Отрывок четвертый. (1/2)
Сегодня Ко выглядел лучше. Этой ночью он почти не плакал, и я слышал, что ему что-то очень тихо втолковывал Шон. Обычно Шон немногословен и успокаивал Ко молча, удерживая его на месте, в своем спальном мешке, и позволяя выплакаться, но на этот раз, видимо, не выдержал даже он. И судя по всему, та тихая, непродолжительная беседа – монолог, - возымела на Ко положительный эффект.
Он шел рядом со мной, и лицо его было спокойным. Не безразличным, а именно спокойным, как будто терзавшие душу демоны наконец-то покинули его.
Сонливость постепенно уходила, я изредка поглядывал на Ко, и в один момент мы встретились взглядами. Ко слабо улыбнулся мне, а я так же несмело улыбнулся ему в ответ. Солнце поднялось над горизонтом. Воздух моментально нагрелся, и нам пришлось скатать одеяла и снять свои куртки.
- Поговори со мной? – внезапно попросил Ко. Я чуть не споткнулся и посмотрел на него с недоумением – с чего это вдруг? – а он смутился и отвел взгляд.
– Шон сказал, что это плохо, что мы не разговариваем. – Пояснил он.
Я задумался, глядя под ноги.
Мы и вправду не разговаривали нормально с тех пор, как в новом составе покинули Хэган. Беседовать было не о чем и незачем: мы оба молча пытались усмирить тот хаос, что творился внутри. Произносить вслух то, что пожирало нас, казалось невыносимым, но слова рвались из груди и, задавленные где-то в горле, срывались с губ лишь невнятными жалкими полувыдохами-стонами. Казалось, стоит открыть рот – и все выльется наружу, и последствия этого будут разрушительными и необратимыми. Боль, которую мы оба испытывали, не выговоренная, невысказанная, раздирала нас изнутри и находила выход только в слезах, которые мы прятали друг от друга и от своих конвоиров.
Мы прятали их днем, но ночью, когда все самые потаенные страхи человеческой души вступают в свою полную силу, эту боль не удавалось удержать в груди. У Ко ее забирал Шон, даря недолгое облегчение до утра. Влад же делал вид, что ничего не слышит – или правда не слышал. Только когда я, закусив губу, смотрел на мечущегося в кошмарах Ко, и Шона, безмолвно усмиряющего его, Влад закрывал мои глаза своей горячей сухой ладонью. Словно говорил – не смотри. У тебя своих проблем хватает. Не добавляй еще, не мучай себя.Я снова взглянул на Ко, сейчас идущего рядом, худого и немного костлявого, растрепанного и одинокого Ко, и кивнул. Да, давай поговорим, дружище. Наверное, нам все-таки есть, что обсудить.
Вокруг нас были пять пар солдатских ушей, которые ловили каждый звук вокруг, но сейчас ни меня, ни его это совершенно не смущало. На этой дороге имели значения только мы – два лучших друга, которые не перебросились ни словом за последние четыре дня.
- Как думаешь, куда мы идем? – поинтересовался Ко. Я пожал плечами:- Не знаю. Они не говорят.
- Но при этом не отобрали карту, - с азартом в голосе говорит он, и вынимает из кармана брюк сложенную и помятую карту. – Судя по всему, мы идем в Ичунь. Маршрут, правда, какой-то странный…
И мы говорили, говорили, идя плечом к плечу, и улыбались, и больше не боялись взглянуть друг другу в глаза. И если бы в эти минуты нас волновало что либо еще, кроме нас самих, мы бы оглянулись по сторонам и поняли, что улыбаемся не только мы одни.
Незаметно атмосфера в нашем маленьком отряде немного потеплела.
Вся электроника была выжжена. Ничего не работало. Такие, как я – подростки и дети, - мы вообще уже не помнили, что такое электричество, зная о нем только по рассказам родителей или по книгам. Сохранившимся книгам по физике и механике, да от старожилов, электриков и слесарей, которые работали с ним своими собственными руками и видели его, таинственное электричество, в работе своим собственными глазами.
Но мы учились, мы старались, мы не бросали надежду собрать свой собственный работающий аппарат. Я мечтал собрать ветряк, чтобы в поселке было электричество. Я хотел попробовать использовать те штуки, витые и спиралевидные лампочки. Тогда бы на улицах селения всегда было светло. И не приходилось бы ходить далеко в походы, чтобы запастись дровами на ночь. Если бы я смог починить или сам собрать электрический обогреватель…
Как и все молодые люди моего возраста, я был полон нескончаемого энтузиазма, амбиций и веры в себя. Я думал, что уж я-то, что уж мне-то точно удастся вернуть к жизни старенький тостер или какой-нибудь другой прибор. Но все сгорело, ничего не работало. Даже разобранное и собранное заново по частям. Учитель говорил, что всю электронику выжгли каким-то импульсом, одной огромной, неощутимой и безопасной для всего живого, но смертоносной для всего электрического волной. И в одну секунду ни электричества, ни радио, ни телевидения не стало. Я еще помнил цветные картинки в безмолвном нынче пластмассовом ящике со стеклом…
Тот телевизор был очень старый. На полках в супермаркете электроники в Хэгане я увидел новые: запыленные, плоские, огромные, во всю стену… без стекла. Я трогал их мягкие нежные экраны пальцами, нажимал кнопки, но, конечно же, ничего не работало. Несмотря на это я не мог вот так просто оттуда уйти, во мне теплилась надежда, что хоть что-то все же осталось живо, хоть что-то работает, что я могу взять с собой и использовать… Я отстал от парней. Сказал: ?идите, я догоню вас через десять минут?. И они пошли вперед, а я остался. Ко тоже хотел остаться, ему было боязно оставлять меня одного, но в электронике он ничего не смыслил, к тому же, в пыльных помещениях он начинал безостановочно чихать, до крови из носу. Поэтому Ко, нехотя, тоже поплелся за Номубасой и Ёджи. Оборачивался и окрикивал меня все время ?давай быстрее. Ну, давай, мы ждем!?
