Глава 2. (1/1)
Промозглый ветер задувал мне под воротник, заставляя слегка морщиться. Толпа вокруг чуть двигалась, но в основном все оставались на своих местах. Сейчас нам было не до шумихи и толкотни. Сейчас решиться судьба двоих из нас…Музыка давно стихла, и все, как завороженные следили за тем, как крутятся бумажки в барабане.Первой выберут девушку. ?Дамы вперед?, как выражаются некоторые.В этом году бумажку тянет мистер Мелларк. Ему предоставили сию ?честь?, от которой он не смог отказаться, так как это распоряжение Капитолия. Я не питаю такой сильной и страстной ненависти к столице, как те же Кит и Гейл, но сейчас, видя несчастную гримасу на лице Мелларка-старшего, понимаю, какой же жестокий и беспощадный зверь – Капитолий, почти такой же, как и его детище – эти страшные ?Голодные Игры?. Всё лицо пожилого пекаря изборождено морщинами, тоненькие их сеточки собираются прямо под уголками глаз. Может не всем, но мне заметно, как чуть подрагивают его пальцы, когда он смотрит на крутящийся лотерейный барабан. Я так привыкла к этим мягким, теплым рукам, которые знают идеальную консистенцию теста, которые пропахли выпечкой, запахом разноцветных кремов для тортов и пирожных. Эти руки, что часто гладили меня по макушке в детстве, а когда я повзрослела, при встрече ласково и ободряюще ложились на мои плечи. И вот сейчас они, эти самые руки, вытащат два смертных билета, нежеланно, ненамеренно, помимо воли своего хозяина подпишут кому-то смертный приговор.Сухие, чуть желтоватые пальцы держат в руках маленькую, белую полоску бумаги, чуть подрагивая. Я несколько увлеклась наблюдением за пекарем и его руками, что не сразу заметила, как вся толка замерла, как пораженная громом.Видимо, что-то пошло не так, потому что я не видела, чтобы кто-то поднимался на сцену. И я даже не услышала, чьё имя было произнесено. И как будто услышав мои мысли, мистер Мелларк решил повторить.Он сказал это тихо, почти шепотом, на выдохе:— Прим…Видимо, не повторяли не только для меня, но и для всех остальных. Все шокировано переглядывались, а спустя несколько мгновений, как раскат грома, я услышала крик…Хеймитч хватал Китнисс за плечи, держал за плечи, но она продолжала кричать и вырываться, как раненный зверь. И я видела это… Её серые, нет, не серые, не этого простого, равнодушного цвета, а серебристые глаза, наполненные дикой болью и слез отчаяния.В толпе пошло какое-то мельтешение, и я поняла, что нужно что-то сделать. Хоть что-то, хотя бы перестать стоять как соляной столб.Я двинулась сквозь толпу к сцене. Люди расступались передо мной, пропуская вперед, со всех сторон я слышала шепот, но смысл слов до меня просто не доходил. Люди расступались, а мне почему-то казалось, что сейчас они боятся даже прикасаться ко мне.Пройдя мимо сестры и, теперь уже моего ментора, я бросила взгляд на Хеймитча. Он ответил мне так же взглядом некогда шоколадно-карих глаз. Мы друг друга поняли.Он крепче прижал к себе Кит, но она все же вырывалась, бросая на меня искры серо-серебристых глаз. От каждого взгляда у меня разрывалось сердце, так что спустя какое-то время я просто отвернулась, пройдя дальше, недолго задерживаясь рядом с сестрой.Хозяйка этого мира – судьба. Она предписана заранее, за сотни лет до нашего рождения.Бросать вызов судьбе – дело бессмысленное и неблагодарное. Ведь судьба всё равно возьмет верх над нами, ещё и покарав за несмирение и непослушание её воли.Видимо, моя судьба была попасть на арену ?Голодный Игр?. Почему-то все считали, что после прошлого раза у меня нет шансов выпасть снова в лотерее. Ну да, чтоб это случилось снова, нужно быть ?великим счастливчиком?.Но, видимо, судьба распорядилась иначе, и я как раз и являлась этим самым ?счастливчиком?. Она все равно сделала по-своему, но вдобавок наказав тех, кто решил воспротивиться её воле.Кит, бросившая вызов моей судьбе, сильно поплатилась за это, я бы даже сказала, слишком…Я стояла на сцене, рядом суетились операторы с большими камерами, стремясь заснять лицо новой участницы Игр более удачным планом. Но большей интригой было даже не то, что я – НОВАЯ УЧАСТНИЦА, а то, что Я – новая участница. Та самая Примроуз Эвердин, ради которой сестра пошла на эти жестокие капитолийские соревнования, сестра той самой Китнисс Эвердин… Огненной Китнисс…С именем Кит много что связано. И то, какой фурор она произвела одеянием Цинны, и то, что она стала победительницей, то, что она пошла туда ради меня, и что пыталась бросить вызов Капитолию, в лице тех ягод… И, наконец, та незабываемая любовь к Питу Мелларку…
