ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Принцесса требует смотреть на неё и только на неё (1/1)

— Хватит, брось уже, не натянешь! …Какое натянуть, он его и не удержит! …Такую-то махину — одной рукой?…После необходимого вступления обещаю повести рассказ о событиях своей жизни сразу с того места и с того часа, на котором обычно кончается рассказ о девушке. Я начну с арены, на которой мою руку вложили в руку жениха, и на этой арене произойдут удивительные встречи и совпадения, а пока этого не случилось, незачем и смотреть на сверкание и пестроту вокруг меня, на сшибки высокомерий и перехлёсты интриг.Я прекраснее всех женщин между Ланкой и Гималаями, но те, кто обвиняют меня в гордыне, совсем ничего обо мне не знают. Неправда, я решительно не горда, ведь ещё в ранней юности я поняла, что в моём самоощущении исключительности нет ничего исключительного. Каждый человек в моём окружении, если поговорить с ним по душам и позаботиться о том, чтобы он слегка приоткрыл лепестки откровенности, думал о себе как о заколдованном принце, каждый находил в себе некие неповторимые и стоящие преклонения черты, каждый несознанно и неистово любил прежде всего себя.Я проверяла много раз: это правило сбывалось и на смуглой до черноты служанке, лицо которой испорчено родинкой, и на всеми презираемом хиджре, и на немолодом вислоусом стражнике.Махараджи, царевны, герои на колесницах, о которых при жизни им в лицо рассказывались сказания и пелись песни, — все они бесконечно менее важны для безвестного слушателя сказаний и песен, чем он, этот слушатель, для самого себя.И если подумать, простые люди совершенно правы — ведь каждый являет собой частицу Целого, крохотную долю великого Атмана, но удивительную, уникальную частицу, которая знает о своей уникальности так хорошо, как никто более, и призвание которой, быть может, и состоит в том, чтобы быть удивлённым носителем этого знания. Было бы глупо отрицать, что любой и всякий из нас ценит свою душу превыше всех прочих, даже превыше души любимого. К чему я клоню? Да вот к чему: если девочка, рождённая чудесным образом для неведомой цели, выросшая первой красавицей своей страны и сопредельных земель, умудрилась и не возгордиться сверх меры, и не пропасть с головой в любовном омуте, то этой стойкостью в добродетели обязана она вовсе не беседам с лесными аскетами и почтенными подвижницами, а запретному шушуканью с кухонными девчонками, за которое её могли запереть и оставить без сладостей.Как многие дети, я появилась на свет по недоразумению.Правителю Панчалы махарадже Друпаде был потребен наследник-воин, такой же, какие росли во всех соседних царствах, способный подхватить стяг его мести, — но родился не сын, а дочь, Шикхандини, других же детей не было. Отец растил и учил Шикху как мальчика, но она не оправдала его надежд. Мне не доводилось встретить более сильной или искусной в битвах женщины, решительностью и упорством она превосходила многих воинов, однако в поле моя старшая сестра безнадёжно уступала не только знаменитым бойцам, но порой и рядовым наёмникам. Тот же Дхриштадьюмна, ещё будучи подростком, как хотел гонял её, взрослую девушку, в учебных поединках.Когда пришёл час первой битвы Шикхандини, отец отправил её против учеников Дроны из царства Куру, для которых та война тоже стала пробным камнем. Войско панчалов было наголову разгромлено, а царь Друпада заплатил за свой провалившийся эксперимент половиной владений. Окончательно подтвердилось, что чудеса не совершаются силой желания, а бедная царевна не предназначена волей небес для сражений с истинными героями.Отцу пришлось признать, что земные средства исчерпаны, собственных же его способностей и познаний недостаточно. Заранее покряхтывая при мысли о такой трате, он послал за брахманами и провёл редкий, разорительно дорогой обряд, на который ушли подати нескольких лет. Первый год двое детей, появившихся у него после этой яджны, росли в скудости и с золотых блюд брали самую незамысловатую стряпню — царская казна была опустошена, мы расплачивались за появление Дхриштадьюмны, и я иногда поддразнивала Дьюму этой нашей бедностью.— …Победы великому Бхуришравасу из Бахлики! …Победы Сатьяки, лучшему из бравшихся за оружие! …Победы хоботорукому Улуке!Не стоит смотреть. Нет смысла слушать. Того единственного, от кого я не отвела бы глаз, на этом сборище нет.…Итак, с моим братом всё было бесхитростно: долгожданный наследник и мститель, посланный отцу в ответ на молитвы, приношения и ритуалы, Дхриштадьюмна пришёл в этот мир для того, чтобы сражаться, и с упоением предавался подготовке к этому занятию.