Эпилог (1/1)

Сумрачным днем в холодном декабре в городские ворота вошел человек, закутанный в темный плащ с капюшоном. Он прошел через шумную базарную площадь с ее рождественской ярмаркой и свернул на Медную улицу, чтобы в самом конце ее спуститься на набережную канала, постучаться в неприметную маленькую дверь и попросить слугу позвать хозяйку. На приглашение войти в дом он ответил отказом и остался ждать на улице. Хозяйка в меховой накидке вышла к нему.— Добрый день, госпожа Кордье.— И вам, Робин, к тому же вы отлично знаете, что я уже не госпожа Кордье.— Да… — он слегка замялся и, сделав небольшую паузу продолжил, — как поживает ваш супруг?— Спасибо, чудесно. Ожидаю его возвращения из поместья со дня на день.— Я слышал, он ушел со своего поста?— Да, и весьма этим доволен. Но вы ведь пришли не для того, чтобы спрашивать меня о моем муже.— Вы правы... Я пришел спросить, не знаете ли вы…Он оборвал себя на полуслове и тяжело вздохнул. А потом робко спросил:— Вы давно Гая видели?Она молча и внимательно смотрела на него, и он сказал:— Я постоянно оставляю ему в условленном месте мою просьбу о встрече, но вот уже третью неделю нет никакого ответа.— Что случилось между вами?— Мы поссорились, и я наговорил ему… то, чего совсем не думал на самом деле, и … Понимаете, я вовсе не хотел... просто Марион… так получилось.— Понимаю — со вздохом произнесла Беатриса и запахнулась в свою накидку плотнее. — И мне кажется, он тоже все понял, потому что он заходил попрощаться.— Как попрощаться? То есть, он уехал? Когда он уехал? А куда он поехал? Он не сказал?— Нет. Но он оставил кое-что, я думаю, это для вас.— Что он оставил?— Я сейчас принесу.Она ушла, но вскоре вернулась и отдала ему сверток. Он развернул его и увидел книгу, ту самую, что сам подарил ему, кажется, вечность назад. В книге была закладка, он открыл ее.Беатриса внимательно смотрела на него, а он стоял неподвижно, опустив голову не в силах произнести ни слова. Маленькие и редкие снежинки кружились над ним и застревали в спутанных темных волосах. Наконец он поднял голову и посмотрел на госпожу Беатрису. Она положила ему руку на плечо и сказала мягко, почти нежно:— Идите к своей жене, Робин, и подарите ей эту книгу. Она оценит и ваш подарок, и ваш выбор.— Вы, наверное, правы… — растерянно ответил он, лишь бы что-то сказать.— Да, я права. И берегите вашу супругу, мастер Локсли, и цените то, что она вам дает, потому что у вас больше ничего не осталось.Сунув книгу за пазуху и наскоро попрощавшись, он запахнулся в плащ и пошел вдоль канала в сторону городских ворот, на ходу натянув капюшон поглубже, чтобы никто из прохожих не увидел его лица. Но людям было не до того, все готовились к Рождеству.Он шел по лесу даже не видя, куда идет, и опомнился только, когда ноги сами вынесли его на поляну к условленному месту, где он оставлял послания Гаю. Для этого он даже научился, хоть и плохо, читать и писать, доведя своего учителя Тука до несварения и трясучки. Теперь никто больше не прочтет эти послания. Все закончилось именно так, как и сказал тогда Гай.Робин понимал, что это будет сложное время для них всех, но не подозревал, что настолько, и он будет вымотан этой ситуацией почти до предела и сорвется. Из-за сущего пустяка и на Гае. И будет при этом слишком неосторожен в словах. Нельзя было так. С ним никогда нельзя было так, но особенно сейчас.И Гай все понял по-своему, потому что иначе не мог это понять. Не стал ничего выяснять и требовать и просто ушел, а в сердце поселилась глухая тоска, потому что нет надежды — он не вернётся, только не после этого.