаврилова своя шарманка. Ты, мол, выиграла в честном поединке. Победа твоя, золото грядущее тоже тебе достанется. Всё по совести: сильные идут вперёд, слабые остаются.Да только какая ж из Киры слабачка?—?В тебе наконец проснулся инстинкт,?— говорит он, и что-то щёлкает в Саше, выключая предохранитель.И что ей он? Какой ценой он ей достался? Окупится ли этот грёбаный инстинкт?Речь о жизни. О карьере. О преемстве.Ведь правда: до некоторых пор Покровской некому было передать эстафетную палочку, замены достойной действительно не находилось. Теперь нашлась, но сведена в могилу самой же Сашей. Какая-то больная шутка. Над такими она смеётся только в пределах своей квартиры.—?Здесь только ты и твоя олимпиада,?— настаивает Гаврилов в ответ на неясную колкость,?— слышишь меня?Всё ложь. Гаврилов в упор не замечает очевидной вещи: с недавних пор в список добавилась самодовольная, самонадеянная, надоедливая, умная, чертовски красивая?— красивая даже в том красном платье с пятном, или, скорее, особенно в нём?— Кира Егорова, мысли о коей выжигают внутренности, расходятся яростным пламенем по телу и плавят от новонайденной нежности.—?Нельзя думать о других сейчас, Саш. Нельзя же!До этого он сказал что-то ещё, что-то ?важное?, подсмотренное в сборнике ?Сто Сопливых Тренерских Речей Для Начинающих?, но Саша не упомнит. Слышит только собственный пульс, который чётко выбивает лишь одно имя, лишь одну проблему. Единственный на её памяти грех.—?Сколько ей лет? Ей девятнадцать! Господи, о чём я думала?!—?Ты думала о себе,?— твердит Гаврилов,?— о победе. В первый раз в жизни ты подумала о себе так, как того требует спорт.Саша уже не вслушивается:—?Она молода! Так молода!Слово врезается в голову. Ранимое, невесомое, полное горечи.У неё отец! Саша видела его, впустила посмотреть на бой. Они обменялись парой слов перед тем, как она привела его к Кире. Он на заводе работает. Честно работает и зарабатывает достаточно денег, чтобы не попадать впросак. Добродушный простак, и смех у него такой, будто пыльный дымоход собрался чихать после долгих лет тишины.Деньги эти он наверняка откладывает на что-то приятное, на презент Кире, на поездку на море, которую она в его глазах заслуживает просто за то, что существует.И это его дочь она придавила к полу и оставила задыхаться. Его дочь теперь давится горем. А в тот день он легко Саше улыбнулся: ?Спасибо большущее, что проводили! Не простил бы себе, коль пропустил её выступление?.Выступление, во время которого Покровская разгромила любимое чадо во многих направлениях, не включающих фехтование. И в ответ точно так же разгромили её.—?Если я права насчёт неё, если я её правильно разгадала, это её убьёт. Я,?— тычет себе в ноющую грудь,?— её убью.Гаврилов стоит на своём, как баран. Как будто не минули годы и он тот же молодой тренер, желающий смастерить чемпионку из дерьма и палок.—?Убей или будь убитым. Ты это знаешь.—?Я никогда не делала такого,?— шепчет Саша в бессилии, бросая саблю на пол,?— ни с кем. Почему она…?Оседает на дорожке и обнимает себя, лицом утыкаясь в колени. Гаврилов никогда не видел её такой раньше?— и больше не увидит повторно.Саша тягалась с отечественными и зарубежными легендами фехтования ещё до того, как стала легендой сама. Делала она это бесхитростно, полагаясь на свою компетентность и любимую саблю. И побеждала. Вырывала победы из рук у тех, чья хватка по слухам наглее её собственной, ставила себя вровень тем, у кого сабля, как говорили, была свирепей.