Глава 8 (1/1)

Год, который должен был принадлежать Арджуне после Бхимы, не сдвинулся в пользу Накулы. Холод, весну, лето, дожди, осень и зиму — все шесть сезонов я провела в одиночестве, взяв на себя самые суровые обеты из тех, которые доступны царице. Я отказывалась от излишеств, удобств и лакомств, но не переселялась из дворцовых покоев и поддерживала общение со всеми четырьмя братьями — я была нужна им и нашей столице.Три года изгнания тянулись бесконечно и всё же закончились. Мы ждали не сговариваясь и не признаваясь, с тревогой и надеждой, так кротко и жадно, что напоминали друг другу крестьян в ожидании первых дождей. Крестьяне дождались своего, и влага обрушилась с неба, а наше ожидание всё растягивалось, всё удлинялось. Мы потеряли Арджуну, он удалился на такое расстояние от Кхандавы и Куру, что вести давно перестали долетать, даже причудливые слухи о его похождениях, такие изобильные в первые два года, иссякли и сошли на нет. Мы отсчитали последние дни и часы его изгнания — а он то ли погиб, то ли… То ли вовсе не спешил возвращаться в семью.День за днём я по многу часов выстаивала на открытой террасе, придерживала покрывало, когда задувал ветер, отступала вглубь, когда начинался дождь, и смотрела на главные дворцовые ворота, а над ними наплывали пеленой на пелену облака, всегда стремясь на север и на запад, как им полагалось в это время года. Паломники поодиночке подходят к особому окошку справа от огромных створок, чтобы получить милостыню. Буйволицы, коровы, собаки, верблюд, ни одной колесницы. Коровы, собаки, пешеходы, несколько стражников возвращаются из города. Одинокая колесница — охотничья, принадлежащая Накуле, доверху полная дичи, обтянутая леопардовыми шкурами, узнаваемая слишком хорошо и издалека. Коровы, стражники, волы, двуколки с провизией, их с препирательствами разворачивают и отправляют к служебным воротам, пешеходы, собаки…Почти через риту после окончания срока, когда я заново выучила дорогу в покои Накулы и покидаю их только для того, чтобы высматривать приезд Арджуны, в гостеприимно распахнутые ворота нашей Майясабхи сверкающим метеором влетает нечто диковинное — белая, серебряная и золотая колесница, но ею правит женщина… нет, совсем юная девушка. Чёрные волосы возницы разметались, голова запрокинута, счастливый смех рвётся с губ, неслышимый за звоном и громом, летящим впереди сияния колесницы.?Шикхандини приехала?, такова моя первая мысль, но нет, это никакая не Шикхандини. Мгновение спустя я понимаю: оберегая нежные девичьи ладони, вожжи не понарошку держат поверх её рук другие руки, и вплотную за нею, светлым повторением её очертаний, серебристой тенью стоит второй ездок, лицо за её щекой, у самых волос. Девушка с видом полного блаженства откидывает голову ему на плечо… оглядывает верхние уровни дворца, видит меня на третьем ярусе на галерее… забывает, как смеяться, и бледнеет до того, что её кожа становится одного оттенка с его кожей.Долгожданный изгнанник вернулся и привёз с собой жену. Ещё одну, четвёртую по счёту. Это сестра его побратима Кришны, Субхадра, с классически безупречной внешностью — тёмные глаза с голубоватыми белками, золотистая, зацелованная солнцем кожа, волосы чёрные в синеву, идущие волнами и закрученные кольцами, подобно разбушевавшемуся океану у берегов её родной Двараки, как заставить себя поверить, что это неотразимое совершенство появилось у тех же матери и отца, что и черномазый Кришна?Эта девушка только для Арджуны, она принадлежит ему безраздельно, останется с ним навсегда. В общем зале, наобнимавшись с братьями, он смеясь рассказывал, как провёл последний год изгнания в Двараке, загостившись у Кришны, в роскоши и довольстве, пока мы сходили с ума от неизвестности, и какую каверзу сочинили они втроём с Кришной и Субхадрой — чтобы избежать трений с родичами невесты и уже появившимся было у неё женихом, не Арджуна похитил и увёз девушку, а наоборот, девушка украла великого героя Арджуну! (Взрыв хохота, шквал подзадоривающих молодого мужа насмешек и намёков, и улыбается не переставая даже Юдхиштхира.) Оттого-то Субхадра напоказ и правила знаменитой колесницей, выезжая из Двараки и въезжая в Индрапрастху.