Часть 1 (1/1)

Гай Гизборн, помощник шерифа, занимался с утра очень важным и ответственным делом — прятался от своих подчиненных. Причина для этого была не только уважительная, но еще и насущно необходимая. Завтра на суде должны были разбираться несколько непростых дел, а он не успел еще раз просмотреть все бумаги и прийти хотя бы к мало-мальски определенному выводу. Не успел, потому что... В общем, все началось с того, что шериф как-то слегка охладел к своим обязанностям, благополучно свалив все на своего помощника. С одной стороны, это было очень хорошо, но вот с другой нет, тем более что повод был весьма странный. После Пасхи шерифу вдруг понадобились несколько лоз винограда из Аквитании и пятьдесят корней роз, и не каких-нибудь там, а провансальских. Они, заявил он, красивее и душистее. Не иначе как решил в одном из своих маноров сад разбить, да и аббат половину к себе в монастырь утащит, подумал тогда Гай и выкинул это из головы. Но каково же было его удивление, когда шериф приказал устроить на южной стороне внутреннего двора этот самый розовый сад с виноградом. Но и тут Гай ничего особенного не заподозрил, поскольку до Пасхи шериф занимался внутренним убранством замка, а вот теперь, судя по всему, за наружность взялся. Свою, кстати, тоже. Бороду сбрил, новое блио себе заказал, аж два, а также плащ и беретку. Заявил, что сей головной убор привезен аж из самого города Парижа, и сейчас это там в большой моде. Гаю за модами следить было не на что и, соответственно, незачем, ему было важнее сохранить невозмутимое лицо, когда увидел шерифа в этом блине с перышком и усами, что топорщились, как у кота. В конце концов, шериф с братом-аббатом всегда были изрядные модниками и ценителями всякого-этакого, особливо богатой одежды и драгоценностей. Так что, кто знает, может, это и в самом деле сейчас так носят? Гаю было не до этого, его больше занимали мысли, сколько бочек белого мыла закупать, пять или все же шесть? Если учесть, что в прошлом году одну себе аббат уволок, то... вот и с миндальными орехами та же история вышла! Некогда ему за модами следить ему надо за аббатом следить, тот, как ни появится — пол кладовой растащит, крохобор!Так что подозрения, что тут дело нечисто, пришли к Гаю, только когда он увидел свое ?драгоценное? начальство самолично высаживающим эти самые провансальские розы в конский навоз, что намедни выгребли из конюшни подчистую. Аббат, конечно же, отирался рядом, слегка сморщив нос, но, тем не менее, ловко отбирая в корзину интересующие его саженцы. Но и тут Гаю было не до обдумывания, с чего это с шерифом случился приступ страсти к садоводству, все потому, что с кое-кем другим тоже случился приступ страсти, причем давней и неуемной. А именно с Локсли и именно пограбить. Вот так и прошла вся весна, наступило лето, и вместе с этим житья в замке совсем не стало, причем по нескольким причинам. Причина первая и самая главная была в том, что к ним почти переселился аббат Хьюго, а это означало постоянную нервотрепку и дергание по пустякам чуть ли не через вдох. Причина вторая — шериф заперся у себя в кабинете, лишив Гая возможности спокойно просматривать бумаги. Случилось это аккурат после того как в замок доставили какой-то средних размеров сундук, весь обитый кожей, медными полосами и увешанный замками. Доставили эту поклажу с превеликим тщанием и осторожностью, что было само по себе уже необычно. Кроме того, к сундуку прилагался какой-то чернявый и худосочный хмырь с наглой рожей и блудливыми глазами. Вот в компании с этим хмырем шериф и запирался у себя в кабинете. Гай списал это на то, мало ли какие бумаги могли прибыть из Лондона и мало ли какие инструкции могли к ним прилагаться в устной форме, да и мало ли какие хмыри выполняют разные хитрые поручения… Главное, чтобы этот хмырь не лез в его дела и не приставал к служанкам. Однако весьма фальшивое треньканье, что периодически доносилось из кабинета шерифа, с секретными бумагами как-то не увязывалось. Но и тут Гай решил не лезть не в свое дело, а подыскать себе местечко потише, чтобы в спокойствии просмотреть нужные ему документы. Свои покои не подошли, поскольку там его начали искать в первую очередь. Пришлось думать, где спрятаться еще. Постепенно отпали варианты с кухней, кладовкой, смотровой площадкой и отхожим местом, в котором кроме стойкого запаха и мух еще и безбожно сквозило в дыру. Придя к неутешительному выводу, что в замке спокойно поработать не получится, Гай отправился на поиски подходящего местечка в городе. Таверну ?