Правда в том, что за все двадцать пять лет блестящей карьеры Александра Покровская ни разу не испытывала к соперницам тех вещей, что вызывает в ней Кира. Она никогда не хотела их придушить, если слишком рьяно выставлялись на публике, погубить в них незрелость и заносчивость ради их же блага. Никогда не обрубала импульсы протянуть ни к чему не обязывающую руку помощи и подсказать во время тренировок, никогда не подавляла острую животную нужду сказать или передать через взгляд, что зелёные старания не остаются незамеченными. Она эти потуги видит и проклинает за то, что напоминают о её собственной отправной точке.Самое же главное отличие льётся на Сашу ушатом воды: никакая соперница, как бы ни была виртуозна и смертельна, не вызывала прежде смеси трепета, забившегося в конечности мёртвым грузом, и скручивающего желудок страха. Никогда прежде Саша не задавалась вопросом, а выиграет ли этот бой. Задаться вопросом значит допустить оба исхода, тогда как она привыкла допускать лишь один.Кира пошатнула её. Кира заставила её опуститься до грязи, до ухищрений и вороватого поведения, потому что в решающий момент Саша увидела на дорожке своё отражение. Но не подлинное, а более совершенное. Всё, чего ей не хватает и к чему тщетно пытается приобщить Гаврилов, у Киры уже есть. Отражение, как и сама Саша, без боя не сдаётся. Отражение тоже привыкло допускать лишь один исход.И в вихре нарастающей паники, вызванной?дебютанткой девятнадцати лет, Александра совершила немыслимое. Такие фехтовальщицы были вне её радаров. Таких фехтовальщиц она смешивала с землёй и считала никем. Пустым местом.Что же теперь? Под натиском горящих юностью глаз она сама превратилась в пустое место. Она сломала Киру безбожно, не дала ей шанс защитить свою честь и согнула девчонку, как ивовый прутик, будто нет у только зародившейся карьеры никакой ценности и себестоимости.Саша разрушила и себя тоже. Когда к Кире подбежал медик, когда осмотрел рану и многозначительно обратил внимание на её колено, что-то в Покровской рассыпалось. Остатки этого чего-то отравляют воздух по сей день. Остатки этого чего-то застревают в еде и загрязняют воду в её квартире.Ощущает пытливый взгляд Гаврилова на себе и мысленно машет на него рукой. Ей всё неважно. Она никчёмна и хоть раз в жизни хочет нажать кнопку 'stop' и обдумать, что натворила. Тренер ей никогда не предоставлял подобную роскошь: всё ради спорта, всё для победы, всё о фехтовании. На фехтовании сошёлся клином свет.На периферии сознания Гаврилов разводит руками:—?Уйди. —?Его тёмная униформа отливает фиолетовым, напоминая знакомые цветные дредлоки. —?Сегодня день не твой. Мы только время зря потратим. Расслабься и перестань, Бога ради, так много думать. Я разрешаю тебе выпить. Слышишь, выпей-ка ты…Он продолжает вдохновительную тираду. Не затыкается, пока не видит в Сашином взгляде одну лишь синюю воду и не замечает угловатость её черт, будто она их специально натачивает. Гаврилов силой поднимает её с пола, отряхивает с формы пыль и кивает, как бы говоря: ?Я тебя не видел, ты меня не видела. Сегодняшний позор только между нами?.Но позор сегодняшним днём не ограничится?— Саша знает это чётко.***После тренировки Саша не идёт домой проспаться или выпить, как предложил Гаврилов. Это было бы слишком разумно.Она знает, где остаётся Костя на пару ночей, пока не решит вопрос о новом жилье, так что без стеснения выезжает на адрес.И устраивает сцену.Тёмная дверь отворяется, но внутрь её не приглашают. В глазах у (бывшего?) мужа сталь, апогей равнодушия, бьющий наотмашь по самооценке. Он уже отошёл от Саши, от чувств к ней и общих их воспоминаний. Он отвыкал медленно, годами, и нужен был лишь последний толчок, последнее движение руки, отрывающей пластырь.