Если бы Марион поняла раньше или, скорее, захотела бы понять? А может, поняла-то все она как раз давно, но долго не могла принять это положение вещей? А может быть, она просто хотела убедиться, но в чем? В том, что Гай не покушается на принадлежащее ей? Или не дарит Робину того, что может только она?Но как такое, вообще, возможно? В его душе и сердце они не пересекаются никогда. Да и как могут два крыла мешать друг другу? Но для Марион это не имело значения, а может быть, это была ее месть за ту ведьму? Ведь она не забыла, и в этом Гай оказался прав, да и вопрос еще, простила ли?Тогда она просто… она осталась рядом с Робином и еще долго училась доверять ему снова и все время боялась появления другой. Он это чувствовал, просто не осознавал, насколько страшную рану он ей тогда нанес. И дело было не в том, что он ее ?разлюбил?, дело было в том, как он себя с ней повел, когда это произошло. Так что ее можно понять.А Гай был все это время внутренне готов к ее претензиям, да и к претензиям Робина тоже. И взял на себя вину в том, в чем виноват не был. А как только это произошло, Марион сказала Робину, что если для него это так важно и необходимо, то она не хочет из-за этого делать его несчастным и сама от этого счастливее не станет. Не хочет и не будет, потому что слишком любит его. Да, она его жена, а он ее муж, но они не собственность друг друга, а их счастье с любовью всегда основывались на свободе сердец и душ, мыслей и поступков, чувств и желаний. Но кроме всего этого, еще и на свободе выбора, а это никто не смог отнять у них, так почему они должны отнимать это друг у друга? Но Робина это уже не обрадовало так, как могло бы, потому что Гай исчез.Робин сжимал в ладони собственное письмо и привалился спиной стволу дерева, прикрыв глаза, в тщетной попытке сдержать слезы. Еще сегодня утром он был полон надежд, а сейчас вместо них образовалась мучительная пустота. Нужно идти в лагерь, скоро начнет темнеть, но идти никуда не хотелось, сил ни на что не было. Он придет туда, конечно, ему больше идти некуда, у него больше ничего не осталось. Нужно собраться с силами и что-то предпринять. Если бы он мог повернуть время вспять…Чьи-то шаги заставили встрепенуться, обратить глаза в сторону шума и увидеть, как сквозь кусты пробирается высокий человек, закутанный в грязный плащ. Человек вылез из кустов и увидев Робина, скинул капюшон. Тот замер, боясь поверить своим глазам. Там стоял его рыцарь, неизвестно каким чудом оказавшийся на этой поляне.— Что ты тут? Робин, что случилось? Что с тобой?— Гай? Ты? Ты… Беатриса сказала, что ты уехал, и я…— Ты ходил к ней? Ты что, с ума сошел? Тебя же могли схватить! Там же сейчас охрану на праздники усилили.— Я хотел разузнать, что с тобой… ты не появлялся, и я… начал беспокоиться...— Так получилось, что мне нужно было уехать на некоторое время…— Я думал, что ты уехал навсегда…— Навсегда? Почему ты так решил?— Она отдала мне книгу, которую ты оставил ей для меня. Твою книгу…— Робин, я ничего ей не оставлял. Вот смотри — и он вытащил из-за пояса завернутую в кусок кожи книгу. — Как я мог оставить ей твой подарок?— Ты носишь его с собой?— Ну, да… а что тебя удивляет?— А… э... ничего!— Точно? А то ты уже подумал, что я могу уехать навсегда и не попрощаться с тобой.— А ты нет?— Я бы так никогда не сделал. Тем более, если навсегда.— А где же ты был?— Мне нужно было съездить в Керклис. Это очень неожиданно получилось, и я просто не успел тебя…— Но ты же заходил к Беатрисе попрощаться!— Да, заходил, буквально перед отъездом, но не прощаться! Я хотел только узнать, не привезти ли ей чего? Монастырь славится своими снадобьями, ты же знаешь.— Так, значит она надо мной подшутила? Ну, Беатриса!— Это на нее похоже! И мне иногда становится жаль де Рено.— А так ему и надо! Но как она заставила меня поверить, что я тебя никогда больше не увижу?! Я тут чуть от горя не... Я ей отомщу!