IV. Громкое и безрассудное (1/1)

1Арион осмотрел злоклятый ус, чтобы понять, как?— и можно ли вообще?— всё исправить.Исправить ничего нельзя, придётся высушить, причём не только пробивший стену отросток, а целую грибницу. Даэдрот, конец утолщён. Несколько месяцев?— и можно поработать, чтобы гриб дальше рос полым, однако ничего не поделаешь, придётся уничтожить то, что могло стать домом.—?Ну я же обещал взглянуть?— и выполнил. До завтра ничего не случится! —?бросает Арион возмущённому, желающему разобраться с проблемой здесь и сейчас Туредусу, после уходит, запирается в своих покоях и…Переводом он не планирует заниматься. Чародеи Телванни тоже устают?— и он укладывается на разложенные на полу подушки и посасывает кальян. В ушах звенит, в теле лёгкость, потому что курительная смесь далеко не такая безобидная, как кажется на первый взгляд?— Арион не гнушается чем-либо покрепче табака. Обыденные мысли улетучиваются……а вот те, которые вытравить не удаётся, возрождаются, освобождённые из-под вороха дум о быте.Чары между пальцами искрят. Если Арион захочет, то исчезнет из собственных покоев?— и пусть Туредус решает проблему сам. Надоел.И тут же появляется ощущение, что к затылку кто-то приложился тяжёлой пятернёй. Не столько больно, сколько унизительно. Арион почти слышит упрёк: ?Нет, я знал, что вернёшься, однако, как минимум, поумневшим и повзрослевшим. Увы…?Наверняка Дивайт Фир так скажет, если увидит бывшего ученика, в придачу укуренного. Ему слишком много лет, чтобы научиться отличать трезвого от пьяного или находящегося под дурманом. Юного Ариона, само собой, тянуло попробовать всё, а без привычки случалось всякое.—?Завёл ученика на свою голову… —?чудится ворчание сквозь гул в голове. —?Неужели что-то мешало хотя бы спросить, что и в каких количествах курить, чтобы не было… так!..Арион ничего не говорил в своё оправдание. Потому что не мог: едва заканчивался приступ, как тошнота накатывала с новой силой. Проблески стыда мелькали, когда он видел подол облёванной, к счастью, далёкой от вычурности мантии.Теперь он знает, что на курительных смесях экономить не надо, и умеет отличить подделку. От той, что он вдыхает сейчас, тошнить не будет. Будет только сушить?— уже сушит?— во рту, а головную боль легко убрать зельем. Хотя он ночь не поспит, однако сил появится много.Сначала Арион поднимет повара, чтобы позавтракать, затем прикажет разбудить чародеев помладше, чтобы помнили, что безделье чревато его гневом.Мысль, что придётся уничтожить то, что росло долгое время, лезет в голову, несмотря на дурман. Неудача режет, точно ножом по сердцу?— или серпом по яйцам, кто как выражает одно и то же разными словами. Скрыть её не получится?— уж слишком она масштабна?— на потеху старым законсервировавшимся пердунам.Но хуже, если башня и в самом деле обрушится.Проигрыш настолько обезоруживает, что даже лучшая смесь уже не помогает. Арион отшвыривает бесполезную трубку кальяна, подтягивает ноги, обнимает их и утыкается любом в собственные колени.Дивайт Фир никогда не нянчился с ним, на добрые слова более чем скупился, однако ни разу не унизил даже намёком, не говоря об оскорблениях, что Арион ни на что не годен.Однако собственной ничтожности порой одолевает настолько сильно, что хочется выплеснуть чувства.Арион поднимается и на нетвёрдых ногах идёт в спальню. Голова кружится?— настолько сильно, что он едва не сносит ширму, и та только чудом не валится с грохотом. Если бы и упала, ничего страшного бы не произошло: Туредус только поначалу бросался на шум, грохотал в дверь и просил отозваться, что случилось. Теперь привык и не приходит.Он в любом случае проснётся…Арион подходит к стене и сдёргивает с крюка амигасу?— коническую шляпу из рисовой соломы. Такие носят гондольеры и……те, кто прячут лицо, потому что поля дают хорошую тень.Арион переворачивает шляпу и прикасается к одной из петель, в которую можно продеть дротик, кинжал или… Камень душ, флакончик с зельем или скрученный в трубку свиток?— вполне. Амигаса, купленная в Вивеке, как и прочие особо ценные экспонаты, хранится в покоях, а не в музее.Сейчас она нужна не для любования. И не из желания надеть взята в руки.В этот раз она нужна, чтобы выплеснуть эмоции?— как когда-то давно, когда Арион кричал в ведро, чтобы приглушить звук.Арион подносит амигасу к лицу и набирает в прокуренную грудную клетку воздух.2Туредус Таланиан редко срывается на крик. Как правило, он говорит негромко, но не повторяется, тренирует воинов по принципу: ?Кто не расслышал, тот виноват сам?. Ариону же, в свою очередь, доставляет удовольствие дразнить его, потому что он не салага-солдатик Имперского легиона и даже не боец рангом повыше. Потому он так часто ?витает в облаках?, что ему нравится принуждать других поступаться принципами.Туредус появляется, чтобы выяснить, что произошло. Арион немного опускает голову, чтобы спрятать лицо под полями амигасы.Беспокойство в карих глазах сменяется презрением. Заспанные имперские черты искривляются в брезгливой гримасе.—?Я пришёл, чтобы спросить, что случилось, но… —?Туредус шумно втягивает воздух,?