Часть 2 (1/1)

Позавтракал Ковальски плотно: жареная говядина, жесткая, правда, как башмак и такая же безвкусная, картофельное пюре, тосты, персики в сиропе и кофе, но все равно хотел жрать так, точно не ел сутки. И по факту жрать он хотел потому, что понимал?— этого в ближайшее время не предвидится. Главным было не только найти что-то съедобное, но и не стать обедом кому-то попроворнее.И тем не менее он хотел жрать.—?Ты же не тупой скот, Ковальски,?— говорил он себе под нос, шагая в противоположную Деверу сторону, где, если взять потом левее и найти трассу, можно было выйти к ближайшему городку. —?Нужно контролировать себя.Он контролировал, но желудок успел превратиться в комок желчи, разъедающей его изнутри. Кроме голода, он не был уверен ни в чем. Сориентировался по солнцу, но нельзя было сказать точно, верно ли он движется, пока не появились звезды. Смысла искать упавший вертолет не было, потому что там ничего уцелеть не могло, позади еще вился черный дым от догорающего остова. Наверное, упавшая махина распугала все зверье, поскольку пока самого Ковальски никто жрать не начинал. Несмотря на кажущуюся всем пустоголовость дураком он никогда не был?— иначе бы так и остался простым рядовым, пушечным мясом, не способным на принятие самостоятельных решений. Вообще, если судить здраво, он был не для армии, слишком много в нем имелось ненужного, мешающего, особенно свирепствовал дух противоречий. Армия должна была воспитать его как боевую единицу, готовую исполнять приказ в любое время, в любом месте и беспрекословно. Чтобы думать, нужны были главнокомандующие. А такие, как Ковальски, должны были…—?Нольдман, сука,?— говорил Ковальски, осторожно снимая упавшее на его рукав червеподобное насекомое. —?Погоди, еще у тебя самого руки устанут извиняться за то, что я тут.Если бы Ковальски стоял во главе, он бы никого не посылал. Он бы собрал всех и сказал: ребята, ни один проктолог мира не видел доселе такой бездны, в которой мы все оказались. Давайте не будем увеличивать размеры этого геморроя, прекратим рыпаться и будем дальше укреплять границу. Что осталось по ту сторону?— осталось по ту сторону, неважно, что там. И так сколько групп не вернулось.—?Но нет же,?— Ковальски пригнулся, пробираясь под плотной паутиной. —?Надо было еще и проебать вертолет.Он замер, прислушиваясь, и снова зашагал дальше. Без оружия он был, считай, почти покойник, но верил в то, что сейчас точно не умрет. Потому что он был не каким-то там куском говна, как Юстас, а нормальным мужиком.Впереди мелькнуло что-то светлое. Ковальски остановился и вытянул руки по швам, подавляя желание схватиться за несуществующее оружие. Когда листья раздвинулись, он увидел узкие полоски ярко-оранжевых глаз с точкой зрачка, сглотнул и ощутил, как влажно становится в подмышках, но хорошо, что не в штанах. Этого он тоже не исключал, физиология гордости не подчинялась. Он слышал, как рассказывали о случаях нападения гризли на людей, и что если упасть на землю и прикинуться трупом, то есть шанс, что медведь подерет тебя совсем чуть-чуть, не снимая скальпа, но ломая кости, и это можно было считать удачей. Однако Ковальски подумал, что если он упадет на землю и притворится трупом, то в самом деле им станет. Юстас так явно не делал. Он сматывался, потому оставался жив.Когда листья всколыхнулись от вздоха, Ковальски ломанулся вбок, в заросли растений с толстыми мясистыми стеблями. Он не хотел оборачиваться, чтобы не смотреть на то, что несется за ним, громко дыша, и если бы кто-то стоял с секундомером, то не поверил бы глазам?— люди так быстро не бегали. Только гепарды и Ковальски, который очень хотел хотя бы еще раз выпить с Нольдманом. И по-дружески передернуть с ним, несмотря на то, что уже мысленно записал себя в импотенты. После такой пробежки единственное, что могло подняться, так это только артериальное давление. На пути он один раз перепрыгнул через что-то явно живое, но не заметил этого, сшиб паука, болтающегося в паутине, и выскочил на лысый участок, запоздало замечая, что впереди обрыв. Он не успел бы затормозить, даже если б хотел, и прыгнул, группируясь и падая в реку.