У золотого ягненка? он обнаружил далеко не сразу. И если бы не табличка на двери, то, наверное, бы и мимо прошел. Но его заинтересовало, что там было написано. На куске доски, прицепленном на веревочку и повешенном на гвоздь, красовалась намалеванная красной краской надпись ?Сегодня свежие копченые угри?. Надпись была на четырех языках — английском, франкском, окситанском и германском. Аромат из таверны доносился соответствующий, а вот звуков лютни и арфы как раз и не было слышно. Это означало только одно — копченые угри там точно были, а вот менестрелей там могло и не оказаться. Не самая плохая комбинация, подумалось Гаю, когда он толкнул ладонью тяжелую дубовую дверь.Местечко оказалось не бойкое, что, собственно, и неудивительно, все-таки норманнская часть города и довольно далеко от базарной площади. Это в саксонских тавернах народу не протолкнуться — вечная кутерьма и гвалт, грязь и мордобитие. Тут же было на удивление чисто и спокойно, хотя народ в таверне был. Гай уселся за стол в углу и потребовал себе эля, который ему почти тут же и поставили на стол в большой кружке. Сделав несколько жадных глотков, Гизборн вздохнул и осмотрелся. Кроме него в зале было несколько человек, по виду, торговцев, что-то тихо обсуждавших за столом в противоположном углу. А присмотревшись к другой парочке, он узнал клерков из адвокатской конторы в Щучьем переулке, чуть поодаль обнаружился глава городского магистрата, уплетавший за обе щеки баранью ногу в чесночном соусе. Глава приветственно кивнул Гаю и продолжил свой обед. Гай мотнул головой в ответ, заказал себе угрей и, привалившись спиной к стене, вытянул ноги под столом. Покончив с едой, Гай попросил еще эля и, вытащив из-за пояса сверток с бумагами, принялся изучать жалобу главы гильдии шорников на своего приказчика. Жалоба была заковыристая, а именно: по мнению главы гильдии, приказчик вознамерился свести своего хозяина и благодетеля не только в могилу, но еще и с ума. Но как и в какой последовательности приказчик собирался все это проделать, было неясно, как и то, зачем ему это вообще понадобилось…С тех пор визиты в таверну стали для Гая неотъемлемой частью работы. Правда, пришлось разжиться походной чернильницей и сумкой на пояс, но эти расходы были ничем по сравнению с тем спокойным и тихим местом, которое он наконец обрел. И таких любителей спокойствия и тишины тут оказалось хоть отбавляй. Да все сплошь почтенная и приличная публика. В свой третий визит сюда он выяснил, что в таверне кроме большого общего зала было еще несколько помещений в другой части дома — сестра хозяина таверны госпожа Беатриса, увидев, как он разложил на столе свои бумаги, предложила ему местечко поудобнее. Оказывается, другой частью дом примыкал непосредственно к городскому каналу и имел отдельный вход с набережной. Постоянные посетители, приходившие сюда, пользовались преимущественно им. Гай облюбовал себе уютное местечко у окна с видом на канал, вытянул ноги на лавке и, прихлебывая эль, погрузился в чтение принесенных с собой бумаг, поймав себя на мысли, что рай на земле все-таки обрести можно... хоть на короткое время.Гай и сам не заметил, как старался заходить в таверну почаще и оставаться подольше, обмениваясь за кубком вина парой слов с прекрасной хозяйкой и наслаждаясь приятной атмосферой и вкусной едой. Хотя ради кухни и отличного эля сюда ходили многие, таверна славилась собственного производства кровяной колбасой с майораном, окороком с розмарином, бараньим рагу под соусом из грибов и разнообразными пирогами, из которых первейшими были пироги с почками. Кроме того, единоличное разрешение от шерифа и магистрата на ловлю угря в канале обеспечивало клиентов ?Ягненка? еще и этим деликатесом.В общем, семейка Смолвилей в нормандской части города хорошо устроилась, несмотря на свое до десятого колена саксонское происхождение. Таверну, как и полагается, держал старший мужчина в семье Томас Смолвиль, и был он младшим братом Беатрисы Кордье, овдовевшей несколько лет назад. Ее муж, Жиль Кордье, в свое время служил в городском магистрате писарем и, скорее всего, поэтому семейка умудрилась ловко обосноваться там, где другим бы этого так просто не удалось. Таким образом, объединившись вновь старшие брат и сестра только выиграли.