XLIII-II. Правда (1/1)

Бернард почти не знал Гвендолина Ландона. По крайней мере, его оригинальную версию. Вопреки тем данным, которые хранятся в архивах, этот человек был старше даже самого Бернарда?— пускай всего лишь на несколько лет. Тихий, обыкновенно неприметный, он всегда сидел себе в стороне и молча работал. Однако что бы ему ни поручали, этот человек всегда прилежно исполнял сказанное в срок и в отличном виде. Можно сказать, он был одарен великим умом, вот только, как такое обычно бывает, к нему в дополнение шел чудной и, можно даже сказать, скверный характер. Ландон часто был нелюдим, угрюм и когда разговариваешь с ним, он то рассеянно отводил взгляд, то смотрел на тебя, как на назойливо жужжащую над ухом муху. Отвечал тоже порой либо холодно и отстранено, либо резко, словно собака погавкивала.Бернард старался особо с ним не общаться?— да и говорить им было не о чем кроме работы. Наверное. По крайней мере, Ротер никогда не пытался узнать этого чудака получше. Бернард хоть и обладает не самым плохим умом и попал на такую работу не просто мимоходом, но никогда не стремился к великим открытиям и не бросался в науку с головой. Скорее, он находил эти рабочее место и должность достаточно удобными как в плане дохода, так и престижа и собственного комфорта, и делал все возможное, чтобы оставаться на плаву, но при этом не напрягаться сверхмеры. В те годы Бернарду даже больше импонировало общаться с коллегами?— особенно миловидными и женского пола,?— приударять за ними и участвовать во всяких нерабочих посиделках, встречах, двойных свиданиях. Иными словами, Ротер подчас занимался чем угодно, но не работой. Может, поэтому с Гвендолином ничего и не срослось?— Берну казалось, что мужчина относился к нему с долей пренебрежения.А потом… к ним в лабораторию пришла работать Мэй?— только-только окончившая учебу аж сразу на двух факультетах. Причем ее оценки и достижения как в физике, так и на поприще биологии позволяли попасть в куда более престижные места, но нет, девушка пришла к ним. Не то чтобы их лаборатория была такой уж плохой?— вовсе нет, многие мечтали туда попасть,?— но Бернарду всегда казалось, что Накамура достойна большего. Словно… словно она создана для большего. Сначала Берн к ней с любопытством приглядывался. Спокойная, аккуратная, пунктуальная. Не такая угрюмая и нелюдимая, как Гвендолин, но все равно достаточно сдержанная в общении с другими, хотя и при желании может выказать и дружелюбие, и улыбку. Женщина-загадка. Притягательная, интригующая. Бернард пытался к ней подползти и со стороны дружбы, и приударить, но она, казалось, словно видела сквозь него и с легкостью, изяществом и достоинством парировала нападки мужчины. Нет, он, конечно, ее не домогался и не вел себя по-свински?— наоборот аккуратно, безобидно приглашая куда-нибудь или предлагая пообедать с ним в столовой университета.Не сразу Бернард приметил, что Мэй проводит время с Гвендолином не только потому, что какими-то мистическими путями они из раза в раз делали рабочие дела и проекты вместе, а по более личным причинам. Не прошло и нескольких месяцев как девушка уже ходила с этим хмурым чудиком завтракать и обедать, и они даже о чем-то негромко разговаривали. Ландон даже порой улыбался ей, чего с другими коллегами было неслыханной редкостью.Немного позже по лаборатории поползли слухи, что этот хмырь со странным женским именем и Мэй были замечены вместе вне рабочие часы и стен университета, и что они, быть может, встречаются. Также всплыл тот факт, что Накамура, оказывается, в свой выпускной год?— когда еще не работала в их лаборатории?— выбрала своим научным руководителем именно Ландона. Вот уж новость! А этот хитрый лис даже вида не подал. Бернард не знал, что именно связывало этих двоих, но стало понятно: история эта тянулась, должно быть, еще со времен, когда Накамура была студенткой. Мэй и Гвендолин, однако, словно продолжали жить на своей волне, не обращая внимания на то, о чем судачили их коллеги. К тому моменту Бернард оставил какие-либо попытки подружиться с Накамурой. Не то чтобы он рад был это сделать: Ротер вынужден был признаться самому себе, что подчас недобро посматривает в сторону Гвендолина и испытывает к нему нечто сродни зависти. Такая женщина!.. и досталась этому волосатому и нелюдимому задохлику! С каждым днем раздражение в Бернарде закипало и закипало сильнее, и однажды он с ненавистью подумал: ?