Испытание (1/1)

Небо, кажется, уже вечность как затянуто чёрными тучами, откуда изредка срывается проливной дождь, но не тот, приносящий с собой прохладу, а невероятно горячий, будто Богиня нагрела воду на костре, а после опрокинули прямо на планету. Сам небосвод давно окрасился в красный цвет, будто вся кровь, пролитая здесь и впитавшаяся в чёрствую чёрную землю ушла туда, пачкая некогда голубые небеса своими алыми оттенками. Нескончаемые пожары оранжевым пятном маячили на территории бывших зелёных лесов, — огромные деревья рвались вверх, скрывая землю своими густыми кронами; дети лазили по толстым ветвям, срывая белые цветы с некоторых представителей фауны, а после дарили матерям; юноши тренировались в охоте, выслеживая птиц или другую живность, скрываясь за большими кустами с жёсткими глянцевыми листами; девушки с длинными густыми волосами спускались к реке, чтобы охладиться в зной, — огонь полыхал, уже не нагоняя такой ужас, как в первые пару дней. Дым нависал над высокими скалами на востоке, где многие драконы проводили время, но сейчас всё живое ушло оттуда, ведь смог настолько захватил горы, что, казалось, хватило бы секунды на то, чтобы начать задыхаться, а после упасть на холодный пол, пока горячий дым, проникая в лёгкие, вызывает ожоги органов дыхания. Совсем юный парень, которому, будто не было и двадцати лет от роду, стоял, молча созерцая эту картину. Огромные карие глаза смотрели на развалины, а океан эмоций и чувств плекался где-то в глубине души; на коже, — пожалуй, слишком бледной, — сильно выделялись незначительные царапины, ушибы и следы от ударов; слегка вздёрнутый нос вдыхал горячий воздух; алые губы были сжаты в тонкую линию и больше напоминали красную нить; светло-русые локоны выбивались из-под шапки, закрывая лоб и уши. Сердце элиатропа бьётся быстро, с силой ударяясь в рёбра, хотя крайне сомнительно, чтобы оно при этом работало более усиленно, чем обычно, посылая большой приток крови ко всем частям тела, так как кожа парня и без того была бледной, как перед наступлением обморока; слюнные железы перестали правильно действовать, рот высыхает и часто то открывается, то снова закрывается. Юноша ещё не находился в том состоянии, когда страх возрастает до агонии ужаса; сердце начинает биться совершенно беспорядочно, лицо покрывается мертвенной бледностью, дыхание затруднено, ноздри широко раздвинуты, губы конвульсивно двигаются, впалые щёки дрожат, а после наступает обморок.— Что тебя, — шепчет элиатроп, услышав за своей спиной крик и тяжёлые шаги.Юго резко распахивает глаза, часто дыша; в мёртвой тишине Инглориума эти рваные вздохи разносятся на многие метры, разбиваясь эхом о белоснежные стены. Парень спокойно выдыхает, кладя ладони на собственные колени, скрывающиеся под тканью синих шорт, подвязанных поясом. Элиатроп закрывает глаза, чтобы после вновь распахнуть и увидеть ту же картину, открывшуюся перед им ещё во время того, как они ложились спать. Никто точно не знал, сколько времени они провели в Инглориуме, – здесь не было понятия времени, не существовало дня и ночи, не было слышно звуков и не чувствовался ветер. Мёртвая тишина окутывала это загадочное место, пряча хоть какие-то подозрения того, что здесь есть жизнь. Над их головами иногда открывался крозмос, когда те проходили мимо тех мест, где потолок был обрушен и стёрт в пыль. Семнадцать смертных, попавших в царство Богов точно не знали, сколько шли, но, судя по гудящим ногам, довольно долго. Или они просто устали после битвы? А может и сам Иглориум так влиял на их тела, что организм быстро утомлялся? Ответа не было. Юго чувствовал лишь огромные потоки энергии, пронизывающие это царство в каждой его частичке; вакфу взаимодействовала со стазисом, создавая невероятную гармонию, которая приятно успокаивала душу, стирая все тревоги. Только вот элиатроп не мог использовать свою магию, казалось, к ней перекрыли вход. Парень чувствовал, как энергия пульсирует в нём, и, казалось бы, магия должна возрасти, но даже маленький портал мгновенно исчезал, будто вся его вакфу уходила в пустоту. Юго