Глава 1. Тишина старого леса (1/1)

Впереди и позади была тишина, неживая, глухая. Слишком тяжёлая для безмолвного леса, застывшего по берегам Андуина. Только редко-редко вскрикивала в чаще какая-то пичуга, и вновь всё затихало на долгие часы. Природа, затаившись, чего-то ждала, как ждёт приговорённый к казни последнего своего рассвета. Старые вязы, дубы, клёны, тысячелетиями глядевшие в безмятежную гладь реки, и теперь стояли так же неподвижно, но тот, кто касался их стволов, мог поклясться, что чувствует под рукой дрожь. На Средиземье медленно наплывал страх. Всё живое замерло, ожидая чего-то. Треснул сучок под чьей-то нелегкой поступью. Листья тихо закачались под порывом ветра. Скрипнул ствол старого ясеня, и вновь навалилась паучьей сетью вязкая, липкая тишина. Тихая тень, невидная, неслышная, быстро скользила вниз, к развалинам Амон Хена. Рука, одетая в перчатку, изредка касалась коры деревьев, росших рядом с тропой, и тогда дерево издавало тихий стон. А где-то внизу катил широкие воды Андуин. Приближались пороги, чуткое ухо могло уловить рёв воды, низвергаемый с громадной высоты. Лодки ткнулись носами в отмель. Волна приподняла и опустила судёнышки. Гребцы и пассажиры ступили на западный берег, такой же неприветливый и притихший, как и восточный. Серые внимательные глаза напряженно следили за тем, как от компании отделился полурослик-хоббит, и как прищурился статный воин, стоявший под сенью дуба. Никто и не заметил, как оба они исчезли за тихо шумевшим зеленым занавесом леса. Рука осторожно погладила вздрогнувший, изогнувшийся ствол молодого, но, увы, неизлечимо больного вяза и спряталась под серую холстину плаща. Тень на мгновение мелькнула в просвете меж деревьев и тут же скрылась, словно и не существовала. Искушённый эльфийский слух и взор на сей раз подвёл Лихолесского принца; он только нахмурился, оглядываясь, да легонько погладил оперение стрелы, готовой в любую минуту сорваться с тетивы и поразить врага. Лес молчал. Что-то хотели прошептать беспомощные ивы, склонившиеся к самой воде, но не могли. Листья их безвольно поникли, ожидая ветра. Минуло немного времени, а от старой тишины не осталось и следа. В одно мгновение её занавес, оказавшийся таким хлипким, разорвался прежде незнакомым этим берегам свирепым, страшным рыком, звоном мечей, хрустом веток и отчаянным зовом рога. Рога Гондора. А лес был недвижим, как и прежде. Только недоумённо шумел в его верхушках ветерок, да осыпалась земля под железными сапогами незваных гостей. Но как быстро всё началось, так быстро и закончилось. Задрожали пригнувшиеся к земле ростки дикой лесной ягоды, вздрогнула, ухнула земля под тяжёлым бегом урук-хаев, да зашептались ивы, печально омывающие зелёные руки в самой воде, оплакивая молодого, статного гондорца, что оросил кровью песок под корнями гордых, прямых их родичей. Лодку тихо оттолкнули от берега, проводили горьким взглядом. Покачиваясь на беспечной лазури великой реки, судёнышко медленно поплыло, влекомое прихотью тёмной волны. До порогов оставалось немного, когда старая иволга, чистившая перья на прибрежной гальке, увидела невиданное доныне. Всегда ровные, воды Андуина неожиданно забурлили, завертели лодчонку в опасном круговороте, а затем большая волна, нестерпимо блистающая под солнечными лучами, мягко и бережно подтолкнула её к зарослям невысокого кустарника, окаймлявшего здесь берег. Чьи-то руки подтянули лодку к самой отмели, ломая кустарник, потянули вверх, на берег, и вновь большая волна послушным приливом помогла неведомому смельчаку. Давно уже закатилось за горизонт солнце, давно уже опустилась на землю холодная роса, а на незаметной, теряющейся среди других таких же неприметных, полянке неподвижно сидела на растеленном плаще девица, горестно склонившаяся к лежавшему у её ног мужчине. Рядом с ним лежали три черные стрелы, осторожно вынутые заботливыми руками, чуть дальше чернели угли костра. Итак, раны были прижжены, очищены, а снадобье, изготовленное по рецептам лекарей древности, в точной пропорции влито в рот холодному, недвижимому, но живому лорду Боромиру. На старый лес ложилась ночь, тесно сплётшаяся с обманчивой, но глухой, как трясина, тишиной.