Да чтоб ты сдох, Ландон!?И он сдох. Как будто мироздание услышало гадкое желание Ротера, всплывшее в его сознании в порыве злости и зависти, и в ядовитую насмешку исполнило его. Сначала с Гвендолином было все как обычно, но затем тот медленно начал чахнуть. Как будто простудился или не высыпался. Бернард, однако, был так занят прожиганием своей пока что юной жизни, что не сразу приметил, что Гвендолин в конечном счете перестал приходить на работу, а Мэй сделалась совсем тихой, мрачной и незаметной?— словно медленно превращалась в собственную бледную тень. Именно тогда Ротер узнал, что Ландон, оказывается, неизлечимо болен. Бернард даже пришел к нему как-то раз в больницу, в палату, где тот сидел на постели осунувшийся, более побледневший и весь какой-то… похожий на пожухлую траву. Его непослушные пышные волосы, казалось, сделались какими-то выцветшими, а свет в глазах стал тусклым. Ротер не знал, о чем говорить с ним?— с человеком, которого всегда не понимал и недолюбливал,?— поэтому только промямлил какие-то шаблонно-утешительные фразочки, оставил принесенные фрукты и конфеты и ушел. А где-то через полгода Гвендолин умер. И Бернард никак не мог избавиться от навязчивого чувства, что во всем виноват он. Что если бы Ротер не поддался зависти и не подумал о столь ужасных вещах, не пожелал бы мысленно смерти Ландону, тот бы остался жив. Глупость, конечно, потому что такой магии не бывает, но Бернарду все равно было очень гадко. Не хотелось больше ни приударивать за кем-либо, ни ходить на вечеринки и свидания. Вроде, он не был особо хорошо знаком с этим Ландоном, а известие о его смерти все равно повисло над Ротером черной дождевой тучей. У него даже не хватило мужества подойти к Мэй и поговорить с ней о произошедшем, спросить, что же все-таки случилось с Гвендолином. Исходя из слухов, было понятно, что у мужчины обнаружилась какая-то неизлечимая болезнь, но из всей лаборатории только Накамура была с ним близка и могла знать больше.Затем Бернард протянул и упустил и этот шанс?— Мэй стала хуже работать, часто опаздывать, да и вид у нее при этом был всегда измученный, словно она совсем не высыпалась. Когда же у Ротера хватило смелости хотя бы подойти и спросить, почему она такая усталая, та только отстранено ответила, что вынуждена работать над каким-то важным проектом. Без уточнений. Впрочем, не в духе Мэй было делиться особо значимыми для нее вещами с малознакомыми.А потом… Накамура вдруг перестала приходить. Сначала все недоумевали, потому что Мэй обычно никогда не пропускала работу?— даже больничные очень редко брала,?— но затем один день перетек в другой, и всплыл то ли слух, то ли достоверная информация якобы от начальника или от друга одного из членов лаборатории, который хорошо общается с этим самым начальником, что женщина уволилась по собственному желанию. Некоторые тут же начали судачить, что все, небось, дело в смерти Гвендолина, и Накамура работала с ними только из-за него. Другие же откуда-то взяли теорию, что Мэй что-то не поделила с начальством. А третьи и вовсе принялись обсуждать, что Накамура-то, оказывается, из той самой семьи, которая занимает далеко не самое низкое положение в научных кругах и тесно сотрудничает с корпорацией Mira и участвует в ее особо важных и подчас секретных проектах. В общем, много всяких слухов гуляло?— казалось, с уходом Мэй скучающие сотрудники лаборатории решили хорошо отыграться на этой новости и развлечь друг друга. Также через уста многих полезло их гнилое нутро, мол, ?Ну и хорошо, что она ушла. Не нравилась мне никогда эта Накамура. Вечно себе на уме и лезла всюду. Выскочка какая-то?… Бернард услышал еще много всякого ?интересного? и грязного о покойном Гвендолине и о Мэй. Подчас у него аж с души сворачивало, но он старался сдерживаться, улыбаться и иногда даже поддакивать?— потому что прекрасно понимал: этим стервятникам только дай повод и кинь кость, они тут же ее обглодают. Берну совершенно не нужны были конфликты с другими сотрудниками лаборатории. Однако было бы ложью сказать, что его вовсе не приводило в тихую ярость выслушивать то, как подчас ради собственного развлечения люди выдумывали всякую нелепость об этих двоих и выливали на них помои?— и ведь некоторые из этих лицемеров в свое время делали такой участливый и дружелюбный вид перед Мэй и Гвендолином.