— Ты что, с ума сошел? Не вздумай!— Что, даже йольским котом нельзя прикинуться?— Тебя за настоящего примут и помоями обольют, так что лучше не надо.— Но скажи на милость, чего тебя в Керклис понесло? Тем более так спешно.— Так там же матушка моя в качестве гостьи живет, что ей пусто было! И она неизменно три раза в год помирает — на Пасху, Иванов день и день святого Михаила. Все уже привыкли и внимания не обращают. А тут она неурочно вдруг начала, ну настоятельница и перепугалась, мне письмо написала. Я приехал, а там такое разочарование! Нет, ну две недели ждать и в результате так ничего и не получить! А ты говоришь, Беатриса тебя разыграла, это ты еще с моей матушкой не знаком!— И чего вы с ней не помиритесь, не пойму я? Погоди-ка, ты две недели жил в женском монастыре? — Робин почувствовал укол ревности.— Нет, конечно! В странноприимном доме при тамошней больнице, балбес. Кто меня в женский монастырь пустит? Я же рыцарь и то ты не знаешь с какой репутацией? Да и чего я там забыл?— Ну, что б ты да не пролезть? А что там не было красивых монашек?— Не знаю, может быть, не приглядывался.— Да? Так получается, ты там скучал? Я вот тут — да! По тебе.— Я тоже.— Ты серьезно?!— Угу... — рыцарь притянул его к себе.Робин, обнимая его, запустил руку в тонкие светлые волосы Гая и подумал, что с этим человеком никогда не было и никогда не будет просто. И эта их ссора далеко не последняя, но теперь, когда он все же вернулся, это такие мелочи. Дело тут еще и в том, что они нужны друг другу, а Гай его все-таки любит, хотя старается этого не показывать. Но и с этим можно смириться, как с некоторой холодностью и замкнутостью рыцаря, с его постоянным ожиданием чего-то плохого. Гай просто такой, и это надо принять. Да, он весьма недоверчив и ершист и, как будто в самом деле, закован с ног до головы в загадочный ледяной доспех. Но когда тает на время этот странный панцирь, Робину открывается совершенно другая сторона этого необыкновенного человека. Прекрасная и одновременно беззащитная — его душа. Марион тоже это со временем поймет, обязательно поймет. И оценит.А Гай, обнимая Робина, думал, что все равно не смог бы уехать от него, даже если бы и захотел. Даже если бы представилась возможность. Бесполезная затея, просто не смог бы жить вдали от него. Умер бы от тоски и одиночества, потому что сам отучил себя быть одному, сам открыл для этого человека свое сердце, впустил его туда, как и посоветовала ему Беатриса. А тот щедро делился тем, чего у Гая не было никогда — светом и теплом души и абсолютной уверенностью в том, что возможно все. Ведь случилось же такое чудо, что Робин, даже ради своей жены, не отказался от него. И пусть то, что их связывает может быть и не любовью вовсе, а чем-то еще, но какая разница?Они оба не заметили, как от дерева отделилась темная тень, и кто-то медленно и бесшумно положил белоперую стрелу на тетиву короткого сарацинского лука. Черный, как ночь, глаз в тени капюшона слегка сощурился. Удар сердца, еще один… почти неуловимо человеческому уху скрипнул натянутый лук.Гаю на миг показалось, что кто-то тут есть, посторонний, чужой, и пришла в голову мысль, что, может быть, повезет, и два слоя кольчуги и его собственная плоть не дадут стреле задеть Робина?Затухающее сознание еще успело уловить в подступающей пелене мрака любимое лицо и далекий голос, что-то говоривший ему. Гай уже не разбирал слов, он только понимал, что повезло.***— А что тебе это даст?Назир вздрогнул от неожиданности и чуть было не выстрелил. Опустил лук и повернулся на голос.— Хэрн? — глухо пробормотал он, глядя на стоящего рядом с ним седого старика. Тот, не поворачиваясь к нему, едва заметно улыбнулся, не сводя глаз с той пары на дороге.