догадывался, что сила Инглориума просто перекрывала любую постороннюю энергию; так же Адамай не мог использовать свою магию ведь она, как и у элиатропа, заключалась в стазисе и вакфу. Белоснежные колонны взмывают вверх, утопая в неизвестном тумане; стрельчатый свод подпирает высокие потолки, он увеличивается, разворачивается, но не дерзит устремить острия своих стрел в высокие арки. Длинные коридоры, казалось, беспорядочно разбросаны по всему этому бесконечному пространству, а огромные залы в хаотичном порядке раскиданы среди нескончаемых столбов, подпирающих пепельные арки, которые, в свою очередь, создавали световую шахту. Часто на их пути лежали обвалены или отломленные камни неких строений былых цивилизаций, попавшие сюда неизвестно как; редко разбросаны были осколки стекла или каких-то ваз с посудой. Это место манило и пугало одновременно, – оно производило такое же впечатление, как и многое, просходящее в первый раз. Неизвестность так пугала, буквально до дрожи, ведь ты не знаешь, что с тобой произойдёт, но так же и притягивала, — так хотелось узнать, что будет. Порой создавалось впечатление, что они ходят по кругу, — те же колонны, пол, потолок, только разные развалины говорили о том, что они идут, может, не в правильном направлении, но вперёд. А есть ли здесь правильное направление? Может, его вообще не существует и Инглориум настолько огромен, что и бесконечно долгой жизни элиатропа не хватит, чтобы его обойти? Вдруг всё это просто иллюзия? И таких ?а если? было ещё множество и, самое строшное, любой мог оказать правдой. Юго выдыхает и поджимает ноги к груди, обхватывая колени руками. Русые пряди слегка закрыли огромные карие глаза цвета тёплого кофе, и тонкая ладонь смахнула их; ?ушки?, скрываемые под синей шапкой, опустились, что говорили о крайней степени подавленности. Совсем недалеко от него расположились Персидали. Глава семейства, — высокий, хорошо сложенный иоп спал, облокотившись об маленький камень; на его коленях тихо посапывала Элели. Девочка явно пошла в отца, начиная от внешности, – огненно-рыжих волос, сейчас растрепавшихся от сильной усталости; и карих глаз, что блестят невероятной смелостью, – заканчивая характером. Иопы известны, как самая прямолинейная и, как бы прискорбно это не звучало, тупая раса, и они оправдывали ?эталон? иопов полностью. Рядом с Персидалем, положив голову на его плечо, спала Евангелина, прижимая к груди новорождённого сына, — мальчик сжимал ручки в кулаки, а яркие волосы казались темнее из-за плохого освещения; родился ещё один иоп. Светлые волосы кра были натуго завязаны в хвост, но она выпустила несколько передних прядей из причёски. Около неё удобно расположился Флопин, облокачиваясь на мать; мальчик был совсем не похож на отца, но был просто копией Евангелины, – спокойный и рассудительный. Кра известны тем, что являются лучшими в мире лучниками и Флопин полностью это подтверждает. Голтард же тихо сидел рядом с ними, изредка поправляя длинные рыжие волосы. Принцесса расы садида, известной невероятно тесной связью с природой, спала недалеко, устроив из нескольких развалин своеобразную кровать, натянув между ними лианы и забравшись туда. Яркие зелёные волосы, завязанные в хвост, закрывали её смуглое лицо, из-за чего не было видно умиротворения, застывшего в немой улыбке. Амалия обнимала себя за плечи, будто ей снилось что-то не очень приятное, но тихое и ровное дыхание говорило совсем о другом. Садида привыкла играли роль ?принцесса, которая вечно жалуется?, но сейчас девушка, как и остальные, просто молча шла вперёд, не обращая внимания на усталось и другие неприятные факторы. Руэль и Арпагон удобно спали в объятиях друг друга, будто не было этих долгих лет разлуки и обиды. Женщина обнимала его во сне, утыкаясь носом в чужую грудь; их оружие лежало в ногах, совсем не мешая ни им самим, ни другим. Энутрофы не особо обращали внимание на остальных, переговариваясь друг с другом.