А затем… случилось нечто странное. Однажды к ним в лабораторию пришли люди в строгих темных костюмах, словно агенты какого-то подразделения. С ними же явился маленький полицейский отряд. Вооруженный табельными пистолетами. Они обыскали всю лабораторию, расспросили некоторых ученых о Гвендолине и немного о Мэй, а затем забрали какие-то документы из дальней комнаты, которая служит чем-то вроде кладовки, куда складывают всякие старые бумаги и оборудование, которые, однако, пока рано сдавать в утиль или в архив, и ушли. После такого сотрудники, смущенные и напуганные рейдом, перестали обсуждать этих двоих. А когда вскоре кто-то тихо разнес слушок, что информация о Гвендолине Ландоне была изменена, все и вовсе притихли, начав делать вид, словно не работала здесь никогда эта парочка. Разговоры о них быстро стали табу, и если бы Бернард даже начал говорить с кем-то из коллег о Ландоне или Накамуре, на него бы либо испуганно посмотрели и проигнорировали, либо раздраженно шикнули и шепотом велели бы помалкивать. Потому что многие прекрасно догадались, что все это значило.Пускай такое случается редко, и многие граждане никогда не сталкиваются с таким, но бывают случаи, когда человек просто пропадает… или умирает, и данные о нем либо стирают, либо изменяют частично или до неузнаваемости. Слушок, просочившийся в их лабораторию, гласил как раз о том, что Гвендолина Ландона постигла участь быть ?измененным?. По неизвестным причинам. Мол, что ему поменяли возраст и кое-какие данные об учебе и даже о семье. А, может, и больше. Или меньше. Сложно подчас понять, что правда в слухах, а что нет. Ясно только одно?— то ли Ландон что-то сделал, то ли был втянут в какую-то историю, но им заинтересовались вышестоящие. Совсем-совсем вышестоящие?— правительственного уровня. А когда такое происходит?— естественно, все остальные тут же хотят держаться подальше от такого источника проблем. Бернард, хоть и испытал укол любопытства, когда услышал об этой вести, но, может, тоже не стал бы вдаваться глубоко в эту историю… если бы не Мэй. Если бы Накамура никак не была связана с Гвендолином, участь последнего не особо заинтересовала бы Берна. Какая разница, что там такого серьезного наделал Ландон или участником чего был, если это не касается никого, кто особо интересен Бернарду. Вот только ему наоборот был кое-кто интересен. Мэй. Чертова Мэй Накамура, которая умудрилась быть достаточно близкой с Гвендолином.Бернарда очень обеспокоила ее судьба. Его голову то и дело забивали вопросы в духе: ?С ней все в порядке? Она не попала ни в какую неприятность? Что, если правительство добралось и до нее?? Берн даже начал сомневаться в том, так ли случайна оказалась смерть Гвендолина. Что, если смертельная болезнь была чем-то спровоцирована? Или..? Или?.. Мысли мельтешили и путались в голове, мешая сосредоточиться, работать, жить… Берн в итоге пришел к выводу, что либо он отыщет Мэй Накамура, где бы она ни была, либо медленно сойдет с ума, съедаемый изнутри чувствами тревоги и неопределенности. Однако он столкнулся с кое-какими трудностями?— самая основная из них состояла в том… что тот понятия не имел, где живет женщина. Где ее искать? С кем она знакома настолько хорошо, что этот человек сможет дать Берну такую информацию?.. Покопавшись в голове, Бернард с досадой осознал, что, скорее всего, у них нет общих знакомых. Он, конечно, мог бы походить и поспрашивать в лаборатории, но если учитывать, какие там на тот момент царили мрачные настроения в связи с недавним рейдом, эта затея могла оказаться весьма неразумной. В лучше случае ему никто не расскажет, в худшем?— еще донесут куда-нибудь. Нет, такие проблемы не нужны.Бернард понятия не имел, что ему делать. Казалось, все было против него, и мужчина вот-вот хотел отчаяться, как вдруг в его жизнь, словно услышав безмолвный зов о помощи, ворвалась, ввалилась, влетела ураганов, пожалуй, наистраннейшая парочка, с которой ему приходилось встречаться. Фредерик и Ирэн Бэйнсы. Он?— молодой скандальный журналист, она?— нейробиолог. Они вкатились в город как-то раз летним жарким днем на старом потрепанном кабриолете с откидным верхом цвета спелой вишни. Музыка из встроенного в машину аудиоцентра ревела так, что было слышно даже в лаборатории, открытые окна которой выходили на парковку. Части коллег тут же стало интересно, в чем дело, и они с любопытством подошли к окнам. Не то чтобы у них никогда не бывало случаев с шумной музыкой, но парковка та использовалась по большей части учеными и прочими сотрудниками университета, а не студентами. Музыка выключилась, крыша кабриолета, бывшего на парковке словно чернильным пятном, поднялась, и из авто вышли двое. Он?