Толпа казалась мне бушующим морем, шумным и беспорядочно волнующимся. Шепот сливался в один общий шум, где-то слышались крики и свист протестов. Но они были непродолжительны, так как миротворцы всегда были на страже.И в глазах каждого я видела выражение: ?Она обречена. Теперь некому её заменить…? А я… Я почему-то не чувствовала себя обреченной, это чувство ещё пока не достигло своего апогея в моей душе. Наоборот, в нахлынувшей на меня волне, я чувствовала уверенность в том, что буду биться, достойно биться. Я уверенно, даже с вызовом смотрю на всех, взглядом говоря: ?Я не нуждаюсь в защите, я сама могу постоять за себя?.Но вот, всех призвали к порядку, ведь второй участник был ещё не выбран.Я стояла на сцене, уверенно и твердо. Жители Дистрикта и так взволнованы до накала нервов, а если ещё я буду истерить, то черт и что начнет происходить. Поэтому я просто стою, в серых глазах несвойственная мне сталь.Курт Лим.Мальчишка лет пятнадцати, чуть ниже меня, хотя я и не особо высокая, с моими то метр семьдесят.Я видела его пару раз в коридорах школы, среди тех, кого старшеклассники часто называют ?мелкими?. Парадокс, раньше я считала его маленьким, а теперь судьба столкнула нас нос к носу, чтобы мы играли в совсем не детские игры.Курт поднялся на сцену уверенно и спокойно, видимо, решив взять пример с меня. Он встал рядом, спокойно вытерпев, пока операторы крутились перед и вокруг него. А потом была речь представителя Капитолия, который с воодушевлением декламировал деферамбы ?великой? столице, и её добродетелям. Но ни в одних глазах на этой площади я не видела веры в эти слова. Даже сам капитолиец в это не верил.Мы с Лимом стояли рядом, и я почти физически ощущала взгляды своих сородичей. Я старалась не смотреть в ту сторону, где стояли Хеймитч и Китнисс. Но я знала, что они смотрят на меня, и ещё мама. И я стояла так, чтоб ни один мускул не дрогнул, чтоб ничто не дало им усомниться в моих силах.Когда прохладная ладонь слегка сжала мои пальцы, я чуть повернула голову, скосив глаза на мальчишку. Он неуверенно, но очень тепло улыбался мне. И знаете, я не могла ответить ему менее приветливо, ответно сжав его пальцы.— Сколько заявок ты подавал? – поинтересовалась я шепотом.— Тридцать с лишним, — спокойно, но тоже шепотом ответил Курт.У меня ёкнуло сердце. Пятнадцатилетний мальчишка – тридцать с лишним заявок…— Талоны на питание. Для семьи, — пояснил он.Дальше мы молчали. Смотрели на салюты в честь новых трибутов – в честь нас. Мне это больше напомнило церемониальные выстрелы на могиле погибших. Нас уже зачислили в списки смертников и мысленно читали молитвы о упокоении. Потом, под охраной , а я бы точней выразилась – конвоем миротворцев, нас сопроводили в Здание Правосудия, где нам предстояла прощальная встреча с родными и близкими. Знаете, лучше бы её не было.Мама плакала, закрывая ладонями лицо. Её плечи вздрагивали в такт всхлипам, как и завитые локоны её золотистых волос. Я сидела, гладила её по голове, уверяя, что всё будет хорошо. Мы все в это не верили, но эти слова должны, обязаны были прозвучать, заменяя, а может и являясь отголоском, тенью умирающей надежды.Однажды Кит сказала мне: ?Прим, после Игр нет жизни. Нельзя пройти через эпицентр смерти, оставшись живым. Ты умираешь или там, на арене, от ножа в спину, который тебе вонзит твой бывший союзник, или же побеждаешь. Но в случае победы ты всё равно умираешь, но уже внутри. Для тебя уже никогда не будет таким ярким и теплым солнце, голубым и чистым небо. И даже смех родных, близких и просто окружающих людей будет отдаваться в твоей голове и сердце криками боли, стонами муки и хрипами захлебнувшихся кровью, тех, с кем ты был на этом поле боя, кто умер на твоих руках, или же, наоборот, тех, кто умер от твоей руки. И знаешь, Прим, иногда я думаю, что многое бы отдала за то, чтоб умереть там, на Играх, чем разлагаться сейчас здесь, душой, медленно, но верно, и ещё более мучительней и больней…?
