Часть 2 (1/1)

Пара тусклых свечей на столе, заваленном бумагами и чертежами купола собора святого Петра, освещает ночную тьму. Время позднее, но Микеланджело не тушит свечи. Глядит на полную луну в окне и путается в паутине собственных мыслей.Он стар и болен. Срок его жизни подходит к концу, и последние дни, мгновения в этом мире утекают песком сквозь пальцы. Искалеченное и измученное тяжелой работой тело уже едва держит в себе некогда могучий дух. Ныне же сломленное невзгодами и несправедливостью жизни.И удушающим одиночеством...Подле величайшего из гениев нет никого. Тем более не было подле него того, кем бы он дорожил. Его сердце столь великое число разбивали, что вместо него остались лишь острые стекла, ранящие раз за разом все сильнее при малейшем проблеске чувств.А единственный человек, что мог залечить его раненное сердце, давно мертв. Оставил его одного, сначала уехав подальше из Флоренции в погоне за новыми заказами и новыми впечатлениями, и отправляющий в лучшем случае пару раз в год ему, Микеланджело, письмо. И это после всех тех разговоров о том, что более нет в мире этом человека, кто мог бы понять его гений и его сложную душу. После слов о том, что ближе него для Да Винчи нет никого.Микеланджело тоскует по тому светлому времени, когда мог он трудится больше ради самого себя, чем ради того, чтобы выжить. Чтобы превзойти другого подобному ему гения и добиться его признания.И когда жизнь подходит к своему концу, Микеланджело задумывается лишь о том, чего он смог достичь и что оставит после себя... И увидит ли там, за чертой, Леонардо. Того, кто говорил, что не верит в бога.Звук от Рейшифта проносится по просторной комнате тихим шелестом и поднимает ветер, сдувший все чертежи со стола.Микеланджело напряжен подобно натянутой струне. Поднимается на свои больные ноги с трудом и оборачивается на звук.Леонардо стоит там, где темнота особо сильная. Чуть склонив голову, всматривается он в постаревший образ старого друга, от которого сердце обливается кровью. Что же с ним стало за те годы, что он был не с ним...Да Винчи набирает в грудь побольше воздуха и делает шаг вперед, под тусклый свет свечей.– Микеле? – тихо шепчет он, дрогнувшим от волнения голосом.У Микеланджело замирает сердце и пропадает дыхание. И кажется ему, что в этот невозможный миг и наступит конец его невыносимой жизни. Он слышит в чужом мягком голосе знакомую интонацию и сокращение имени, что поднимают со дна сознания ворох воспоминаний, от которых болезненно сжимается сердце. Образ девушки, стоящей средь тусклого света свечей, он так же не мог не признать. Микеланджело столь долго вглядывался в свое время в ту работу Да Винчи, которую он считал лучшей и которой гордился больше всего. И он... Узнает. И улыбка, пусть сейчас и фальшивая из-за волнения, но все такая же загадочная. Как на картине. Та же, что играла всегда на губах и ее автора.Каждый шаг отдается в дряхлом теле болью, но он все равно как можно скорее доходит до невозможного гостя, становясь к нему вплотную. И пристально вглядывается ему в глаза. Глубокие, синие... И такие знакомые. Глаза могут сказать куда больше, чем слова и все возможные объяснения. И Микеланджело все понимает. Не столь ему важно, как это произошло и почему. Единственное, что для него имеет сейчас значение – это то, что его старый друг и соперник сейчас вновь стоит пред ним. Пришел незадолго до конца его жизни. Как ни в чем не бывало.Микеланджело поджимает губы и крепче сжимает кулаки, насколько это возможно в его состоянии. Злым, колючим взглядом рассматривает знакомые черты лица Моны Лизы, а Да Винчи отводит взгляд.– Как ты посмел умереть раньше меня... – хриплым шепотом произносит Микеланджело и хватает Леонардо за плечи, подтягивает к себе.– Ах, ну наверно потому, что я был старше тебя! – пытается рассмеяться Леонардо, но выходит у него немного нервно и улыбка Моны Лизы снова играет своей фальшивую, которую Микеланджело давно уже научился различать.– Это все, что ты хочешь мне сказать спустя столько лет?Микеле сам понимает, что на старости лет испытывать к старому сопернику такую обиду глупо. Но поделать ничего с собой не может. Звук его насмешливого голоса и эти заигрывающие интонации он помнит слишком хорошо. И голос Да Винчи проходится по нервам резко и звучно, как по струнам расстроенной лютни. И Микеланджело поджимает от вороха горьких чувств губы, сильнее сжимая пальцы свои на вороте платья старого друга.