Он почему-то волновался. А я не торопился.Они ушли далеко вперед, на несколько кварталов, и прошло уже больше, чем десять минут, а я никак не мог перестать рыться на этих пыльных полках. Я даже забрался на склад. Думал – да никуда они не денутся, надоест им ждать, и они вернутся за мной. Но они не возвращались, и я тоже не торопился покидать склад.
Света не было, поэтому все свои находки мне приходилось вытаскивать к витринам, а затем на улицу. Я распаковывал портативный компьютер, который, как мне казалось, находился в достаточно безопасном месте и мог уцелеть, когда услышал резкие хлопки вдалеке. Огнестрельное оружие я слышал только в раннем детстве, поэтому не сразу понял, что это стрельба. А когда звук повторился и кто-то закричал, я осознал. И замер на месте, на корточках сидя возле развороченной картонной коробки, веселые краски которой с годами не потускнели.Я прислушивался изо всех сил, оглушенный сумасшедшим, почти болезненным биением сердца, понимая, что случилась беда, но до моих ушей больше не доносилось ни звука. И встать, сдвинуться с места я тоже не мог. Я был парализован.
Там были мои друзья, стреляли там, где были мои друзья, а я не мог заставить себя подняться и пойти туда… мне было страшно. Ужасно страшно. Я и мысли не допускал о том, что они… что их… но и пойти проверить – не мог. Я не пошел им на помощь. В моей голове, подгоняемые биением сердца, слившиея в один непрерывный ритм, по кругу вертелись всего три мысли: ?Что-то случилось?, ?я в опасности? и ?надо бежать?. В момент, когда трое из нас были под угрозой смерти, мой разум выбрал повиновение инстинкту самосохранения, а не благородство и дружбу, которые, несомненно, возвысили бы меня в своих собственных глазах и в глазах других, но… что от этого толку, когда тебя не станет? Главное – это жизнь.
И я поднялся на ноги, медленно, все еще пялясь вперед, туда, откуда донеслись до меня выстрелы. В любую минуту там могли появиться враги. Те, кто несли опасность. И я повернулся, и я побежал. В противоположную сторону, бросив своих друзей. Не думая о том, что с ними случилось. Мне было слишком страшно, чтобы думать о них.
Я старался не шуметь, не топать. По моему лицу текли неконтролируемые, неосознанные слезы, и я их не замечал. Почему-то я очень быстро выдохся, воздуха в груди не хватало, в боку начало колоть, ноги путались… Я падал, царапал о камни руки, рвал одежду, вставал на четвереньки, полз, а затем поднимался и опять бежал. Меня хватило всего на несколько кварталов, а потом я забился в какой-то подвал, прислонился к огромной холодной трубе спиной, подтянул к груди колени и тяжело дышал, неотрывно глядя на светлое отверстие входа в дальней стене.
Только бы не нашли, только бы… домой вернуться живым. К черту все, к черту!Дыра в стене была слишком узкой, чтобы в нее протиснулся кто-то, крупнее меня. Могла влезть собака, но я надеялся, что там, снаружи, у неведомых врагов не было собак. Я надеялся, что они не знали, что здесь есть еще кто-то. Надеялся, что через несколько часов я смогу убежать… Но скоро начнет темнеть. Должен ли я остаться тут до утра? Когда бежать опаснее? Кто там? Животные, люди, мутанты? Мне говорили, что мутанты есть. Что они почти как люди, только животные. И водятся только в больших городах, вроде Лондона или Токио. Что здесь их нет.
Ни в подвале, ни снаружи не было ни звука. Мертвая тишина давила на меня, казалось, что слух привыкает, и я могу не различить шагов… Я отдышался, но сердце все так же бешено колотилось. Светлое солнечное пятно от дыры медленно уползало в сторону, пока не стало совсем маленьким. Тогда я решился.Я осторожно подполз к дыре, выглянул наружу. Ничего подозрительного вокруг не было, и я вылез на улицу. Снова огляделся, и только тогда поднялся во весь рост. Испуганно озираясь, я торопливо побрел к окраинам, стараясь держаться в тени, поближе к зданиям. Было страшно, но ничего не происходило, и я немного успокоился. Я не радовался пока, что жив. Вот доберусь до дома – буду радоваться. И ненавидеть себя за то, что бросил друзей.