Мои языки пламени вздымаются до небес, как сказочные посевы, живущая во мне Чёрная с неслышимым рёвом встаёт на задние лапы. Я тихо выскальзываю и затворяюсь у себя, чтобы не сжечь дворец и будущую империю. И это не самомнение: гнев царицы может нарушить хрупкое драгоценное равновесие, оскорбление царицы может означать поползновения ко злу, раздор в династии, убийства и войны.Арджуна не попросил о встрече, не заглянул ко мне за прощением, оправданием, хотя бы за положенным благословением на свой брак, да что там, он даже не глянул в мою сторону. Субхадре пришлось идти знакомиться в одиночку, вдвойне тем смущаясь. Соперница прокралась ко мне без объявления войны: только что никого не было — и вдруг она входит в запретную для чужих арку моих покоев. Глядит на меня во все глаза с непонятным выражением и останавливается.— О все боги сразу, — шепчет девушка.Идёт на меня, спохватывается и останавливается снова.— Царица Драупади.Я рассматриваю её, как генерал наступающего врага, ожидая первого промаха.— Вы… вы!Одинокая слезинка скатывается по её лицу, делит щёку пополам прозрачной чёрточкой, у гостьи из Двараки отличная косметика и искусные горничные — её сурьма не размазывается. В волосах у неё тиара замужней женщины, как же без неё, в остальном Субхадра одета нарочито, до наивности просто, настоящая принцесса-пастушка, даже украшений на ней посвёркивает не больше десятка.— Махарани! — а дальше слова вырываются и несутся на меня волной наводнения, обезумевшим табуном, одно в обгон другого. — Я слышала, что вы — первое из чудес Индии, что вы сводите с ума мужчин, но я приписывала вашу славу льстецам и сказочникам. А сейчас я вижу вас и понимаю, что исход нашего поединка предрешён! Арджуна побеждает только мужчин, а перед вами не устоит ни мужчина, ни женщина!— Ты сестра Кришны, — вслух договариваю очевидное я, едва удерживаясь, чтобы не отпрянуть от её рук, протянувшихся к моим лодыжкам. Наверняка её брат-хитрец надоумил и подучил её, какими речами найти ко мне подход!— Вы назвали меня своей сестрой? Дайте Субхадре позволение быть вам не сестрой, а последней служанкой!Да она беспросветно искренна, или я ничего не понимаю в людях. И я не понимаю, плакать мне сейчас, смеяться или сердиться.— Мой брат Кришна предостерегал меня, что мне до вас далеко, что старшая из жён его друга Арджуны особенная… я думала, он поддразнивает меня, как всегда, а он впервые в своей жизни сболтнул правду! О раджнораджни, о царица царя, вы затмеваете моего мужа в моих глазах!Этого ещё не хватало.— Садись, Субхадра. Прекрати неподходящие речи, давай побеседуем как положено.Я показываю ей на сидение у стены — девушка порывисто усаживается на ковёр у моих ног и с обожанием возводит на меня глаза.Как выяснилось из дальнейшей беседы, Субхадра вполне умна и успела понять, в какой переплёт попала. Соглашаясь на весёлый свадебный розыгрыш, поддержанный её шкодливым братом Кришной, она не осознавала, что вступает в семью с такими сложными и запутанными отношениями, и в полной мере обнаружила это, только прибыв в Индрапрастху. Девушка не склонна к проискам, воспитана как должно, чиста — и влюблена в Арджуну как кошка, со всем пылом первой пробуждённой страсти. А теперь, извольте порадоваться, ещё и в меня вдобавок. Ей проще, она принимает меня как изначальную часть жизни Арджуны, а мне придётся смиряться с её существованием.Я заключила с нею соглашение о том, что один год из пяти Арджуна будет принадлежит мне, закрепляя свои права и не признаваясь Субхадре, сколь зыбкими они видятся мне самой.— И как мои мужья не посягают на меня, пока не настаёт их год, так ты не будешь даже смотреть в сторону Арджуны, когда он будет моим мужем. А потом четыре года он твой, да не останется у него врагов.В глазах у неё быстрее стрел Арджуны проносились и сменялись вопросы про только что закончившийся год, про наши отношения и про избыток странностей, которые она успела подметить в новой семье, но Субхадра пылко подтвердила своё согласие на все условия и ни одного вопроса не допустила на свои улыбающиеся губы, нежные и приманчивые, как полураскрытый цветок каравиры.