Часть 6 (1/1)

Однажды Криденс понял: отсутствие признаний не означает равнодушие между двумя людьми, а наличие признаний не говорит о том, что тебя правда любят.Грейвс никогда не признавался ему в симпатии. Он не обнимал его во сне, не шептал на ухо что-нибудь милое или нежное и даже почти ему не улыбался. Криденс больше всего боялся показаться навязчивым – и именно поэтому он делал все, чтобы Грейвсу было с ним комфортно жить. Он гладил его рубашки и первым вставал с постели, чтобы отодвинуть шторы и пустить в комнату тусклый и унылый свет.С Грейвсом было теплее, но серость этого отеля никуда не делась.Они просыпались и вместе завтракали. Чаще всего Персиваль в это время молчал, а Криденс не мешал ему находиться в своих мыслях.Грейвс вообще слишком много думал, словно мысленно писал какую-то книгу, которую никто и никогда не сможет увидеть. Он был со всеми предельно вежлив, даже иногда общался с Ньютом и чуть насмешливо улыбался на его нелепые шутки.Ньют все еще был с Мэри, но она любила оставаться одной в своем номере. Не так давно хозяева отеля предложили им взять ребенка, но они отказались. Почему-то Криденсу казалось, что они будут хорошей парой. Не потому что они оба были рыжими. Просто они были какими-то слишком ранимыми, и именно поэтому отлично друг друга понимали.Криденс больше не кидал в стакан лед, потому что ему не хотелось думать о чем-то плохом. А эти мысли лезли в голову – плохие и пессимистичные, и Криденс в эти моменты все-таки нарушал тишину между ними и пытался поговорить. Грейвс его слушал и вел спокойную беседу, словно понимая его состояние.Все было настолько хорошо, что в любой момент все могло просто полететь к чертям. И именно из-за этого Криденс и нервничал.Его нога плохо заживала – помощь подоспела далеко не сразу, и первое время рана гноилась. Гноилась и мерзко пахла, и ложась спать, Криденс всегда боялся, что этим причиняет дискомфорт Грейвсу. Ведь вряд ли он мечтал проснуться от криков, когда он бы передвинулся на постели и завопил от боли.Персиваль скучал по охоте, и именно поэтому Криденс знал – между ними что-то было. Не только разговоры и изредка короткие поцелуи, когда они оба решали выпить – нет, дело было не в этом, а в том, что Грейвс добровольно отказался от охоты из-за него.Однажды Криденс проснулся позже Персиваля. Обычно все было наоборот, но в этот раз он открыл глаза и увидел, как Грейвс стоял напротив окна и смотрел на то, как постояльцы отеля выстроились в ряд напротив своих жертв, а горничные объявляли, кому сколько дополнительных дней будет начислено.Криденсу было стыдно, и из-за своего стыда он пытался сделать все для того, чтобы Грейвс не пожалел о своем решении.Но, разумеется, Криденс бы не был собой, если бы однажды все не испортил.Персиваль спал удивительно тихо. Не шевелился, не переворачивался, не храпел, не сопел и даже словно не дышал. Иногда Криденс просыпался посреди ночи и делал вид, словно во сне он его решил обнять. Он сонно к нему тянулся и что-то бормотал, чтобы Грейвс не подумал, что он делал это намеренно, но утром они все равно просыпались по разные стороны постели.Но сегодня утром они проснулись вместе. Криденс лежал, закинув на Грейвса руку и ногу, а сам он обнимал его двумя руками, одну просунув под его шеей.В номере было жарко. Криденс чувствовал, что в том месте, где они соприкасались, кожа была мокрая от пота. Но это даже не было неприятно – наоборот, Криденс думал о том, что теперь они были словно спаяны друг с другом, и именно поэтому он не стремился освобождаться.Грейвс проснулся почти сразу после него, некоторое время слегка хмуро смотрел в его глаза, а потом, брезгливо поморщившись, перевернулся на спину.- Доброе утро.Криденс привычно пошевелил ногой, проверяя, насколько это будет больно, но почти не почувствовал дискомфорта. Скоро нога заживет, он сможет выйти на охоту, и тогда Грейвс скажет, что они могут разойтись. Наверное, ему следовало перестать обрабатывать рану, чтобы снова началось нагноение. Или спрыгнуть с первого этажа, чтобы заодно сломать себе пару конечностей, Впрочем, Персиваль бы вряд ли это оценил.