Кроме них в семье имелось еще двое братьев. Они были как две капли похожи друг на друга — темные, слегка рыжеватые прямые волосы и серые глаза, веснушчатые круглые физиономии и низкие коренастые фигуры. Все, кроме госпожи Беатрисы, она была высокой, статной, с вьющимися от природы золотистыми волосами и глазами цвета весенних ирисов. И ради этих прекрасных глаз в таверну приходили многие, она же никого особо не отличала, держась со всеми подчеркнуто любезно, но не более того. Вот и с Гаем тоже, хотя он и не рвался, сам себе изумляясь. Прелести и достоинства вдовы были неоспоримы, и к тому же весьма лакомый кусочек, он бы мог с удовольствием ее утешить, вот только… Он боялся, что если начнет за ней ухаживать с расчетом на постель, то тень своеобразной приязни, симпатии и даже дружбы, что успела возникнуть между ними, может исчезнуть, а терять это Гай не хотел. Все-таки он ходил сюда не за этим, ему было хорошо тут и так.К тому же, поклонников у вдовы, несмотря на ее солидный возраст — все-таки тридцать лет уже — было столько, что и юные девицы обзавидуются. И явных, и тайных. Гай сам пару раз видел, как какой-то мальчишка-посыльный приносил ей букет роз. ?Велено передать с восхищением?. Но кем велено — неизвестно. Денег посыльный не брал, дескать, уплачено, не извольте беспокоиться. Вот и сейчас, вдыхая нежный аромат, госпожа Беатриса задумчиво улыбалась, а в ее глазах, что так удачно подчеркивало синее блио, вспыхивали золотые искорки.— Вы любите розы? — Гай сам немного испугался своей смелости.— Признаться обожаю. И этот сорт мне нравится больше прежних, что присылали до него…— Они красивые… Вы знаете, от кого? — обнаглел он окончательно.Она лукаво улыбнулась, и эта улыбка могла означать и ?да?, и ?нет?, и все что хочешь.— Я гляжу, вы уже уходите?— Увы, у меня еще дела, хотя я бы задержался здесь на подольше… у вас так спокойно и тихо, даже менестрелей нет, уж эти, кажется, куда угодно пролезут…— Ах, эти певуны у нас по вечерам — вздохнула она несколько устало.— Вы не любите песни менестрелей?— Это ведь зависит от того, кто, что и как поет… Иногда заслушаешься, а иногда… ох, хоть уши затыкай! Обычно я сама выбираю, кто и что будет петь. Если будет возможность, заходите вечером, у нас сегодня и завтра Рене-провансалец… он недурен, не то, что тот, который приходит частным порядком.— А у вас и такие встречаются?— Да, и это для меня большое огорчение. Приплывает тут один под мои окна на лодке. Поздним вечером обычно и поет… ну, по крайней мере, раньше просто пел, а теперь еще и на чем-то тренькает, что не делает его пение лучше, честно говоря.— А давайте я его… ну, чтобы не пел, когда не просят? — Ох, не надо!— Да просто в яме посидит за нарушение порядка…— Ах, оставьте, ради Бога! Это у него само пройдет.— Ну почему? Пройдет быстрее, если стукнуть, как следует… и куда следует. И давно он у вас тут… выступает?— С весны, и я прошу вас, не надо его никуда… Он просто влюблен, тут ничего не поделаешь. Сами же знаете, — и она чарующе, но грустно улыбнулась и при этом очень внимательно посмотрела на него. Он смутился, потому что это было правдой. Гай это знал на собственном опыте, и с этим в самом деле ничего нельзя было поделать. Только смириться и как-то жить. И прекрасная Беатриса была тут не при чем, а Гаю показалось, что этот горе-менестрель все же вызывает у нее какие-то чувства или хотя бы их тень. Но это, опять же, не его дело. Однако если она передумает, то Гай этого певуна в единый миг упрячет так, что мало не покажется. Лично упрячет. А душистые цветы уж очень показались знакомыми, Гай был уверен, что он уже их где-то видел.Но одно дело просто видел, а другое — знать точно, где видел и при каких обстоятельствах. Все-таки любоваться на цветочки и запоминать их Гаю всегда было недосуг. Тут с людьми бы разобраться. Тем более что шериф снова впал в приступ меланхолии, который у него сопровождался навязчивой идеей сделать какую-нибудь гадость. Причем от души и с размахом. Вот давеча вместо того чтобы просто содрать штраф с мясников за то, что они выкинули свои отбросы в канал, шериф приказал выпороть их всех. Тридцать ударов кнутом. Приступы эти за последние два месяца случались как по расписанию — три раза в неделю. И сомнительная честь эти гадости воплощать выпадала большей частью Гаю. Вот и сейчас его шерифство вдруг решил навести порядок в саксонской части города, ну не то чтобы навести порядок, скорее… Ну вот какой порядок может навести облава в трактире ?Кабанья голова? — известном сборище всякого отребья, где и Локсли бывал тоже. И не дай бог он там окажется. Это будет уж совсем некстати.Не любил Гай эти вылазки, но приказ есть приказ. Кроме того, следующей на очереди у шерифа была деревня Уикем — еще одно прибежище разбойников и браконьеров. А это означало только одно — после карательной вылазки туда взбесится уже Локсли, он к этой деревне, видите ли, питает особые чувства. А кто будет разгребать последствия? Правильно, Гай Гизборн. Можно подумать, что делать ему больше нечего.