Он очень скоро стал первым мечом Кампильи, но рано или поздно, когда придёт время, ему предстояло встретиться в поединке со знаменитым воином-брахманой Дроной, и я гадала, уйдёт ли он с этой встречи живым. Я любила брата и не хотела его потерять. Впрочем, не слишком волновалась, что потеряю: россказни о разгневанном брахмане и об отнятом полуцарстве казались чем-то далёким, не накладывались на знакомые места и лица, хотя история была недавняя, достаточно недавняя, чтобы наш отец менялся в лице при первом же слоге имени Дроны.А моя сестра Шикхандини после появления Дхриштадьюмны внезапно узнала о себе новую истину: она не просто странно воспитанная девушка, она — новое воплощение скандально прославившейся кашийской царевны Амбы, о чём отцу было известно якобы с самого рождения Шикхандини. Вместе с нею это узнали все, кто желал внимательно выслушать махараджу и поддержать любые его затеи. Теперь Шикхандини иначе объясняли, почему она росла не на женской половине: в предыдущем её рождении герой Бхишма дважды тяжко оскорбил её, Амбу, похитив и отбив у жениха, сам пренебрёг ею и отдал своему воспитаннику, после чего Амба поклялась отплатить за унижение, если не в этой, то в следующей жизни.История Амбы, с участием трёх прекрасных царевен-чужеземок и шивы, пообещавшего перерождение и месть, тоже прогремела по всей Индии и была свежа в памяти всех. Я не склонна к легковерию, и мне не нравилась липучая паутина выдумок, частью которой якобы стала и моя семья, я бы отбросила и позабыла эти выдумки, как паутину стряхивают с пальцев… но мешали рассказы о моём собственном появлении на свет.Все, кто присутствовал на том грандиозном обряде, в один голос клялись, что сначала мой брат Дхриштадьюмна, а потом и я вышли из огня жертвенных костров. Некоторые, впрочем, уточняли, что я сошла с алтаря. Не могли же все эти свидетели заблуждаться или сговориться? Не могли же двое подростков, мальчик и девочка, появиться на месте жертвоприношения, допустим, потеряв память и случайно выйдя на зарево яростно пылавших огней, — это ведь звучало как череда слишком невероятных, надуманных совпадений? И рассказы разных людей никогда не противоречили друг другу, я же совершенно не помню той ночи, но не помню ведь и своего детства, притом что храню в памяти все повороты своей богатой на события жизни.Если начало моего жизненного пути столь необъяснимо, может быть, и в истории Шикхандини затерялось зерно правды?— …Вот это иллюзия так иллюзия! …Какая тебе иллюзия, её свояк мой помогал строить, доски строгал! …А если не иллюзия, как так колесо крутится, не переставая, и спиц не различить? …Туда гляди, видишь, шудры за верёвку дёргают, меняются, как устанут?…Оставалось непонятным, как же это моей сестре предстоит одолеть Бхишму, победоносного полководца и бойца, сына великой реки, грозу врагов, которого передавали друг другу по наследству государи соседнего царства Куру, того Бхишму, что славился мощью своих рук и воинским искусством и был словно вечный. Особенно, если признать, что никакой войны между могущественным Куру и располовиненной Панчалой не шло и не намечалось ни при какой политической погоде: их силы превосходили наши впятеро, род правителей Куру, к которому принадлежал Бхишма, был на редкость сплочён, внешним врагам нечего было и думать посеять раздор между Бхишмой и его младшим родичем, царём Куру Дхритараштрой, а ещё менее того между двумя ветвями династии, многочисленными юными Кауравами и Пандавами, которым Бхишма приходился двоюродным дедом. По моим представлениям, если уж о чём и стоило тревожиться — так о том, не полыхнёт ли между Южной Панчалой и Каши: легко могу представить, что затея приплести к нашим внутренним делам имя и горестную судьбу кашийской Амбы не порадовала тамошний царствующий дом.Сама Шикхандини, уж конечно, не воспылала к Бхишме из ниоткуда взявшимися сильными чувствами по щелчку отцовых пальцев и вовсе не искала способа вызвать его на поединок, став посмешищем всех джанапад и махаджанапад. Моя сестра была здравомыслящей девушкой.Чтобы моё неверие было понятнее, следует сказать, что то же самое царство Куру, а точнее его столицу Хастинапур, ещё до перемены судьбы Шикхандини выбрал местом проживания и Дрона. Двоим из детей царя Друпады предстояло, вероятно, впустую пожертвовать жизнью в попытке убить двух сильнейших воителей старшего поколения.