—?Н-на, шлюха! —?проорал он, бултыхаясь в потоке, который уносил его все дальше от обрыва, на котором маячила тень. —?Жопу Ковальски еще никто просто так не получал!Никаких рек на карте местности поблизости не было. Чувство преследовало такое, словно он попал в какой-то параллельный мир, полный сюрпризов, что совсем не радовало, ведь он сюда не напрашивался. Единственное, что ему возжелалось, когда он вылез на берег, так это уткнуться мордой в сдобные сиськи поварихи, и чтоб она назвала его ?бедный полячок?, поглаживая по спине. Выливая воду из ботинок и стягивая тяжелый от нее же комбинезон, Ковальски мечтал о тостах с яичницей, рюмке коньяка и этих сиськах, на которых так сладко спалось.Оставшись в одних трусах, Ковальски встряхнулся, как облитый из окна мартовский кот, растер себя руками, где смог дотянуться, и склонился над водой, высматривая плавающих прямо у берега желтоперых сверкающих рыбин. Если найти палку и попробовать подпустить их ближе, то можно было насадить одну на импровизированное копье. Он готов был сожрать ее сырой, сейчас он бы и камни сожрал, если б знал, что они переварятся. Ковальски как раз размышлял над тем, как подобраться и не распугать рыб, когда просвистевшая в паре сантиметров от ребер стрела пригвоздила одну из них ко дну.Ковальски отскочил и обернулся, с дебильной улыбкой глядя на приближающееся существо ?— радовался, что оно явно было разумным: ходило на двух ногах, сложено было как человек и смотрело на него странного светлого оттенка большими глазами без страха и особого интереса, как на нечто обыденное. Волосы, перекинутые через плечо, на фоне темной кожи казались еще белее. На вздернутом носу и щеках, когда неизвестный подошел, мелькнули довольно крупные светлые пятна. Веснушки, значит.—?Послушай! —?Ковальски подтянул до пупка мокрые трусы, которые и так облепили все, что было возможно, и поднял руки на уровень груди, разворачивая их раскрытыми ладонями?— знак добрых намерений, понятный всем. —?Я не причиню тебе вреда. Я упасть с неба, мне нужно дойти к своей хижина…Парень, зажав лук подмышкой и бросив рыбу на камни, придавил ее ногой и вытащил стрелу, убирая ее затем в висящий на поясе колчан. Ковальски опустил глаза и уставился на голый, лишенный растительности пах и то, что не давало усомниться в половой принадлежности неизвестного, который посмотрел на него с жалостью, как на больного.—?Да я вижу, что с неба,?— произнес вдруг он. —?Так говорят, когда бьются головой о землю. Это пройдет, у меня так тоже было.Ковальски улыбнулся так широко, что чуть не вывихнул челюсть:—?Ты меня понимаешь?—?Это ты меня понимаешь. Лес научил. Я не знаю вашего языка,?— парень, схватив рыбину за хвост, поволок ее за собой, уходя от воды, и Ковальски, подхватив ботинки и комбинезон, побежал следом.—?Подожди, я с тобой! Как тебя зовут?—?Хироми. Зачем тебе со мной?—?А я Ковальски! Понимаешь, я боюсь, что меня тут расчленят к вечеру, а еще я очень хочу есть.Хироми, пожав плечами, двинулся вперед. Ковальски, морщась от камешков, впивающихся в пятки, потрусил следом, внезапно замечая, что местный бог наделил детей своих привлекательными формами. В частности, мелькающие впереди ягодицы Ковальски захотел изучить методом тыка. Далеко не научного. Забавно было то, что на них, в верхней части, тоже были рассыпаны светлые веснушки.Но об этих веснушках он все равно не мог подумать нормально, потому что на вытоптанном пространстве у дерева с целой системой корней, наполовину выпирающих из земли, он сел у костра и дрожал, согреваясь и наблюдая как с рыбины, которую облизывал огонь, капает янтарный жир. Все это время Хироми сидел напротив и смотрел на него, изучая со всех сторон, но Ковальски думал только о жратве. И когда получил свою половину, то не сдержал стона наслаждения?— рыбина на вкус оказалась как белое мясо.—?И давно ты упал с неба? —?спросил Хироми, забывая о еде и смотря на то, как он хрустит поджаренным плавником.—?Утром,?— Ковальски облизнул пальцы. —?Или около утра. Пока нам не наваляла одна крылатая хрень.