3-4. Ночные признания, тихие песни. (1/1)

- Когда сейчас в кровать ложусь,То Господу я помолюсь,А не проснусь я поутру,Пусть душу примет Он мою…Тишина и темнота. Сырость и холод. Бесконечное одиночество и безнадёга.Если бы кто-то спросил Цезаря, как можно было коротко описать то место, куда ему не посчастливилось попасть (отнюдь не по своей воле) по итогу всех злоключений этой особо гнетущей осени, то он, пожалуй, выбрал бы именно эти слова. Самое точное описание этой башни-тюрьмы, управляемой Злыми Взрослыми, по какой-то непонятной причине полагавшими, что именно в таких условиях и получится воспитать в детях исключительное послушание. В тишине, нарушаемой лишь скрежетом насквозь проржавевших дверных петель, звуком шагов надзирателей, наблюдавших из центральной комнаты, и временами – ужасающим грохотом, сотрясавшим все стены (тогда казалось, что камера вокруг него куда-то движется). В темноте, куда не проникал ни единый лучик солнца снаружи; лишь изредка её нарушал искусственный свет ламп под потолком, который практически слепил после продолжительного времени (от него хотелось – и приходилось – прятаться под кровать).В сырости и холоде, потому что стены вокруг насквозь пропитались влагой окружающего озера – до того, что по углам разрослась плесень, а на полу кое-где временами появлялись небольшие лужицы.В безнадёге – потому что никто не позволит тебе выбраться отсюда, пока ты не станешь покладистым и не начнёшь ?верить? (в странного Бога, рождённого много лет назад людьми; Бога, отрицавшего и порицавшего счастье на Земле; Бога, больше напоминавшего Дьявола, пусть картинки их ?писаний? показывали красивую рыжеволосую женщину в алых одеяниях).В одиночестве – потому как дети здесь не общаются, а Взрослые только наказывают и читают нотации. К счастью, последнее всё же в случае Цезаря было не совсем корректно. Но и то лишь потому, что так захотели Они. Потому что нашёлся ещё один мальчик, которому не повезло попасть к ним в руки. И быть притом помеченным как ?некто особенный?.- Ты всегда молишься, если не можешь уснуть?С момента оглашения отбоя миновало прилично времени. Большинство в этой тюрьме наверняка уже видит десятый сон – за исключением, может, тех же надзирателей, хотя даже в смотровом окне в дальней стене вопреки обыкновению не горит свет.Цезарь поднимает взгляд от своих сложенных ладоней, устремляя его в то место, где предположительно находится трещина – их с ДжоДжо средство сообщения. И откуда, собственно, и донёсся вопрос.- Ну… Почти, – признаётся он с долей неуверенности. После чего, забираясь обратно на койку, интересуется в ответ. – А что?- Просто. Ты веришь в Бога? Ну, обычного, в смысле, – забавно, что им теперь всегда нужно было уточнять, какой Бог имеется в виду. И всё лишь потому, что местные сектанты упорно называли свою богиню так же.Но вопрос, конечно, интересный. Цезарь на пару мгновений задумывается.Всего лишь около месяца назад он бы с уверенностью ответил, что да, верит. Мама и папа ведь тоже верили и часто читали ему и его братьям и сёстрам различные истории про Бога, Иисуса и других важных людей. Однако теперь…- Трудно сказать, – в итоге говорит мальчик. – Раньше вроде как верил. Теперь не знаю.Ведь в самом деле – да, Бог посылал людям различные испытания в виде трудностей и лишений, чтобы проверить их веру и достоинство, но не было ли то, через что пришлось пройти Цезарю, чем-то… несправедливо тяжёлым для ребёнка? Отнять у него дом и всю семью, позволить жестоким людям забрать его и держать в ужасном месте, издеваться над ним…?Орден хотя бы честен касаемо жестокости своего Бога?.?Угх, почему я вообще думаю об этом?..?- Понятно, – но ДжоДжо его заминка, похоже, не особо волнует. Как и вопрос Бога в целом, судя по всему, потому как дальше он спрашивает нечто совсем не связанное:- Слушай, давай сыграем в игру?- Тебе тоже не спится, да? Кошмары? – Цезарь поворачивается лицом к стене, внутренне надеясь, что в смотровой комнате некому их слышать.- … Есть немного. И тени вокруг сегодня какие-то пугающие, – с неохотой признаётся Джозеф. Последние слова вызывают только больше вопросов, но его друг не позволяет ему их произнести. – Ну так что? Может, ?Правда или действие??- Ты же понимаешь, что мы не видим друг друга и закрыты в маленьких камерах, и потому смысла выбирать ?действие? особо нет? – хмыкает Цезарь в ответ.- Блин, точно… Тогда ?Я вижу?? - Опять же, ДжоДжо. Мы заперты в камерах. В которых темно. Нечего тут видеть.- Чёрт. Тогда… ?Я никогда не?? - Ты можешь просто спросить меня что-то обо мне, если тебе интересно, - эту игру юный Цеппели знал относительно, но суть ему была понятна. И… да, проще ведь и правда просто обменяться вопросами в таком случае, разве нет? Как та же ?Правда или действие?, только без действий.- Нет, тогда это не будет игрой! – с ноткой вредности отвечает ДжоДжо, и Цезарь закатывает глаза. – А нужна игра!- Ладно, хорошо, – спорить они могли до бесконечности, а привлекать излишнего внимания не хотелось. Потому Цезарь решает смириться, негромко вздыхая. – Твоя взяла.