Потом пришел Гейл. Я не ожидала, честно. Мы никогда не были особо близки, и я не ждала увидеть его в комнате для прощаний.— Зачем ты пришел? – да, может, вопрос прозвучал не совсем вежливо, но я действительно не понимаю. Да и я не в той ситуации, чтоб следить за соблюдением правил приличия.— Хотел попрощаться с тобой, — ответил юноша, садясь напротив меня на стул.— Зачем? – снова повторила я, — В смысле… Гейл, мы никогда не были особо близки. Наверно, не будь ты другом Китнисс, то мы были бы едва знакомы. А наш последний разговор ввел меня в ещё большее осознание того, что я тебя почти не знаю.Мой голос звучал немного взволнованно. Я не могла понять, что нужно от меня Хоторну, и надеялась поставить сейчас все точки над i. Ведь другого случая может и не представиться. В конце концов, меня сейчас на Жатве не на круиз отправили. Будем считать, что разговор с Гейлом по душам – это моё последнее желание приговоренного.— Объясни мне, Гейл…— А что ты хочешь услышать, Прим? – он поднял на меня свои темные глаза, обрамленные веером длинных ресниц.Всё же, я могла понять большинство старшеклассниц, тайно или явно вздыхавших по юному красавцу-рабочему. Но кажется, Хоторну все равно на стайки девиц, шепчущихся за его спиной. Ходило много слухов, что это всё из-за моей сестры.?Гейл так любит Китнисс, что никогда не посмотрит на другую. Но и его совесть не позволит ему прикоснуться к памяти и чувствам к Питу Мелларку в её сердце?.Примерно такое мнение сложилось у всех жителей Двенадцатого, и они активно его придерживались. Я же не думала ничего. Меня любовные трагедии Гейла Хоторна не касались, и слава богу.— Правду. Понятную и доступную моему и так уже изможденному сознанию.— Думаю, уже слишком поздно для признаний.— А раньше?— А раньше было рано…— И что же делать?Он ответил не сразу. Парень закусил губу, казалось, пробуя слова на вкус.— Думаю, жить дальше… Да, жить и верить в твою победу.Гейл взял мою ладонь в свою. Моя рука казалось маленькой птичьей лапкой по сравнению с его широкими, немного шершавыми, но очень теплыми ладонями.— Я буду верить… Буду, Прим. До последней минуты я буду за тебя.Хоторн прижался губами к моей ладони, обдавая её горячим дыханием. А потом ушел, не сказав больше ни слова.Мне никогда не признавались в любви до этого. Да я и не знаю, можно ли это назвать признанием. В голове копошащийся рой мыслей, не дающий покоя. Игры, мама, сестра, Хеймитч… Ну да, теперь ещё и Гейл.Дверь скрипнула, и на пороге появился один из миротворцев. Время вышло.Ну что ж, прощай Двенадцатый Дистрикт. Здравствуйте, Голодные Игры.