И по ночам тоже (1/1)

Ещё через полпакши мы выехали из Кампильи в Хастинапур. Пандавы больше не скрывались и не шли пешком, а путешествовали как пристало царским сыновьям. Арджуна держался где-то далеко впереди, в голове поезда, и мне не удавалось увидеть его ни на поворотах, ни на остановках.В первый раз попав на улицы столицы Куру, я поняла, почему мысль о моём браке с Юдхиштхирой, вторым здешним наследником, так стремительно привилась в уме моего отца. Стены, крыши, окна, стропила, террасы, колонны, лесенки и уступы, скромные белёные и зажиточные, покрашенные и расписанные узорами дома уже на полпути через город начали сливаться у меня в глазах, как деревья бесконечной чащи. Этот Хастинапур был несопоставимо обширнее и богаче нашей Кампильи. Пять тысяч семейств? Десять или, только представить, даже двадцать тысяч? Число горожан, которые вышли встретить нас на широкие, прямые улицы, чисто выметенные и обрызганные душистой водой, украшенные яркими тканями и цветами, превосходило всякое воображение.Въезжая в Хастинапур, я стояла на первой из колесниц, рядом с мужем, а значит, немало цветов и лепестков, славящих возгласов, благословений и просьб о благословении пришлось и на мою долю, и при этом ни одного непристойного выкрика из тех, которыми смущают молодожёнов, не слышно было и нападок на многомужество. О чём это говорило, об авторитете здешней власти или об уважении к старшему сыну их прежнего правителя Панду?Гордясь и досадуя, я смотрела, с какой любовью чужая столица приветствует Юдхиштхиру — а ему подводили для благословения детей, словно седобородому чудотворцу из лесной обители. Я бы даже приревновала славу третьего брата к славе первого, но нет — словно на хребте вепря-вишну нас возносило над ревущим внизу океаном, такая волна шума вздымалась за нами, с отставанием, так что мы не оглядываясь могли угадать, насколько далеко от нас, третьим, по старшинству, едет Арджуна. Приветствия, доставшиеся нам, превращались в лепет ручейка по сравнению с бурей восторгов, посвящённой ему, самому любимому из всех.Грубоватые шуточки и подначки доставались зато ехавшему между нами и Арджуной Бхимасене, а он добродушно их отбивал. Накулу и Сахадэву далеко позади тоже осыпали цветами и похвалами — за юность, за красивые глаза и за то, что они назывались Пандавами, предположила я и промахнулась: позже мне довелось узнать, что врачебное искусство обоих близнецов, наследственное, полученное по праву рождения от небесных целителей, запомнилось в этом городе, успев спасти сколько-то жизней. Если сами способности к целительству нельзя было назвать заслугой этих близнецов, то готовность юных царских сыновей помогать простым людям, надо признать, делала мальчикам честь.Не убирая с лица улыбку, я взглядывала на Юдхиштхиру, пытаясь распознать, как он относится к столь преждевременной, скороспелой и авансом приобретённой славе. Но нет, рядом со мной словно везли местночтимую статую с едва намеченной на губах приветливой усмешкой, такой же непроницаемой, как моя.В конце пути нас ждал пёстро-красочный, многоярусный, сплошь покрытый резьбой и барельефами царский дворец — он показался мне бесконечным лабиринтом, полным сокровищ, который словно сами боги выстроили для того, чтобы вошедший навсегда в нём затерялся и не захотел его покинуть. Внутри мне предстояло увидеть такое изобилие и изобретательную роскошь, по сравнению с которой воспоминания о Панчале окончательно померкли и съёжились. Позолота лежала здесь повсюду, будто простые солнечные лучи, сердолик, яшма и горный хрусталь были вделаны прямо в стены, леса колонн были населены тьмочисленными изваяниями и наводнены вереницами ярко одетых слуг. Царство Куру было не самым обширным, но самым влиятельным из махаджанапад, и оно сказочно обогатилось благодаря завоеваниям последнего века, которые по очереди приумножали Шантану, Бхишма и Панду. Каждая вторая из индийских земель если не стала ещё провинцией Куру, то подчинялась Кауравам тем или иным способом, как протекторат или зависимый союзник.Сойдя на усыпанную лепестками землю внутри изразцовой ограды, я вслух воздала должное искусству нашего суты — именно оно поразило меня больше всего в тот день:— Я словно летела по воздуху! Даже те, кто правят чудесными ваюянами, не мчат своих повелителей по путям небес так плавно и не входят в повороты так искусно!Вот уж меньше всего я ожидала, что этими словами собью бесстрастие с Юдхиштхиры, и моя храмовая статуя зальётся румянцем, как девица. Молодой возница, такой же темнокожий, как я, разулыбался и почтительно свёл ладони с вожжами, заранее извиняясь за возражение:— Царевна, не моему искусству ты обязана ровным ходом колёс.— Мне следует похвалить дороги столицы Куру? — попыталась исправиться я. — Или эта колесница особенная?— Царевна, — с редкостным жаром ответил сута, — твой благородный супруг всегда правдив, и поэтому колесница под ним никогда не касается земли. Такое благословение дано нашему Дхармарадже!Мне тут же захотелось наклониться и поближе осмотреть колёса, которые с виду самым обычным образом попирали пыльную убитую дорогу, но я, конечно, не могла так поступить при всех. А потом меня озарило пониманием, и я, забыв про колесницу, повернулась к Юдхиштхире — всё иное на мгновение словно отдалилось и выцвело вокруг нас.— Всегда правдив? — переспросила я только одному слышным шёпотом. — И по ночам тоже? ?Друг, посланный небесами?? ?Напев и песня?? Единственная и первая?Мои колени чуть не подломились от смущения, от смешанных чувств. Слова, которые он прикладывал ко мне как драгоценности… признания, которые можно повторить только себе, и то чуть слышно… доводы, приведённые им в самом первом разговоре… всё то, что я считала обязательной ночной данью, которую привычны выплачивать мужчины, после этого открытия представало в ином свете.Юдхиштхира вернул мне столь же растерянный взгляд: похоже, он настолько свыкся со своей репутацией, что у него и в мыслях не было полюбопытствовать, а много ли знает о нём девушка, которую он, вопреки всему, взял в жёны. Но я-то разузнавала всё возможное и невозможное об Арджуне, не слишком интересуясь его братьями! И нельзя было остаться в одиночестве или хотя бы друг с другом наедине, впереди нас ждала долгая, многочасовая церемония.