Сквозь злые ночи (1/1)

Ваня открыл дверь своим ключом. Если бы сейчас их вездесущая соседка заглянула в глазок, ей предстало бы странное зрелище. В одной руке он держал ключи, в другой?— кроссовки. Дверь открывал очень медленно?— если бы распахнул чуть быстрее, она бы заскрипела. Если бы вошел в обуви, рассхошийся паркет бы громко с ним поздоровался. Почему-то в носках шансы резко снижались.Свет не горел.Ваня зашел в квартиру, осторожно сунул кроссовки в обувницу, ключи?— в карман джинсов. Помедлил минуту, еще раз огляделся?— в квартире было тихо, он не слышал ничего, кроме собственного дыхания. Даже кран в ванной как будто перестал подтекать.Нужно было шагнуть через коридор к себе в комнату и там уже снимать куртку, разбирать рюкзак и все прочее. Но свет не горел и в квартире было тихо.Ваня осторожно поставил рюкзак на комод и начал расстегивать куртку.Потом он пытался вспомнить, скрипел паркет или нет. Или сказал себе, что пытался, как будто это что-то бы изменило. Ваня снял куртку, развернулся и потянулся, чтобы повесить на крючок.Пальцы замерли в воздухе?— на плечо легла рука отца.Может быть, это у него Ваня научился ходить бесшумно. Может быть, ему только казалось, что он ходит бесшумно.—?Час ночи.Ване очень хотелось пить.—?Где ты шлялся?Голос у отца был трезвый, и это было хуже всего. Конечно, когда он в выходные приходил домой как можно позже, он всегда надеялся, что отец напьется. Запойным алкоголиком он не был, но пьянел быстро, а в одиночестве?— еще быстрее.Ваня целенаправленно дарил отцу алкоголь на все праздники. Дорогой и, наверное, даже вкусный. Но целью было отнюдь не его порадовать.Пока в сериалах и чужих жизнях дети страдали от того, что родители пьют, и выливали вискарик в ванну, Ваня скупал люксовый алкоголь на карманные деньги и стипендию, и дарил отцу.Потому что когда отец был пьян, все было по-другому.Ничего хорошего в этом не было. Но когда отец был пьян, он был жалким и несчастным, он говорил: ?Ванечка, посиди со мной?, он рассказывал, как играл маме ?Сиреневый туман? на гитаре, как мама выгнала его и изменяла ему с другим мужиком, а он спрашивал, кто же теперь варит ей кофе по утрам, пока она, наконец, не пустила его обратно.Иногда рассказывал про своих любовниц и про то, что ни одна из них маминого мизинца не стоила.Иногда вспоминал свою вторую, теперь уже бывшую жену, с которой у Вани была бесконечная непримиримая вражда, основанная лишь на том, что однажды они втроем приехали на дачу (Ване было девять, второй папиной жене Леночке?— вряд ли хотя бы тридцать). Дача была маминым детищем и все там дышало памятью о ней.Восьмилетний Ваня лег спать на маминой даче, а проснулся в чужом доме, где все, что могло напомнить о маме, было убрано в старый чемодан на чердаке.Даже дурацкие голографические картинки в золотистых рамках, висевшие на кухне, и календарь за девяносто первый год исчезли. Хотя их вешал отец. Просто не с ней, не с Леночкой.?Ванечка, посиди со мной?, говорил пьяный отец, и они сидели на кухне до посинения, пока тот допивал свою бутылку. Пьяный, отец никогда не ругал его, что он курит, сам вытряхивал пепельницу и включал вытяжку, когда дышать от дыма становилось нечем.Пьяный, отец начинал просить у него прощения, и Ваня понимал, что пора идти спать.Пьяный, отец мог встать на колени, уткнуться лицом куда-то ему в живот и скулить.Ване хотелось провалиться сквозь землю.Когда отец был трезвый, Ване хотелось умереть.В прошлый раз он сказал ему: ?Лучше бы ты меня бил?. Отец услышал?— и врезал так, что губа лопнула и посинела. До этого он никогда не замахивался на него?— подзатыльники и полотенце не считались, конечно.Ваня ходил с раздутой губой неделю.В субботу отец напился и попросил прощения.Но сегодня был четверг, и отец был трезвым.—?Где ты шлялся? —?повторил он сухим уставшим голосом и развернул его к себе. У Вани противно похолодело в желудке. В коридоре было темно, но отец стоял так близко, что отвести взгляд было невозможно.Отец был с ним одного роста, даже, может, чуть ниже. Ваня никогда этого не замечал?— и в такие моменты тем более. Отец умудрялся заполнять собой все окружающее пространство.Рука с плеча переползла на горло.Раньше Ваня начал бы отвечать. Начал бы оправдываться. Начал бы рассказывать, где был, зачем и почему. Теперь он знал, что это неважно. Даже если бы он пришел домой в пять вечера, сварил кастрюлю борща, помыл бы полы и остеклил бы балкон за два часа, это ничего бы не изменило.Легко было бы сказать, что в отца иногда вселялась какая-то дрянь, и поэтому он так себя вел.Чем старше Ваня становился, тем сильнее ему казалось, что именно это и есть его отец. А все остальное время в нем живет какая-то дрянь, делающая его похожим на человека.Лучше бы от него пахло перегаром.Лучше бы он его бил.Завтра днем отец свозит его пожрать в какую-нибудь дорогую сушильню. Потом завезет в какой-нибудь ТЦ и купит ему, например, серые замшевые нью-бэлансы. Или сводит в кино. Или даст денег.Вот это было хуже всего.Ваня мог проснуться и обнаружить у себя на столе (когда он однажды поставил себе щеколду на дверь, отец просто вынес ее плечом и сказал, что в следующий раз снимет с петель), как ему казалось, половину отцовской зарплаты. Отец никогда не спрашивал, на что он тратит деньги. Спрашивал, только если Ваня не тратил. Одно время Ваня думал, боится, что накопит и уедет.Потом понял?— нет, не боится.Отец понимал так же хорошо, как и он сам, что Ваня никуда не уедет.—?Пап…С горла на щеку, с щеки на затылок.В коридоре было темно. Звякнула пряжка. Отец всегда носил джинсы с ремнем, даже дома. Ваня дернулся. Пальцы сжались в волосах и надавили на затылок.У Вани привычно подломились коленки.В рюкзаке тает мороженое, вдруг пришла в голову неуместная мысль.