Адамай находился отдельно от всех, будто не был привязан к кому-либо в этой компании. Дракон спал, оперевшись о стену, — рога иногда задевали её, создавая неприятный скрежет; чешуя казалось темнее, чем есть на самом деле из-за тени, создаваемой столбом, расположенном перед ним; длинный хвост обвился, словно змея, вокруг своего хозяина. Он всё ещё оставался холодным; выбирал оптимальную для себя сторону, и, в основном это было прошлое Братство Забытых. Юго понимал, что путь прощения сложен и все они таят друг на друга обиду, которая медленно душит и убивает, вороша прошлое, от чего становилось ещё менее приятно, чем есть на самом деле. Забытые расположились около старых развалин, решив спать около друг друга. Кали, — девушка, с которой элиатроп был незнаком, спала, обнимаемая маленькой озамодас во сне. Сакриеры, как известно, любят хорошую драку и достойных противников, вспомнить хотя бы того же Красса. Юго не особо хотел с ней знакомится, выглядела она уж больно... опасно? Девушка всегда молчала, не говорила ни слова другим, лишь иногда улыбалась Коклин, которая периодически что-то спрашивала у сакриер. Конечно, что именно узнавала девочка, никто не знал, да и не до этого было сейчас. Коклин прижималась к Кали, а её зверёк удобно устроился на коленях хозяйки; девочка, пожалуй, была самой колкой на язык и, как выражались некоторые, ещё той шкодливой жопкой. Юная озамодас, как и многие, верили Оропо, но после того, как ужасная тайна раскрылась, возненавидела его всей своей душой. Коклин старалась не отчаиваться, пыталась передать настроение другим, которые старались зарядиться хорошей энергией, но на ?ха-ха? не пробивало. К Братству Тофу она не подходила, те, кажется, не были ей интересны, за исключением Элели, такой же шкодницей, от чего те быстро нашли общий язык. Девочка крутилась вокруг Братства Забытых, которое уже трещало по швам, но всё равно оставалось единым, держась исключительно друг друга; даже холодный Адамай улыбался Коклин, когда та пыталась развеселить и его, видя пустой взгляд, устремлённый куда-то в пустоту. Представитель утонченной расы феков расположился чуть поодаль от всех, опустив накаченные руки на колени, пока синие волосы слегка закрывали высокий лоб; он, как и все феки, был ещё тем защитником и сторонником баланса. Бамп, казалось, и вовсе уже забыл про свою коллекцию, и про Оропо, даже не помнил, где они находятся, но в голове мужчина каждую минуту проворачивал множество мыслей, не озвучивая их. Солдат удачи — Уш, спал, поджав ноги к себе и тихо обнимая себя за плечи. Экофлип не отличался дружелюбностью и почти не разговаривал с ними, изредка бросая несколько фраз, лишь бы ?от него отстали?, хотя Уш и был готов к любому повороту событий, даже собственной смерти. Экофип, кажется, был самым расслабленным из всех, ведь паника никогда не охватывала его, хотя в глубине души голос шептал страшные мысли, которые тот отчаянно пытался отогнать. Датура, казалось, вовсе не спала, так и сидит, как раньше, смотря в одну точку; она была так похожа на живого человека, что и подумать нельзя было, что это — просто кукла Бога Садида. Девушка не отличалась общительностью, а если и говорила, что её речь превращалась в сплошные загадки для всех окружающих. Юго аккуратно поднялся на ноги, понимая, что придётся дождаться того момента, пока проснутся остальные. Иначе никак. Элиатроп никому не сказал, что уже потерял всякую надежду выбраться из этого места. Как же так? Парень, который всегда был весёлым заводилой; Юго, направляющий их, вдруг стал пессимистом? Юноша сам не понял, как его мысли перетекли в такую мрачную реку, ведь сначала он думал лишь о том, что они обязательно выберутся, а сейчас элиатроп, казалось, знал, что это просто бесполезно. Сколько бы они не бродили по этим коридорам, сколько бы не искали выход или хотя бы жалкий намёк на жизнь, — всё это закончится очередной неудачей. И так будут идти года, если, конечно, они заметят это. В какой-то момент всё стало слишком серым. ***— Приходите ещё! — кричит посетителям мальчик примерно десяти лет, стоя около двери. В его платиновых волосах не плясали солнечные лучи, поскольку небо было затянуто серыми тучами, что, несомненно, приходилось ему по вкусу; пряди