— достаточно высокий блондин в солнцезащитных очках, панаме, с вечным мундштуком между губ, в гавайской рубашке, шортах и мокасинах. Она?— почти в половину роста ниже своего спутника, с длинными золотыми волосами, в майке, джинсовых шортах и кедах на голую ногу. В таком виде им самое место было на прогулке, в дорожном приключении или даже на пляже, но никак не в здании университета?— даже с учетом, что на дворе было лето, и студенты больше не посещали лекции, а сдавали экзамены. Двое, о чем-то переговариваясь (но из-за большого расстояния слова нельзя было различить), пошли прочь с парковки. Сотрудники лаборатории были заинтригованы этой незнакомой парой, но вскоре вернулись к работе как ни в чем не бывало. Кто знает, может, какие-то студенты умудрились зарулить на эту парковку?.. Бернард тоже подумал что-то в этом русле.Вот только через некоторое время в коридоре послышались чьи-то шаги. Ничего странного в этом не было?— снаружи порой сновали туда-сюда люди из других лабораторий или их собственной. Затем в дверь постучали. Это было чуть более необычно, но не нечто из ряда вон выходящее. Может, кто-то из соседних лабораторий решил заглянуть к ним?.. К другу пришел. Или попросить что-нибудь. Однако затем дверь открылась, и в помещение вошла… никто иная как та самая загорелая блондинка с выгоревшими золотыми волосами. Естественно, те из лаборатории, кто заметил ее, включая самого Бернарда, замерли в изумлении. Затем один из старших сотрудников спросил настойчиво, недовольно, но вежливо, кто она и что здесь делает.Незнакомка оглядела их, улыбнулась одновременно дружелюбно и нагло и спросила, игнорируя заданные ей вопросы:—?Мне нужно поговорить с Мэй Накамура. Она здесь?При упоминании этого сочетания имени и фамилии в помещении тут же повисло большее напряжение. Однако незнакомка продолжала лучезарно улыбаться как ни в чем не бывало. От нее пахло солнцем.Тогда еще Бернард не знал, что она нейробиолог, который тоже работает на Mira, но в другом городе и в ином научном центре. Что тот странный мужчина, которого они видели с ней на парковке, это ее муж, и он остался на входе в корпус, потому что у него нет пропуска, заказать гостевой не у кого, а то, что Фредерик начал, как обычно и из какого-то странного мазохистского удовольствия, возмущаться, скандалить и качать права, не помогло задобрить охранника. Скорее, наоборот… Даже самой Ирэн чудом удалось пройти через турникет?— все-таки ее карточка не работала в этом здании, и она чуть ли не уговорила пропустить ее, ссылаясь на какое-то срочное дело и на то, что она работает на ту же корпорацию. Скорее всего, приплела еще какую-нибудь ложь о том, что ей нужно навестить какого-то конкретного сотрудника. Или что-то другое?— Берну даже знать не хотелось.Прибыла Ирэн в тот жаркий летний день в их город, потому что искала Мэй Накамура, а через нее?— информацию о Гвендолине. Как вскоре выяснится, отец Ландона умудрился жить на две семьи, и женщина только недавно узнала о существовании брата, старшего ее на несколько лет. Брата, который уже некоторое время как умер.Однако если бы эта странная парочка не приехала в тот жаркий летний день на своем потрепанном кабриолете, Бернард, скорее всего, никогда бы не осмелился начать поиски Мэй Накамура. Никогда бы не нашел ее. Никогда бы не встретился с Сэмом. Как бы изменилось его жизнь, не случись всего этого? Стала бы лучше? Хуже?.. Однако какой смысл гадать? Все уже свершилось. И в тот погожий полдень, когда ветерок с улицы врывался в лабораторию, колыша прижатые книгой к столу распечатки на столе Бернарда и приятно прогуливаясь по разгоряченной от духоты и жары коже, Ротер, сам еще того не зная, встал на уготованный ему путь. И первым звеном в огромной цепочке, приведшей его столько лет спустя к такому итогу, оказалась Ирэн. Уверенно и ровно стоявшая неподалеку от двери, через которую вошла в лабораторию, загорелое лицо которой было преисполнено решительности, а глаза и улыбка?— наглости. Может, поэтому Бернард не сразу приметил внешнее сходство между ней и Гвендолином. Потому что Ландон?— настоящий, оригинальный Ландон?— никогда на его памяти не был таким улыбчивым и преисполненным жизни.