Санджи/Гин: соль и дым (1/1)
Осторожно, порно! Написано на рисунок: http://s007.radikal.ru/i302/1110/f7/074ac724e9d6.jpg- Слышь, засранец, - цедит Санджи, не вынимая сигареты изо рта, небрежно расстегивая рубашку. - Будь со мной... нежен. А не то пожалеешь, - его слова звучат не любовной игрой - боевой угрозой, и Гин сглатывает. Он не этого хотел, не этого...Он хотел этого больше всего на свете, и у него уже не хватит сил отказаться.Санджи что-то говорит - ровное и ненавидящее, гневное и беспомощное, отчаянное и мертвенно-спокойное. Гин слушает и не слышит: слова вливаются в уши с гулом, подобным голосу моря в раковине, накатывают на воспаленный мозг и убегают с тихим шипением - так морская вода шипит, впитываясь в прибрежный песок. Санджи перед ним - полуобнаженный, ослепительный до рези в глазах - хмурится и что-то спрашивает, но Гин не слышит слов - только звук его голоса.Кожа Санджи белая, как морская пена - солнце к такой всегда немилосердно, проплывает в горячем тумане, в который превратились мысли Гина, вот, должно быть, почему Санджи-сан так часто носит костюмы; волосы Санджи золотые, как солнце, и такие же слепящие, и Санджи перед ним - весь такой беспощадно-красивый, что больно смотреть. Гин прикрывает глаза, но не смотреть на Санджи еще мучительнее, и он вновь впивается взглядом в худое гибкое тело, совершенное в своей угловатой колючей грации, прекрасное как море и как море неукротимое, такое невообразимо доступное и такое немыслимо не его.- Ну? Чего ждешь, засранец? - огрызается Санджи, и на этот раз Гин его слышит.Гин списал бы его слова, видение его тела, шелковистое тепло его кожи под своей рукой на выпитое ими саке, но Гин точно помнит: из них двоих пил только он один. Санджи лишь пригубил и отставил кружку, и дальше только курил, одну сигарету за другой, молча слушая пьяные россказни Гина о своих приключениях на Гранд Лайне, и Гин говорил, и говорил, и говорил, пьянея от саке, и табачного дыма, и близости Санджи. Море, специи и опасность, растворенные в седом дыме, невесомыми кольцами обвивающем Гина, парализующем волю и разум - вот что такое Санджи, и, как дым, он ускользает сквозь пальцы, сколько ни пытайся схватить.Гин осторожно прикасается к поясу его брюк, словно боясь, что Санджи растает - фата-моргана, видение рая посреди бескрайнего пустынного моря. Но ткань под загрубелыми темными пальцами - плотная, мягкая, явно дорогая и совершенно точно материальная. Гин вдыхает и решается.Кладет пальцы на пуговицы, пробегается по ним, словно по клавишам органа, - начинается прелюдия. Выше, к поясу, звякнув пряжкой, осторожно стянув едва слышно прошуршавшие брюки, - негромко вступает оркестр. Словно к церковному покрову, прикасается губами к гладкой, пахнущей океаном коже, под которой испуганным зверьком болезненно бьется сердце. Мышцы живота под благоговейной ладонью вздрагивают и напрягаются, темное, кажется, вот-вот оставит на светлом грязный отпечаток, и Санджи отворачивается, прячет глаза, но Гин опускается на колени и бережно, бережно поворачивает его голову к себе, заставляя встретиться с собой взглядом, и Санджи, точно очнувшись, вспыхивает краской и опускает золотистые ресницы, и одеревенело застывает, когда Гин осторожно, робко, почти целомудренно касается его губ своими.Целовать Санджи - что глотать морскую воду: горько, солено, накрывает с головой. У Гина перехватывает дыхание. Санджи слабо стонет - не то приказывая, не то протестуя.Морская вода - яд для человека. Гину уже случалось наглотаться яда, было невесело. Неужто с тех пор у него развилась привычка?