– Эй, я же по глазам твоим вижу, что ты больше обнять меня хочешь, а не придушить, как всегда грозился. Ну же, свет моего гения снизошел до тебя! Так почему... – торжественно говорит Леонардо и даже расставляет руки в стороны, намекая на то, что не против объятий. Однако его слова лишь окончательно вскрывают старые раны в сердце Микеланджело.Его трясет и глаза жжет огнем. Старые натруженные руки со вздувшемся венами под пергаментной кожей ослабевают, и Микеле склоняет голову в бессилии.– Заткнись... Просто замолчи... – хрипло шепчет он сдавленным от подступающих слез голосом.Слышать Леонардо невозможно. Видеть его еще больнее. Это разрывает сердце в клочья и заставляет захлебнуться тоской, которую Буонарроти хоронил в своем сердце долгие годы. И все то, что он пытался забыть, с каждый словом Да Винчи вновь всплывает в сознании.– Микеле? – робко зовет его Леонардо и осторожно касается его плеча.Прикосновение его было подобно удару молнии, прошивающей тело, оставляя после себя заряд, заставляющий содрогаться в агонии. Микеланджело не выдерживает более эту пытку и сдается напору чувств. Все же он слишком стар, чтобы стойко выносить подобные эмоциональные встряски.Он порывисто обнимает хрупкую женскую фигуру перед собой, сминая дрожащими узловатыми пальцами алую ткань плаща на спине, а Леонардо теряется. Сердце ускоряет свой бег в волнении, и он облизывает разом пересохшие губы. Осторожно гладит старого друга по спине и сам уже чувствует, как подкатывают слезы.Пусть это не самое удачное время, но все равно. Леонардо вновь может видеть его живым. И может исправить ошибки своей жизни.?Я должен был тебе встречу, друг...? – думает он, и чтобы хоть как-то разбавить царившую атмосферу, он снова пытается шутить.– Ой, а я думала ты будешь в восторге от звука моего голоса! А ты говоришь мне заткнуться, как некрасиво и не радушно с твой стороны!– Как же ты невыносим... Как и раньше... Совсем не изменился, – хрипло шепчет Буонаротти и обнимает крепче, лбом утыкаясь ему в шею, оставляя на ней следы от слез, от чувства которых мороз бежит у Леонардо по позвоночнику.– Но ты скучал по этому! Я это знаю.– Я не знал, чего во мне было больше, когда я думал о тебе, – качает головой Микеланджело и наконец отстраняется от вновь встреченного им друга. – Злобы на тебя или тоски.Леонардо закусывает губу до боли и склоняет голову ниже так, что копна темных волос закрывает его лицо от скорбного взгляда Микеланджело.– Прости... – тихо шепчет Да Винчи. – Я не мог прожить дольше, чем был отведен мне срок. Но я виноват, что почти не навещал тебя, несмотря на то, что ты и был моим единственным другом. Пусть порой мы так сердились друг на друга, что отказывались это признавать.– Да... – кивает Буонаротти и только сейчас понимает, что это предел его возможностей и стоять он более не может. Опираясь на книжный шкаф, он делает первый шаг по направлению к кровати и едва не падает, как Да Винчи тут же оказывается рядом и, подхватив его под руку, заботливо доводит до кровати и помогает удобнее на ней устроиться.– Спасибо тебе, – кивает Микеланджело и жестом указывает Леонардо, чтобы он присел рядом. – Я не знаю, как ты здесь оказался, да еще и в таком виде. Но я благодарен за твой визит. Даже если ты вдруг окажешься вестником смерти или банально плодом моего воображения.– При всем уважении к твоей гениальности, дорогой друг, ты бы до этого не додумался! – смеется Леонардо, откидывая мешающиеся волосы за спину.– С каких это пор ты стал уважать чью-то гениальность кроме своей? – исчерченное глубокими морщинами лицо прорезает первая улыбка за долгие годы, а в глазах загорается робкий проблеск прошлой жизни, еще наполненной яркими красками и силами. И на миг Микеланджело кажется, что он вновь оказывается в своем в прошлом.– Я всегда ее уважал. Пусть прямым текстом я об этом не говорил. Но тебе и не нужно было. Со своей проницательностью ты все прекрасно понимал, – серьезно отвечает ему Да Винчи.– Когда-то я всерьез считал, что ты меня презираешь.