Словно на мне лежит зарок, хотя я его и не давала: я не в силах ненавидеть людей, которые любят Арджуну. Словно весь род людской сговорился против меня: когда-то Юдхиштхира нашёл путь к моему сердцу и примирил меня с моей участью через любовь к брату, а теперь и Субхадра играючи разоружила мой гнев. Я чуть не разрыдалась от противоречивых чувств. Я почти ненавидела её, понимая, что мне с нею не соперничать — быть может, красота её и проще моей, но она принадлежит одному Арджуне, она подарит ему детей, она сестра его неразлучного побратима, она не Драупади, и этим всё сказано. А между тем моё сердце уже расширилось, чтобы вместить её и поставить рядом с Арджуной и остальными.О достойная посмеяния Драупади, говорила я себе, если ты будешь любить всех, кто поддаётся чарам Арджуны, мирским и воинским, тебе придётся полюбить весь мир. Остановись где-нибудь! Я злилась на себя куда больше, чем на Субхадру. Держать сердце на Арджуну у меня не получалось вообще, напрасно было напоминать себе, что столь великую боль мне причинил прежде всего муж, а не соперница.Между тем Арджуна уезжал со скандалом и со скандалом вернулся. Он втянул Кхандаву в сложную историю, ведь брат легкомысленного Кришны, Баларама, обладатель реальной власти в Двараке и царь Шурасены, уже почти обещал Субхадру наследнику Хастинапуры. Юдхиштхире пришлось вести нелёгкие трёхсторонние переговоры между Индрапрастхой, Хастинапурой и Матхурой, улаживая недоразумение, исхитряясь предложить Суйодхане возмещение за ущерб и при этом прямо не упомянуть род ущерба, иначе наш Суйодхана воспламенится, как груда хвороста в пору засухи. В Индрапрастхе главный искусник по дипломатической части Арджуна, но именно к этим переговорам его, понятное дело, никак нельзя было подпускать.И вновь ни слова упрёка между братьями — научится ли когда-нибудь моё сердце столь благому молчанию мелочных страстей?Внезапно, когда я уже сожгла все надежды на погребальном костре и пепел унесла река, этот муж четырёх женщин присылает Накуле просьбу: хочет повидаться с его женой наедине. Год Накулы не так давно начался, Накула попеременно восклицает ?ахо!? и ?ха!?, сверкает на меня глазами, выдёргивает цветки из гирлянды, меряет комнаты шагами, от стойки для оружия к бассейну, от бассейна к занавесям, припоминает какие-то смешные детские обиды от Арджуны, а заканчивает тем, что даёт разрешение.Но тогда я спохватилась, что разрешение мне спрашивать теперь ещё и у Субхадры. Та посмотрела на меня с тревогой в глазах.— Как, уже прямо сейчас?И не успела я объяснить, что это муж Субхадры увидится с женой Накулы, как на меня обрушились возгласы и хлопоты: да неужели я собираюсь показаться Арджуне в этом простом жёлтом шати, с покрытыми волосами? Нет, не стоит звать никаких глупых девчонок, они будут квохтать вокруг меня так долго, что Арджуна передумает, лучше она, Субхадра, сама мне послужит! Она очень понятливая, вот увидит дорогая старшая сестра! Она меня не оставит в покое, пока не уложит мои волосы двойной раковиной, так, как недавно придумали делать в Двараке, вот он удивится! Это быстро, мне не стоит волноваться! Если только я буду шёлковая и посижу тихо! Я уступила её натиску и доверила ей выбор своего наряда и причёски, но когда Субхадра поправила мою алую с серебром паллаву, открыв плечо, и тихонько ускользнула в боковой выход, я не пододвинула зеркало.И Арджуна входит в мои покои, как никогда загорелый, даже немного посмуглевший, лицо зримо темнее волос, весь в золотой пыли дальних странствий и жарких сражений, в чудной заморской одежде, прилегающей к телу — на удивление мало ткани на неё пошло, и так много она закрывает. Все мои певчие птички в клетках при этом зрелище умолкли, или я попросту перестала их слышать.Он замедляет свой широкий шаг на пороге, а я поворачиваюсь к нему от окна. Его собственные волосы удерживает необычно сложенный, хитро обкрученный вокруг головы отрез белой ткани. Он как просвет во тьме, как распахнутая дверь темницы, а я лишь тёмный кокон ткани против света, и я свела и перекрестила перед лицом оба края анчалы.После всего, что было, какие слова ни составь вместе, они будут бессильны. И поэтому я отбросила собственные слова и чуть слышно выговорила печальной речью простонародья:— Молния в гости, а в доме ни соломинки…Мой шелестный голос останавливает его на полушаге.