—?Это эбисы. Они не любят, когда кто-то летает выше, чем они. Я видел, как падает твой летающий дом.—?Это не дом, а такая штука, на которой люди передвигаются по воздуху. Ты же видел людей раньше, так?Хироми высунул язык и снял им соринку с носа:—?Да, мы видели ваши гнезда. Там,?— он взмахнул рукой в неизвестность. —?Далеко.—?Мы? —?Ковальски повертел головой, смотря по сторонам. —?Тут еще кто-то есть?—?Семья. Но я пока живу один. Потому что не хочу приносить потомство просто так. Хочу чтобы я был нужен.Ковальски прожевал кусок, который запихнул за щеку, пока грыз плавник, и сказал:—?Я ни хрена не понял, что ты сказал, разве только то, что не хочешь трахаться без любви. Ну, это твое личное право, не могу ни в чем осуждать человека, который дал Ковальски поесть. Ну или просто дал Ковальски,?— он потрогал расстеленный на траве у костра комбинезон и нахмурился. —?Однако, придется пока все равно проветриваться.—?Ты так странно говоришь,?— лениво улыбнулся Хироми, отчего его глаза приняли то самое томное выражение, на которое Ковальски велся как по щелчку пальцев. —?Если ты хотел сказать, что замерз, то можешь взять вещи из моих запасов. Я нашел их в пустых жилищах людей, когда шел сюда. Я люблю все яркое.Это Ковальски тоже понял, когда он притащил из-под корней, где, судя по всему и обитал, цветастые тряпки. Все они оказались лилипутских размеров, кроме просторной розовой пижамы, явно женской?— короткие шорты и футболка с рисунком единорога.—?Как я тебе? Хор-рош! —?он расставил ноги, красуясь, потом потрогал себя за зад, потому что ему вдруг захотелось этого, и снова сел к огню.—?Не понимаю, зачем вы носите одежду,?— проговорил Хироми. —?Без нее ты был лучше.—?Не буду спорить,?— фыркнул Ковальски. —?Мне всегда так и говорят. Послушай, детка,?— он придвинулся ближе к нему. —?Мне очень нужно обратно в город. Поможешь мне дойти?—?Зачем мне это делать? —?спросил Хироми.—?Я там один подохну. У меня нет даже ножика, чтоб пырнуть кого напоследок, а ты тут как-то живешь и никто тебя не трогает. Пожалуйста, проводи меня. Дня четыре уйдет. А я потом найду способ тебя поблагодарить.—?Четыре? —?произнес Хироми неуверенно. —?Не больше?—?Никак нет. Так что, проводишь? Я принесу тебе из города много интересных штуковин.—?У вас есть желтые слизни в сладкой воде?Ковальски заткнулся, моргая часто-часто и на долгое мгновение утопая в его нечеловечески огромных светлых глазах.—?Какие слизни? —?выдохнул он наконец.—?Подожди тут. У меня есть коробка от них.Хироми снова сходил в нору под корнями и принес круглую большую банку из-под консервированных персиков. Ковальски возликовал:—?У меня целый ящик этих слизней, я их обожаю!—?Тогда я отведу тебя. Только если ты будешь делать так, как скажу. Сейчас иди спать.—?И мы даже не узнаем друг друга получше?Ковальски был кобель?— это все знали. Но даже он не думал про себя, что начнет клеиться к существу, которое ходит без одежды и не понимает и половины из того, что он говорит. Но все его инстинкты возопили, стоило присесть к Хироми чуть ближе: ты дурак Ковальски, если не попробуешь подкатить. Тем более, вряд ли его соплеменники отличались особыми способностями к красноречию и ухаживаниям. Тем более, задницы с веснушками и таких бездонных глаз Ковальски не видел ни у кого.—?Зачем мне тебя знать? —?поднял брови Хироми. —?Ты не моя семья.—?Я бы познакомился с твоей семьей.—?Они тебя побьют.—?Ради тебя хоть на костер.Хироми покосился на огонь. Сначала Ковальски подумал, что он опять ничего не понял, но бездонные глаза приобрели увиденное минутами раньше выражение, и в ответ прозвучало нечто неожиданное:—?Если тебе очень нужно засунуть в кого-то свой отросток, то можешь найти цветок мутанга. Внутри он мягкий и мокрый, прямо как твои мозги,?— Хироми легко поднялся и кивнул в сторону норы. —?Иди спи. Я останусь у костра.—?Хорошо,?— произнес Ковальски непривычно покорно и без подколов.Потому что когда Хироми глянул на него из-под упавших на лицо волос, ему расхотелось подкатывать к нему по приколу. Захотелось подкатить всерьез.