В окно клювом постучал огромный орел, и Грейвс пристально на него посмотрел, словно он мог бы прочитать по его глазам, каким этот человек был до превращения.- И тебе, Криденс.Грейвс садится на постели, но неожиданно твердая рука заставляет его тут же лечь обратно.В конце концов, Криденс успел поверить в хорошие знаки. Сегодня они проснулись вместе, а это было хорошим знаком. Значит, все будет хорошо.- Давайте сегодня никуда не пойдем? Полежим, посмотрим фильм, почитаем. Я ведь могу почитать вам вслух. Хотите? – Криденс приподнимается на локте и внимательно следит за Грейвсом, который смотрел на него в ответ без всякого выражения на лице.- Я хотел пострелять по мишеням.- Но мистер Грейвс, пожалуйста. Вы каждый день это делаете. Пожалуйста? – он в молитвенном жесте складывает перед собой руки и умоляюще смотрит на чужое безразличное лицо. – Прошу вас. Только сегодня.- Криденс, - Персиваль устало трет пальцами глаза, а потом снова садится на кровати. Прошло всего несколько минут с пробуждения, а он выглядел так, словно уже успел понять, что это был не его день. – У меня есть свои занятия, от которых я не хочу отказываться. Если бы ты послушал меня в лесу, мы бы не оказались в такой ситуации. Не забывай о моем одолжении и дай мне встать с кровати.Криденс кивает головой и чувствует себя так, словно ему дали пощечину.Заслуженную пощечину – и пускай Грейвс ничего такого не сказал, Криденс чувствует себя так, словно его бросили.Персиваль никогда не ставил ему в упрек его прошлое. А главное – он никогда не делал ему замечания про его осанку. Все без конца повторяли ему: ?Не сутулься!?, а Грейвс принимал его таким, какой он есть. Он никогда не акцентировал свое внимание на всей помощи, что успел оказать, и сегодня Криденс довел его до того, что ему все-таки пришлось это впервые сделать.Ему было больно и одиноко.Грейвс молча уходит завтракать, а Криденс остается сидеть на постели.Ему хочется с кем-нибудь поговорить – хоть с кем-нибудь, чтобы его успокоили и подсказали, что делать дальше, и он дрожащими пальцами набирает на стационарном телефоне номер Ньюта.Трубку берет Мэри.- Да?- Э-э-э… Мэри, это Криденс…- Привет, Криденс! – она звучит весьма обрадовано – впрочем, у нее было только два состояния – слишком веселое и слишком грустное. Сейчас, кажется, было первое. – Ньют ушел на завтрак, а меня ночью рвало, поэтому я решила остаться. Хочешь, заходи.- М-м-м… - он чешет рукой затылок, а потом начинает судорожно кивать. Лишь спустя несколько секунд вспоминает, что его никто не видит, и с трудом сдерживается, чтобы не ударить себя ладонью по лицу. – Да. Да. Я сейчас.Он быстро натягивает на себя одежду и идет в нужный номер.Спустя несколько минут он уже сидел за столом и смотрел на чашку, в которую Мэри налила ему пива. Словно сейчас было не девять утра и словно перед ним был бокал, а не чашка, которую плохо вымыли от кофе и из которой торчала маленькая ложка.Криденс с безразличным видом подчерпывает ею белую пену, а потом смотрит, как она стекает назад в чашку.- Тебе плохо, Криденс? Ты можешь поплакать, если хочешь. Я хорошо отношусь к мужчинам, которые плачут.Он поднимает на нее слегка удивленный взгляд, а потом отпивает пиво. На самом деле ему совершенно не хотелось плакать. Он не чувствовал к себе жалости и не хотел выплеснуть все эмоции. Было ощущение, что его боль была настолько тяжелой, что она осела в его груди и никак не хотела вскипать, чтобы с гноем выплеснуться наружу.Он ведь все испортил. Впервые Грейвс ушел завтракать один. Впервые он на него разозлился – а главное из-за чего? Из-за того, что Криденс захотел посидеть в номере и провести время вместе.- Я знаю, что тебе поможет.Мэри смотрела на него с легкой улыбкой – пожалуй, сострадание и тонкое понимание чувств других у нее было не менее развито, чем у Ньюта, и она быстрым шагом идет в ванную. Возвращается через минуту с какой-то маленькой коробочкой и ставит ее на журнальный стол между ними.