С той стороны стены раздаётся торжествующий смешок, затем наступает тишина. И, наконец, Джозеф начинает:- Я никогда не… верил в Бога!Ну разумеется. Цезарь негромко фырчит.- Это нечестно – я здесь сразу в проигрыше.- Нет, смотри, – поспешно поясняет ДжоДжо. – Если сказанное для тебя не является правдой, то ты просто должен рассказать, почему. Выигравших и проигравших здесь нет.Всё ещё странно, что они не могли просто задавать друг другу вопросы без каких-либо обязательных условий. Но ладно уж – игра так игра.- Что ж… Я верил, потому что мама и папа верили, – произносит Цезарь, прикрывая глаза. – А сейчас… Больше некому читать мне истории о Боге и говорить, что он и правда есть.Пауза – после чего Джозеф тихо, с сожалением говорит:- Прости, не надо было…- Ничего страшного, – Цезарь прерывает его, потому что этого ему не нужно – никаких чужих извинений. К глазам подступает горячая влага, но он упорно её смаргивает. – Ладно, так. Я никогда не… – ухмылка. – Держался за бабушкину юбку.- Хей! – звучит обиженное из-за стены, и Цезарь быстро добавляет:- Теперь ты должен рассказать мне про неё, что!ДжоДжо коротко фыркает в ответ, но затем всё же сменяет гнев на милость:- Так и быть. Бабуля Эрина – очень классная. Она очень много знает и может любого выскочку поставить на своё место, – его голос становится чуть мягче, и он коротко усмехается. – А ещё она часто покупает мне то, что я хочу, даже если мама неодобряет. - Балует тебя, значит, - Цезарь хмыкает.- Если бы! Она всегда ставит условие, что я должен прилежно себя вести и хорошо учиться, чтобы заслужить купленное! И мне и правда приходится стараться, потому что иначе вместо этого меня ждёт лекция, – ворчит Джозеф в ответ. – Что ?настоящие джентльмены так себя не ведут?.- Она пытается воспитать из тебя джентльмена. Бедная твоя бабушка, - хихикает Цезарь, на что получает новую порцию возмущения и язвительностей.- Ой, замолчи! А ты-то небось тот ещё подлиза!- Меня учили уважать и слушаться старших.- Под-ли-за!- Твоя бабушка наверняка бы не согласилась.Снова пауза. Затем негромкое, с прежними ворчливыми нотками:- А это мы посмотрим ещё. Вот выберемся отсюда – и выясним, понравишься ли ты бабуле Эрине или нет. Хотя… – ДжоДжо тихо хихикает. – Точно понравишься. Уверен в этом – ведь ты же мой друг.Щекам Цезаря становится жарко, но он улыбается. Слышать такое приятно. И… придаёт надежды на то, что их пребывание в этой жуткой тюрьме рано или поздно закончится.В который раз повисает тишина. Но – что удивительно – не абсолютная: откуда-то со стороны еле слышно доносится музыка. Похоже, надзиратели всё же были на своих местах, но им стало скучно, и они включили радио.Песня, что играет, звучит довольно меланхолично. Цезарь никогда раньше её не слышал – как и ту певицу, что её исполняет. Возможно, кто-то местная и не самая известная? Но голос приятный. Хотя и полный какой-то безграничной тоски…Видимо, Джозеф тоже слышит её, раз не продолжает их игру, а продолжает молчать.- Эй ты, Будущая Я,Коль забудешь улыбку свою,Я скажу тебе вот что,Вспоминай это раз-два на дню.Лет десять назад ты из прошлогоМолилась за твоё счастье.Прошу: надежд не теряй…- Я скучаю по ней, – вдруг произносит ДжоДжо – почти неслышно и очень печально.Цезарь моргает, после чего вновь смотрит туда, где должна быть трещина.- По бабушке?- Да. И… по маме тоже… – соглашается его друг. После чего тихо шмыгает носом и признаётся чуть сдавленно. – Без них так плохо. Иногда мне кажется, что я больше никогда их не увижу. И папу. И дядю Спидвагона. Что мы застряли здесь навечно, и… – его голос чуть срывается, и он всхлипывает. – Что нас никто не найдёт, если что.- ДжоДжо… – начинает было Цезарь, но осекается – потому что и не знает, что такого сказать. Ведь он сам…- Хоть не знаю я наверняка, как всё вышло для нас,Несмотря на все трудности,Ты должна понять:Мы не были рождены в этом мире, чтобы страдать и плакать,Мы были созданы для счастья, а потомуБудь счастлива.Ради меня, ради себя.Прошу…Он сам утратил практически всякую надежду на возможное счастье – ему ведь некуда было возвращаться и не к кому. Поэтому было не так уж и важно, что в конце концов с ним произойдёт.Но сейчас…- Всё будет хорошо, – всё же продолжает Цезарь. Пусть сам и не верит в это – не про себя. – Мы выберемся отсюда. И ты снова увидишь своих родителей и бабушку с дядей. Обязательно. Мы сбежим – надо только подгадать момент, как ты и сказал. И ты снова будешь дома.В горле встаёт горький комок, но он не обращает на него внимания. Только ждёт, отвлечённо слушая песню, начинающую подходить к своему концу.ДжоДжо молчит ещё какое-то время, лишь тихонько шмыгая, но затем вздыхает и согласно хмыкает:- Ты прав. Мы сделаем это. У нас обязательно получится.- Именно, – поддакивает Цезарь.- И потом и дальше будем вместе.Пауза.- … Всегда?- Всегда-всегда! Обещаю! – голос Джозефа звучит уверенно – он уже всё решил. И от своего решения не отступится.Ну…Цезарю остаётся только поверить ему. И он не может иначе.Друзья ведь верят друг другу.- Спасибо, ДжоДжо.Игра не продолжается. Песня сменяется на другую. И наконец-то приходит благословенный, пусть и не совсем спокойный, сон.