на висках, которые отличались тем, что были длиннее остальных, были ещё утром заплетены в маленькие косы, коими их можно было назвать с большим трудом. Юное лицо отличалось благодаря чётким очертаниям лба, скрытого некоторыми локонами, выбивающимися из под коричневой шапки. Его невинность выражалась скорее в хрупкой грации, нежели в осанке или молодом теле, кажущимся невероятно худым, в особенности из-за широкой кофты с длинными рукавами и узких штанов, обтягивающих стройные ножки. Чиби аккуратно спустился по ступенькам, смотря, как высокие сапоги покрываются небольшим слоем грязи из-за недавнего дождя. Элиатроп окинул взглядом Емельку, глубоко выдохнув; он отличался своим спокойным нравом и этот край приходился ему по душе. Парнишка быстро смёл с порога и ступеней опавшие листья, принесённые ветром. Если в прошлом месяце природа во всей своей золотой красе предстала перед людьми, то сейчас она начнёт очень быстро засыпать, забирая с собой прекрасные виды осеннего леса. Чиби не отличался особой любовью к холодным временам года, это было присуще его близнецу, который предпочитал сугробы вместо тёплого летнего солнца. Элиатроп поднимает голову вверх, когда ветер с шумом кружит листопад, а на небе вновь проплывают кучевые облака. Грозовых дождей уже не бывает, а температура начинает стремительно снижаться одновременно с появлением обильных и затяжных осадков.– Не холодно? – спросил высокий парень, открыв дверь таверны. Длинные белые волосы, словно снег зимой, были заделаны в аккуратный хвост, который уже немного растрепался за время беготни на кухне. Смуглая кожа с белыми узорами на мягких щеках казалась ещё темнее из-за пасмурной погоды. Гругалорагран с волнением, кое он испытывает исключительно к близнецу, смотрел на него огромными тёмными глазами. Это был не тот цвет кофе, как у Юго; не тот мягкий оттенок корицы глаз Чиби, а цвет сгоревшего дерева; иногда, в минуты гнева, казалось, что у него и вовсе одни зрачки. Дракон подпёр узким бедром дверной косяк, перекидывая полотенце через плечо, – такая привычка была у Альберта, и Гругал, видимо, видя это всю свою короткую жизнь, запомнил и стал повторять. Элиатроп поджал губы, когда холодный ветер обдал стройные ноги его близнеца в коротких шортах, которые едва доставали колен; дракон отличался особой морозоустойчивостью, когда многие кутались в шубы, он свободно ходил в тоненькой рубашке. Чиби глубоко выдыхает, как это делают в минуты особой задумчивости, и поправляет шапку, которая скрывала то, что многие представить даже не могли. Парнишка снимал главную вещь своего образа только по ночам, рядом с близнецом, позволяя ярким ?крыльям? из чистого вакфу осветить своё лицо; Гругалорагран знал об этом ещё с самого детства, как знал и о ?крыльях? старшего брата, отправившегося в очередное приключение. Благо, Чиби и Гругал уже достигли того возраста, чтобы помогать отцу с таверной; нет, они совсем не сомневались в Альберте, но энутроф, как ни крути, был уже стар и помощь сыновей была необходима, ведь самому бегать по залу с заказами было не очень приятно. Чиби поднимается по ступенькам и мягко улыбается близнецу той самой улыбкой, из-за которой обнажаются клинки и начинаются самые кровопролитные войны в истории, – такой яркой и нежной, как великолепные цветы в королевстве Садида; нетронутой, словно дитя; и выражающей такую невероятную любовь к человеку, что, кажется, на такое способна лишь родная мать. Элиатроп любил своего близнеца полность, – это юное лицо и худое тело; дерзкий и грубый характер; вспыльчивый нрав. Все его недостатки он принимал, кладя голову на острое плечо, сейчас скрытое под тёмной кофтой, закрывающей половину его ладони с длинными тонкими пальцами. Дракон порой был просто невыносим, но Чиби, пожалуй, единственный, кто никогда этого не ощущал. — Ходят раздетые, а потом лечи их, — Альберт, занимающийся готовкой до этого, вскинул руки драматическим жестом, как это умеют делать все энутрофы. Сегодня посетителей было крайне мало, поэтому все трое не спеша занимались своими делами, изредка обслуживая