Гин усмехается углом рта и вновь тянется за глотком. Если Санджи и отстраняется в этот раз, то совсем ненамного.Узкие длинные ступни, бесконечные ноги - лодыжки с литыми мускулами текучего железа, бледно сияющие бедра, впалый живот - тело, свитое из сухожилий и упрямства; острые плечи, кисти рук - о другом, о простом смертном можно было бы сказать "костлявые", но только не о Санджи. У него - изысканно-нервные и точено-гибкие, кошачье изящество и кошачьи когти, оставляющие царапины, которые болят особенно сильно и не заживают особенно долго, - худая шея, тонкое, почти прозрачное ухо, высокий висок под пшеничной волной волос. Сперва Санджи молчит, затем Гин слышит первый хриплый вздох, первый сдавленный стон, и вступает хор.Тело Санджи - музыка моря, шорох прибоя и крики чаек, гул шторма и шелест песчинок, перебираемых пальцами ветра. Санджи - волна, разбивающаяся о борт корабля, ветер, рвущий натянутые до звона паруса, солнечные зайчики в лазурной ряби и потайная тьма морского лона. Санджи - течение, утягивающее вглубь, свобода бескрайней синевы, загадка и обещание того, что скрыто за горизонтом. Санджи - море, грозное и всемогущее, и что может один человек противопоставить его безмерной власти?Гин входит, и Санджи не подается навстречу - лежит, закрыв глаза, сжимаясь вокруг него. Золотые волосы рассыпались по подушке, золотые ресницы дрожат, и в унисон с ними вздрагивает сердце Гина - от небывалого счастья, смешанного с неслыханной мукой.Санджи совсем рядом - ближе и представить невозможно, все сокровища мира под ладонями Гина, удушливое биение счастья под его губами; Санджи так далеко - веки опущены непроницаемой завесой, и душа Санджи за ними закрыта от Гина на все замки. Санджи - давняя мечта, неизбывное наваждение, такой мучительно прекрасный и такой жгуче чужой.Гин оставляет на горле Санджи след укуса - там, где часто стучит под тонкой кожей, - не обращая внимания на протестующий возглас, и делает движение.Санджи ахает и выгибается. Гин, не сводя с него глаз, ловит узкое запястье и прижимается к нему губами, пьет бешеный бег сердца Санджи с солоноватой кожи. Ему кажется, так он вернее присвоит Санджи, окунется в него с головой, как в морскую пучину, оставит на нем свою отметину, чтобы никто другой не смел ни прикасаться, ни даже поднимать взгляд на его Санджи - чужого Санджи, ничейного Санджи, кота, гуляющего самого по себе.Гин начинает двигаться - мерно, с неторопливой мощью прибоя, ловя отзвуки ритма Санджи и возвращая их ему толчками бедер; и Санджи двигается в ответ, сначала едва-едва, затем все с большим самозабвением, запрокинув голову, забросив ноги сперва на талию, потом на плечи Гина, заключив Гина в стальную западню, из которой не вырваться, не убежать, и если бы только можно было оставаться в этой ловушке вечно. Хорал гремит в ушах Гина, нарастая, оглушая, и весь мир сужается до извивающегося жемчужного тела на скомканных простынях, до искаженного судорогой удовольствия лица Санджи, до прикушенных губ и затуманенных глаз, и крещендо гремит, взрываясь перед глазами ослепительно-белым.Санджи тяжело дышит, закрыв глаза. Гин ложится рядом, осторожно привлекает его к себе; Санджи не сопротивляется.Спустя минуту-другую он засыпает, и Гин позволяет себе расслабиться. Бережно целует похрапывающего Санджи в плечо, укрывает его простыней как следует и неглубоко задремывает, зарывшись лицом в пахнущие куревом и морем волосы, даже во сне ловя дыхание Санджи.У плавучего ресторана "Барати" Гин понял, что для человека, действительно чего-то желающего, нет невозможного. Поэтому сейчас, как бы ни эфемерна была теплая мечта в его объятиях...Он не позволит этой фата-моргане растаять.