— Прости, прости меня, Драупади, прости!Точно ли я это слышу? Или мечта и жажда шутят со мной злые шутки? Но тот, кого невозможно победить ни мужчине, ни женщине, безоружно сводит и стискивает ладони передо мной. Я, хоть и не сразу, набралась решимости поднять глаза выше, на животворное сияние его лица, на белые перья цапли над бесцветно-слепящей алмазной звездой, которой схвачены складки тюрбана у него надо лбом, и следующие слова порхнули сами:— В урагане где пичужки след?— Я так долго причинял тебе боль, — кротко переждав, взывает ко мне он, — и только для того, чтобы понять, что истерзал, изранил себя же, — он пытается зайти со стороны и заглянуть мне в лицо, но я отворачиваюсь и раз за разом отвечаю иными, заёмными словами:— От слова ?огонь? губы не горят…— Ты сердишься, знаю. Из-за Субхадры, из-за Читрангады с Улупи. Вот что тебе следует знать о Субхадре — она безупречна, полна достоинств, ещё больше сблизила меня с Кришной, но привезя её сюда, я отчаялся, я зарекаюсь повторять свои ошибки. Она не излечила меня. Ни одна из них, — срывается его голос. — От тебя — никто.Столь просто? Как это бывает только во сне? — Я напрасно измучил и отверг тебя, напрасно я подстроил изгнание, напрасно смотрел на тебя в чужих объятиях. Всё зря, всё впустую! — слово, тихо плеща, набегает на слово, нет на свете ничего певучей и доходчивей, чем голос ария, говорящего от полноты сердца, с придыханием и трепетом, голос самого сурового мужчины может стать в такие минуты нежнее материнской колыбельной.— Против огня — всё зола, — я отступаю дальше от света, словно Арджуна осыпал меня оскорблениями, а не словами из грёз, но он следует за мной, твердя и взывая:— Прошу, прими моё раскаяние, прия. Я хочу быть твоим мужем в свой следующий год. Пусть раз в пять лет. Арджуна побеждён в этом, ты победила, вы все.Улыбка его меняется, искажается от сладости к горечи, он качает головой, словно сам не верит, что ему случилось сказать такое.— Что за дружба у огня с хлопком? — я всё ещё укрываюсь за чужими словами.— Драупади, огонь мой, я был к тебе так несправедлив! Обвинял тебя в нашем общем горе, твоём и моём, — словно сейчас воскрес тот юноша, который вёл меня за руку к хижине горшечника. Невозможно поверить ему — и устоять перед ним невозможно.— А ты не просто прекрасна, ты самая мудрая и достойная из женщин, которых я знаю: всегда произносишь уместные речи, живёшь словно не отбрасывая тени!— Первый узел на поклаже всегда слабеет, — выдохнула я главным упрёком.— Ну хочешь, я отошлю Субхадру назад к семье? — Арджуна делает отмашку, словно отбрасывая нечто от груди. — Берусь насмерть поссориться с Баларамой, даже с моим Кришной! Пусть война с Дваракой, с ядавами, пусть прерванная дружба! Зато ты хотя бы узнаешь свою цену в моих глазах, великую цену, нежная!— Никого никуда не надо отсылать, — наконец вернулся ко мне голос.Он приглушает тон, но тем больше нежности в каждом слове, так редчайшие, драгоценные приправы бросают в блюдо под конец, на слабом огне:— Я слышал, ты приняла её, не стала третировать. Какое у тебя сердце, Драупади!— Конечно, я приняла её! — вырвалось у меня. — С кем ещё я смогу с утра до ночи говорить о тебе?И тут Арджуна сотворяет нечто такое, за что ему причитается уже не изгнание, а казнь, — в отчаянное объятие заключает жену младшего брата, прижимает к сердцу и, стоя так, с жарким звериным выдохом говорит мне в волосы: ?Потерпи?, и не успела ткань моего покрывала опасть на ковёр, как он пропадает, словно не по земле ушёл, а под землю.Потерпеть его, невозможного Вибхатсу? Потерпеть ещё четыре года, которые разделили нас по его же милости?Золото мягче серебра, в том серебряном теле заключено золотое сердце, Арджуна мягкосердечен и великодушен, повсюду, со всеми, не только на поле боя.Лишь много позже вспомнилось мне, что в бою и на переговорах этот знаток военных хитростей любит действовать на противопоставлении и чередовании — разгорячить другую сторону мнимой слабостью или невниманием, поддаться и сделать шаг назад, а затем резко сменить тактику и направление удара.