клиентов. — Ох, папа... — Чиби вздохнул. У кого сейчас было время думать о таких вещах, когда всё так неопределенно? Все они волновались за Юго, пусть тот и не раз уже выбирался из подобных ситуаций. Впрочем, Чиби никогда не был наивным дурачком. У них, как и у всех, было много причин для тревоги. Но осторожность – совсем не то, что паранойя, и элиатроп отказывался подчиняться страху. Он всегда был уверен в Юго полностью, но доверие к нему медленно утихало, увядало, словно цветы, пока окончательно не погибнет, забрав с собой прекрасные краски собственных лепестков. Элиатроп помнил тот момент, когда брат рассказал о том, что Адамай не пришёл по его ошибке и в тот момент в душе Чиби что-то очень аккуратно надломилось, принося невероятную боль, будто маленький осколок пролетел через всё тело, проникнув прямо в сердце. А быть может, всё это его эмоциональность, которой тот обладал с самого детства, — всегда реагировал в несколько раз сильнее, чем другие. — Пойдём, Гру, тут холодно.Чиби встрепенулся, когда услышал громкий стук в дверь. Гругалорагран оторвался от чертежей и переглянулся с близнецом, не ожидав гостей в столь поздний час. Дракон аккуратно убрал карандаш и поднялся на ноги, смотря на отца; Альберт кивнул головой, разрешая сыну пойти открыть дверь. Элиатроп как-то нервно вдохнул ртом воздух, сжимая край листа бумаги в руке; они с братом часто чертили и пытались соорудить по этим схемам какие-то полезные вещи, получалось, правда, не всегда, но мальчики очень старались. Шестое чувство — понятия, знакомое каждому из нас; кто-то считает это особым даром, другие мистической способностью, третьи просто навыком. Многие думают, что принимая решения, мужчины чаще обращаются к голове, и для них интуитивное решение то, где всё ясно сразу, но Чиби чаще жил чувствами и телом. Элиатроп не хвастался своей интуицией, ведь иногда она его подводила, а если на неё начинали влиять эмоции, настроения, надежды и страхи, то ошибок становилось ещё больше, поэтому мальчик всеми силами старался пользоваться логикой, а не халтурить со словами: ?И так сойдёт?. Энутроф глянул на сына, который явно начинал переживать, хоть и не знал почему; в какой-то момент в душе появилось невероятное волнение, будто лишь одна открытая дверь лишить их жизни. Взгляд стал слишком настороженный и напряженный, направленный к коридору, в сочетании с полным отсутствием движений. — Пап! — слышится голос дракона. Гругалорагран говорил без волнения или страха, а обычным ровным тоном; спокойно и рассудительно. Чиби выбежал следом за отцом, прищуривая глаза, словно знал, что там стоит какой-то убийца. Озамодас в чёрном плаще мило улыбнулась им; синяя кожа была скрыта тканью; длинные, слегка загнутые ресницы затеняют большие тёмно-карие глаза; тонкий и плоский нос, розовый ротик, идеальное овальное лицо, — всё это казалось каким-то эталоном красоты. Пепельные волосы волнами падали на плечи, скрывая нежную шею; красивые руки были закрыты перчатками, доходящими до локтей, гармонируя с чёрным костюмом. Девушка улыбалась им, сжимая в руках неизвестный свиток, а после шагнула вперёд, переводя взгляд на мальчиков, стоящих рядом. Дракон стоял, скрестив руки на груди, прожигая в девушке дыру; элиатроп же, наоборот, старался не смотреть на неё. — У меня есть письмо от Отомая, он сказал, что это связано с Юго...— А откуда вы знаете Юго и Отомая? — прерывает её Гругалорагран. Дракон щурит глаза, но как бы он не пытался, он не видел в этом человеке ничего, — ни добра, ни зла. Казалось, это какая-то пустышка, не имеющая души. Гругал, как и все, волновался за брата, но эта озамодас казалась ему слишком подозрительной. — Отомай мой старый знакомый, а про Юго я узнала ещё со времён Нокса, — улыбается девушка, сжимая в руке свёрток. Она невинно прикрывает дверь каблуком, а после разжимает руку.Гругалорагран успевает сжать ладонь близнеца, прежде чем бумага упала на пол. Стоило двух поверхностям соприкоснуться, таверну оглушил душераздирающий крик молодых голосов*. Озамодас хлопнула в ладоши и портал открылся, ослепляя всех смертных яркой вспышкой.