- Если не можешь плакать, значит боль нужно самостоятельно из себя доставать. Это все равно что вскрыть нарыв, чтобы вытек гной. Это тебе поможет, - она тепло ему улыбается, а потом начинает по очереди выкладывать на стол предметы – перекись, лезвия, вату и пластыри. – Я тебя научу.Сегодня она была в рубашке, и некоторое время она возится с пуговицами, чтобы расстегнуть манжет и оголить руку по локоть. На коже белели и розовели ровные шрамы, но она ничуть их не стеснялась.- Вначале надо перекисью смочить лезвия и кожу, - она демонстративно это делает, а потом крепко стискивает лезвие в пальцах, занося его над левой рукой. – Потом начинай резать. Следи, чтобы было не слишком глубоко, потому что тогда придется зашивать, а если пойдешь в медпункт, то тебя спросят, зачем ты это сделал. Замучают с психиатрами, так что лучше не надо. Плавно режь, следи, чтобы рана не раскрывалась слишком сильно, а потом прижми вату.Криденс берет в руки перекись и чувствует неожиданную решительность. Он обрабатывает кожу и лезвия, а потом думает о том, в каком именно месте нужно было резать.Если ниже локтя, то будет очень заметно. С другой стороны, плевать.Лезвие медленно двигается по коже, разрезая ее, как бумагу, а Криденс не чувствует никакой боли. Лишь желание причинить себе вред, потому что он сделал ошибку – разозлил Грейвса, который был к нему слишком добр, он сглупил и позволил себе перейти черту, он опять все испортил и…Криденс надавливает лезвием слишком сильно, кровь льется на его серые брюки, а потом дверь раскрывается, и в номер заходит Грейвс.- Вот ты где. Ты так и не пришел на завтрак и я подумал, что ты можешь быть… Какого черта?Персиваль поджимает губы и делает два шага в их сторону. Мельком огладывает стол, хватает Криденса за руку и дергает на себя, чтобы лучше рассмотреть – теперь кровь стекала на ковер, оставляя на нем темные, некрасивые пятна, и Криденс вновь чувствует стыд, но теперь уже за это. Из-за его глупости горничным придется его оттирать, прич…Грейвс выпрямляется, а потом отвешивает Мэри пощечину.Он делает это с почти безразличным лицом – так, словно сделал это только потому что должен был, а она не издает никакого звука и только прижимает ладонь к щеке. Грейвс смотрит на нее еще несколько секунд, а потом хватает Криденса за ворот и почти выталкивает его из номера.В коридоре никого не было, Грейвс уверенно тащит Криденса за собой, а тот безвольной куклой неровными шагами следует за ним.Когда они оказываются в номере, дверь за ними захлопывается, а Криденс неожиданно даже для самого себя прислоняется к ней спиной, сползает к полу и начинает плакать. Шумно, некрасиво и очень постыдно – потому что эмоции, наконец, смилостивились над ним и решили выйти наружу, словно рвота после чрезмерно выпитого алкоголя, которая была омерзительна, но после нее было легче – и Криденс размазывает слезы по лицу, хнычет и старается не смотреть на свою руку, которая продолжала кровоточить.Грейвс закуривает прямо в номере, нервно шагая по комнате, а потом, наконец, останавливается и смотрит прямо ему в глаза.- Что тебя, черт возьми, не устраивает?- Я просто хочу, чтобы вы меня любили.Криденс знает – этими словами он окончательно все испортит и заставит Грейвса выкинуть его из номера. Пускай подыхает на охоте или пускай его превратят в чертову птицу – и все потому что он перешел все границу и перечеркнул все правила.Но Персиваль неожиданно меняется в лице. Садится перед ним на корточки – такой теплый и спокойный, что хотелось обнять и не отпускать, - а потом запускает пальцы в его волосы и начинает мягко гладить его по затылку.- Любовь, ненависть – все это крайности, Криденс. Но я же здесь. Я никуда не уйду. Все будет хорошо.Грейвс вытирает большим пальцем слезы с его щеки, а Криденс думает о том, что впервые в жизни по-настоящему не разделяет ненависть Персиваля к крайностям.