— не случилось ничего, не считая наркотического угара.На его лице читается: ?Если бы воины так обкурились, наказания бы не избежали?. Какого именно, Арион не уточняет, но знает одно?— Туредус любит наказывать исправительными работами и ненавидит?— лишением свободы. Какой прок от заточения в тюрьму, если заключённого следует кормить-поить?Даже такой, встрёпанный, Туредус?— легионер до мозга костей. Даже несмотря на подштанники и наспех надетую рубашку, в вырезе которой виднеется поросшая тёмными волосками грудь, он в первую очередь воин. На поясе?— ножны, а в них?— меч. Туредус спит с оружием.Вовремя пришёл, всё-таки…Арион облизывает сухие губы. Не помогает: слюны очень мало. Сердце часто бьётся, кровь приливает к щекам?— и не только к ним.Курительная смесь усиливает не только чувства, но и порождает похоть. Если та накрывает очень сильно, Арион?— что ж поделать? —?дрочит, чтобы унять её.Сегодня этого делать не придётся: идея пошуметь пришлась кстати.Арион берёт Туредуса за руку и втаскивает в свои покои, после ногой толкает дверь. Тот даже не сопротивляется, а это значит, додаст то, чего лишил днём. Не морщился бы только, а то будто ничего, кроме цветов, не нюхал. Ясно, что и пил, и вспоминал, зачастую?— неприятно-болезненное. Отмалчивался, уходил в себя и заливал спиртным то, что мучило. Огрызался в такой миг?— и даже Арион его не трогал.Тот спотыкается на ступеньке, потому что амигаса в этот раз играет с ним злую шутку и сползает на лицо. Он срывает и небрежно её отшвыривает, после, как и прежде, ведёт Туредуса. Хватает за плечи?— и вдвоём они падают на разобранную, но так и не использованную по назначению?— для сна?— постель. Благо ночная рубашка, любимая, задирается до бёдер, когда Арион раздвигает ноги.Туредус отворачивается и не пытается, как делает это нередко, поцеловать. Он не любит запах курительной смеси, даже приятный.Он, поганец, откатывается, когда Арион трётся возбуждённым концом о его пах, после садится и спускает ноги.—?Не в этот раз,?— ещё и отказывает,?— потому что мой распорядок дня это не входит. В это время я сплю?— и вы об этом прекрасно знаете.Ну конечно! Днём он получил разрядку. Само собой, Туредус не юноша. Да, неды живут недолго, да и концы у них могут повиснуть в середине жизни (тогда как у меров импотенция, за редким исключением, наступает в глубокой старости). Однако у него ведь всё исправно.—?В твой распорядок дня, насколько я помню, вообще трахаться не входит! —?Арион, уязвлённый отказом сам, не может не ответить тем же дрейком.—?Вы несёте откровенную чушь?— и сами это знаете. —?Туредус нависает над Арионом?— так низко, что тот ощущает дыхание, отдающее табаком?— запах, от которого заядлым курильщикам никогда не избавиться.Хочет поцеловать? Туредус любит это делать, но это проверено не на собственном опыте, а со слов.Арион не считает в постельных играм прикосновение губ к губам чем-то важным. Он может обвести языком округлую ушную раковину, затем куснуть мочку. Он может поцеловать соски?— или иные чувствительные места. Он не гнушается взять член в рот, после?— яички. И не только их: побыть Туредуса снизу он сумел уговорить, и для этого пришлось проявить смекалку, чтобы тот не отказывал, если в постели захочется разнообразия. Арион не гнушается приласкать ртом, потому что одно из качеств, что нравится ему,?— чистоплотность Туредуса, разбивающая мифы о легионерах как о вонючих потных н’вахах.Хотя смена ролей не закончилась крахом, однако такое ?разнообразие? значительно уступало привычному, поэтому гораздо чаще Арион прогибался под Туредуса?Таланиана — в постели, конечно.Тот устраивал почти во всём, если бы не одно ?но?.Задумавшийся Арион не отвернулся вовремя, когда его лба коснулись губы. Будто не любовник поцеловал любовника, а мать дитя перед сном! Туредус навёрстывал своё, как мог.Ариона невинные поцелуи в щёки или лоб раздражают?— настолько, что хочется прогнать Туредуса, когда тот забывает или ?забывает? об этом,?— не из спальни, а из Тель-Воса. И плевать на последующие распри с Имперским Легионом и ворохом всяких документов с обоснованием, почему он не имеет права делать этого. И плевать, что придётся искать отличного командира, который научит воинов Телванни дисциплине.—?Твоя взяла. Иди, спи! —?Арион садится в постели.—?Спокойной ночи. —?Треклятое воспитание не позволяет Туредусу как обращаться на ?ты?, так и вынуждает бросать пожелания.Арион садится и брезгливо утирает лоб.Туредус терпеть не может курительные смеси, от которых, в отличие от скумы, зависимость не появляется, потому что не один его подчинённый ими отравился и на короткое время становился далёким от боевой готовности. ?Что данмеру хорошо, то имперцу смерть?,?— любит он присказку, которая в каждой части Тамриэля перекладывается на свой лад. Арион уверен, что дело не в расовых особенностях, а в том, что легионеры курят смесь, как сиродильский табак?— заворачивают в бумагу, а если и забивают кальян, то неумело, и в конечном итоге вдыхают гарь.Скамп с ними, с воинами Имперского Легиона.Туредус не выносит курительные смеси, Арион?— поцелуи в лицо. И это, как ни странно, их объединяет.Они квиты.