– Я тебя умоляю, Микеле! Разве я похож на человека, что стал бы выслушивать ворох проблем от человека, которого я презираю? И уж тем более стал бы я его целовать! Но ты бесил меня порой, да. Особенно когда отбирал у меня работу.– Взаимно, Леонардо, – прикрывает глаза Буонаротти и накрывает своей дряхлой рукой, хрупкую ладонь друга. – Я не ценил то время, когда мы были вместе.– Это было сложно, если учитывать количество наших ссор!– И все же. Ближе тебя у меня никого не было. Я не говорил тебе ни разу, насколько я благодарен тебе. Моя жизнь подходит к концу, и я рад, что хоть на смертном одре я могу сказать тебе это. Знаешь, не завидую я тебе, Леонардо. Если я тебе был дорог так же, как ты мне, то видеть мою смерть – это еще испытание. Когда ты оставил этот Мир, мы были далеко друг от друга, – чуть помолчав добавляет Микеле.– Ты не сегодня умрешь. – качает головой Да Винчи.– Откуда ты знаешь? Тебе ведомо, когда я умру? Разве ты дух, что должен оборвать мою жизнь?– И да... И нет, – вздыхает Да Винчи, – Условно говоря я и есть дух. И я из будущего. Но при этом... Я здесь просто, чтобы увидеть тебя. Я одновременно мертв, но в то же время имею некое подобие жизни. Это сложно объяснить коротко.– Есть ли шанс, что я обрету такое же посмертное существование? Мне бы хотелось продолжать творить...– Мне это неизвестно... – качает головой Леонардо, чувствуя какое разочарование объяло сердце собеседника.?Мне не довелось видеть тебя Героическим духом. Скорее озлобленным призраком, что цеплялся за меня, не в силах простить... Но я не смогу сказать тебе это...? – проносится в голове у Да Винчи, и мысль эту он вновь скрывает за улыбкой.Сам же Микеланджело чувствует, как накатившая на него волна усталости уносит его сознание прочь от реальности. Но как бы он не старался зацепиться за образ Да Винчи, сидящего пред ним, он все равно расплывается перед глазами.– Ты уже засыпаешь. Тебе нужно отдохнуть, – только Леонардо пытается подняться с кровати, как Микеланджело цепляется за его запястье, не давая уйти.– Ты уйдешь так быстро? Боюсь, что я посчитаю тебя лишь сном. Видением нестабильного старческого рассудка, – уже почти сквозь сон тихо шепчет он, но хватку свою не ослабевает.– Я позабочусь о том, чтобы ты не воспринял это, как сон.Леонардо осторожно гладит старого друга по исчерченному морщинами лбу и вспоминает, как еще недавно проводил так пальцами по холодному мрамору на могильном памятнике в Санта-Кроче. Но сейчас под пальцами его живой Микеланджело, которому он вновь подарил желанную встречу, избавляя от груза боли, который он нес пол жизни. Пусть сейчас это что-то похожее на Сингулярность, это все равно один из возможных вариантов развития события. Аномалия, на которую он может повлиять.Да Винчи гладит его по голове, а Микеланджело проваливается окончательно в сон. В первые за много лет – спокойный и умиротворенный.– Спи спокойно, мой дорогой друг, Uomo Universale... – шепчет Леонардо, наклоняясь над другом и осторожно касается губами его лба в знак прощания.После идет Да Винчи к столу, вокруг которого разбросаны чертежи и письма, заботливо поднимает все с пола и аккуратно складывает на столе. И на чистом листе пергамента, взяв в руки лежащий на столе уголь, зарисовывает со всей любовью и трепетом на которое был способен, сцену их сегодняшней встречи. Чтобы, глядя в последние мгновения своей жизни на это заботливо нарисованное творение рук великого гения, он не чувствовал себя одиноким и покинутым.?Ты все же стал, Uomo Universale, дорогой друг. Пусть наша встреча принесет тебе наконец желанный покой.?Леонардо последний раз оглядывается на спящего Микеланджело, и робкая, но впервые за долго время искренняя улыбка, трогает его губы. Расставаться больно. Но осознание того, что этот визит может избавить Микеланджело от бытия озлобленным духом, делает Леонардо счастливее. И чувствует он, что смог загладить этой короткой встречей свою вину пред ним.Снова поднимается ветер от призванного Рейшифта. После прихода Леонардо в воздухе остается витать лишь сладкий аромат духов, но самого его присутствия в Мире этом более нет. Лишь поднятый ветер вновь поднимает со стола бумаги. И одинокий рисунок, написанный рукой величайшего из гениев со всей любовью, опускается плавно на грудь Микеланджело. И в первые за долгое время его сон спокоен.