— Кстати, в кого из них ты собрался стрелять? В обоих, я угадал?— Он предал,.. а Гизборна давно пора…— Ты уверен?— Гизборн — враг, а Робин связался с врагом и предал нас.— И в чем же заключается его предательство? В этом факте или в чем-то еще?— Но он…— Он всего лишь пошел за собственным сердцем, как и ты в свое время…Назир смутился, и на смену гневу пришел стыд, ведь он чуть не застрелил сейчас того, кому служил столько времени, а все из-за этого поганого норманна!— Это блажь пройдет, он забудет, он... снова станет прежним!— Я гляжу, ты уже передумал убивать Робина Локсли, но ты уверен, что он забудет эту свою, как ты сказал... блажь?— Да! Если…— Ну тогда смотри.Старик протянул руку, и с его скрюченных узловатых пальцев соскользнула тонкая прозрачная змейка, она завертелась, извиваясь в морозном воздухе, и понеслась по направлению к тем двоим на тропе и закрутилась вокруг них. В этот миг Гизборн притянул к себе Робина и обнял его, прижав к себе, словно пытался защитить. И как будто почуяв что-то, обернулся, настороженно уставившись в их сторону. Но он все равно не мог бы их увидеть — тонкий морок, наведенный лесным богом, закрывал их как стеной. Змейка обвила его закрутив вихрь из легких снежинок и Хэрн сделал то, что было выше понимания Назира, чего он не видел еще никогда в своей жизни. Старик с необычайной быстротой поймал в кулак нечто видимое только ему и дунул в плотно сжатые пальцы. В тот же миг рыцарь рухнул к ногам Робина как подкошенный.Тот схватил его и попытался удержать, но только смог приподнять с земли. На лице Робина был неподдельный ужас и отчаяние. Он пытался растормошить Гизборна, но не мог, пытался найти возможную рану или что-то, что могло бы ему сказать отчего тот сейчас умирает на его руках.— Гай! Гай, что с тобой? Гай, очнись! Прошу тебя!Он сжал в ладонях его лицо, силясь уловить хоть малейший признак жизни, но не смог.Над лесной тропой раздался пронзительный крик:— НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!Крик перешел в жуткий вой, от которого у видавшего виды ассасина кровь застыла в жилах.Назир чувствовал, что не может пошевелиться, непонятная сила сковала его тело, сердце колотилось о ребра так, что, того и гляди, пробьет грудную клетку. Он хотел повернуться к старику, но не мог этого сделать. Время как будто остановилось…— Ты достаточно видел?Голос лесного бога рассеял морок, и на сарацина обрушилось понимание, что Хэрн мог уже давным-давно проделать это с любым из их врагов, но не стал. Он мог предотвратить все, абсолютно все, но ничего не сделал. Почему? Неужели потому, что так и должно было произойти? Все так и должно было быть?— Я?.. Мне не нужно было?..— Да. Потому что это не твоя история. Твоя только начинается. — И добавил тихо — Иди.— Но Робин, как же он теперь? Он же... ведь Гизборн…Назир не мог отвести глаз от несчастного, сжимающего в своих объятьях мертвое тело.Смотрел и потому не заметил, как глаз лесного бога сощурился, и в зрачке вспыхнул и погас красный огонек. Щелкнув пальцами, Хэрн сей же миг растворился в воздухе, а тело в руках Робина дернулось. Тот сам вздрогнул и, открыв рот от изумления, в безумной надежде впился взглядом в мертвенно-бледное лицо. Глаза Гая приоткрылись и встретились взглядом с полными слез зелеными глазами Локсли. И с губ рыцаря сорвалось хриплое:— Ты цел? Все в порядке? Тебя не задело?Ответом ему были только стальные объятия его Робина и приглушенные всхлипы. Бесстрашный шервудский стрелок, содрогаясь от рыданий, вцепился в него, и никакая сила не смогла бы вырвать из его рук вновь обретенного возлюбленного.Назир бесшумно отступил за дерево, ему нужно было уйти так же незаметно, как он и пришел. И как можно дальше отсюда.