Никакие слова его не вернут. Если так подумать, на что он нужен Саше? На что Саша ему? Он музыкант с тонкой, ранимой душой, а она саблистка, зарабатывающая на жизнь увечьями чужих людей и травмами своими?— так он считает и считал всегда. Тем более теперь. Их природам не по пути. Врозь легче и меньше возни.Покровская опускается на колени и плачет: то ли ноги не держат, то ли отрицает, что всё кончено?— хотя в чём смысл отрицать? Умоляет, извиняется, тянет руки к бывшей любви, а встречает её лишь горькое непринятие, громкая нетерпимость. Друзья, у которых Костя проживает, столпились в коридоре и шушукаются, как пятилетние мальцы: ?Это она что ли? Она??Да на коленях??Она извиняется ещё, с чувством и пущим упрямством, и на полпути сбивается. Её шатает. Целую секунду перед ней стоит не Константин, а Кира. Целую секунду она склоняется на коленях не перед богом, а перед богиней, что бога бессердечней. Эту богиню оскорбили. Предали. Ослабили, оставили на произвол судьбы, оплевав напоследок землю, по которой ступает. По которой хромает.Мольба приобретает невиданную ранее горячность, витиеватость; Покровская путается в словах и формулировках, но взвывает о чём-то, что понятно только ей одной.?Костя смотрит на неё другими глазами. Идентичные сказанным ранее слова сыплются с губ:—?Ты никогда не была такой,?— только теперь это не презрение.Теперь это тихое, ненастойчивое замешательство.Саша не вела себя так никогда, а ссорились и расходились они безумное количество раз. Некоторые перепалки длились месяцами и пророчили скорейший развод?— и даже в такие времена извечная кошачья гордость не позволяла ей приползти к Косте и уговорить, орошая его ботинки слезами и слюной.Такой страстности не было ни в ссорах, ни в перемириях, ни в домашнем быту, ни?— удивительно?— в постели. Более десяти лет совместной жизни, когда вот-вот уже начинает казаться, что ты человека разгадал, что нового лица он уже не покажет,?— все эти годы только что утекли в море, будто и не было их.Саша возвышает слезливые, налитые кровью ледяные глаза?— и Костя видит. Впервые видит, какой его бывшая жена может быть, если её вынудить.Только вынудил не он. И склонил перед собой в туманных, покрытых тонкой плёнкой бреда молитвах тоже не он, хотя друзья его позже будут подкалывать: ?Покровская! На коленях у тебя на пороге! Ну, парень, от чего ты отказался…?Отказываться не от чего. Приношение сделано не ему. И сердце тоже отдано другому, хотя Саша строит тупую и пытается обдурить и себя, и мужа (бывшего?): ?Давай всё вернём. Давай по-старому!?—?Уходи, Саш,?— говорит Константин, сделав шаг внутрь квартиры и распугав своих дружков. —?Я не знаю, кто довёл тебя до такого, но уже готов пожать ему руку. Чтобы сама Александра рыдала по чему-то кроме мелочных статуэток? Впрочем, вставай,?— он подаёт ей руку и осторожно помогает встать на ноги, и в эту самую секунду Саша осознаёт, что никогда не заслуживала его и его сердце. —?Выпьешь воды и уйдёшь.Слёзы всё ещё льются холодными струями, рассекая разгорячённые щёки; дыхание дикое, тяжёлое, режущее лёгкие; глаза не видят дальше вытянутой руки. Костя скрывается в прихожей. Господи, и правда пошёл за стаканом с водой… чтобы посыпать соль на рану? Вон, смотри, что упускаешь, вон чему ты плюнула в лицо.Нет. Это же Костя. Он не такой?— это она такая.И она его не заслуживает.Александра уходит прочь, не дожидаясь возвращения мужа?— бывшего.