4. Найти и не сдаваться (1/1)

В Antica Pesa, любимом звёздами Голливуда и римским истеблишментом ресторане на месте таверны семнадцатого века, шёл большой и громкий банкет. Пробиться внутрь было той ещё задачкой. Все столы с простыми белыми скатертями и богатой закуской заняли важные, по большей части в годах, господа и дамы. Подвешенные на балках вдоль стен фонари уютно освещали пространство. Отбрасывала причудливую тень листва дикого плюща. Все сидели очень близко друг к дружке, но теснота как будто никому не мешала: велись оживлённые беседы, играл оркестр, зажигательно пели по-итальянски. Через кирпичную арку из террасы можно было попасть в длинный зал с росписью по стенам в стиле средневековой живописи, скруглённым наподобие свода потолком, круглыми слуховыми окнами, свечами в канделябрах, камином и множеством мелких фоторамок со снимками знаменитых гостей на входе. Всюду сыпались искры и летало конфетти?— вечер набирал обороты.Разморенный алкоголем Ковбой сидел, развалившись, за дальним столом, вспотевший, расхристанный, с пьяной улыбкой и подобревшими глазами. Смеялся и хлопал по плечу перегинающихся через стол знакомцев, сыпал поцелуями, усаживал рядом девиц, угощая гночетти с икрой тунца и можжевеловым соусом.Он был свой среди своих. В естественной для себя среде обитания с привычным рационом и экосистемой. Он даже не сразу заметил, как человек с сигаретой в тени арки очень долго и пристально пялится в его сторону.Это напоминало сон и с определённой долей вероятности им и было. Когда Ковбой всё-таки поднял взгляд и мучительно, бестолково уставился в ответ, Илья дал ему время, пока огонёк папиросы не дойдёт до пальцев. К счастью, тот опомнился быстрей.Проблеск узнавания в его глазах заиграл иначе?— с какой-то тоскливой, тягучей нежностью. Илья подумал, откуда вообще ей взяться в этом бессердечном человеке… если только это не отражение его собственной тоски, его безмозглой, ненасытной нежности.Тот поднялся, протиснулся мимо балагурящих друзей и незнакомцев к нему. Нужно было сматываться.Илья затушил папиросу ботинком. Вышел в сад и оттуда на стоянку, где вовсю галдели и рассаживались по ?Феррари? и ?Мазерати? пьяные распоясавшиеся богачи. Он не вписывался в этот праздник жизни.Как ни бесила Ковбоя вся ситуация с Адой и её ?Лжеспасителем?, в означенный день он с грозной решимостью потащил Илью в аукционный дом, где в числе прочих лотов выставили Salvator Mundi маркиза де Гане. ?Старая сука? опередила его всего на несколько дней: с подготовкой аукциона и осмотром картины ей подсобили многочисленные приятели и знакомцы, которые помогли арендовать зал и в сжатые сроки согнать туда кучу оболваненных коллекционеров. Естественно, это давало серьёзное преимущество. От успеха или, напротив, провала торгов зависело, примут ли ?Спасителя? Ковбоя за подлинник или освистают его всем музейным гадюшником, оставив на морозе с голой задницей. Он, хоть и держался молодцом и выше обычного задирал нос, всё же не находил себе места с самой конференции.Полотно Ады сюжетно повторяло ?Спасителя? Ковбоя?— та же поза, композиция, фон, тот же благословляющий жест и стеклянная держава в левой руке, даже мелкие кудряшки и размытый овал лица,?— однако в этих двух Иисусах не было ничего общего. Своим дилетантским взглядом Илья видел, что обе картины либо писались с какой-то третьей, либо одна из них всё-таки была первичней и служила образцом для второй. И как бы двояко он ни отнёсся к версии Ковбоя поначалу, только сейчас, вживую увидев альтернативу, до Ильи стала понемногу доходить художественная ценность первой.По сравнению с ней, ?Спаситель? Ады смотрелся кустарно, вторично. Нелепый золотой нимб над головой, щипанные в нитку брови (как у продавщиц в колбасном, ей богу), красный цыганский хитон вместо голубого, наконец, эта злосчастная сфера, всё такая же пластилиновая, но уже с крестом в серёдке. Да, лицо у него было чётче, живее, но с этим терялась и загадка, присутствие неземного, потустороннего, как мираж или отпечаток на Туринской плащанице. Если уж Леонардо и приложил здесь руку, то, безусловно, к ?Спасителю?, которого заполучил Ковбой.Стартовая цена лота составила триста тысяч условных единиц. Ковбой хмурился и нервно раздувал ноздри. Программка аукциона куда-то запропала, и пришлось ждать очереди ?Лжеспасителя? в зале вместе с прочей публикой. Стулья стояли рядами вприлипку друг к другу. В помещении надышали, шумиха, тесное соседство десятков людей и общая ажиотация давили на психику?— Илья еле дотерпел до перерыва, чтобы скорей сбежать в какое-нибудь тихое место. Ковбой, правда, его опередил?— подорвался как ошпаренный в буфет послушать, что там говорят коллекционеры между собой.Ситуация подталкивала выбраться куда-нибудь на террасу и выкурить папиросу-другую, пока в коридорах не поредеет и высокие господа не допьют своё кьянти. Так Илья и поступил, правда, не успел сделать пары шагов, как сзади его цапнула под локоть синьора Сарти собственной персоной:—?Ciao ragazzo! Видела вас на осмотре, синьор Максимов. Что скажете об этом ?Спасителе?? Тянет на шедевр?Сегодня она вырядилась ещё торжественней, чем на конференции. Поразительно, как дамочке удавалось быть одновременно эталоном стиля и элегантности и походить на наряд из прошлогодней коллекции, который модницы до того затаскали, что теперь он смотрится анахронизмом и пережитком прошлого. Даже от её дорогущих духов неприятно кололо в носу. А может, это обстановка так действовала на Илью: монструозные статуи в нишах, мраморные капители колонн и прочие украшательства на стенах и потолке прибивали к полу своим гигантизмом и беспощадным великолепием. Кажется, здесь не было ни одного голого клочка штукатурки или выбитого зуба отсутствующей паркетной доски.—?Не хочу вас обидеть, Ада. Вдруг вы старались, рисовали…Он шутливо заулыбался, но та и не думала смягчить брезгливую линию губ. У этой женщины было всего два выражения лица?— презрительное и безразличное (причём после невинной подколки Ильи первое возобладало). Аде блестяще удавалось держать собеседника в ступоре с первой до последней минуты разговора, ведь невозможно было постичь?— у той правда нет ни малейших зачатков юмора или она так лукаво подтрунивает?—?Вы были правы, Максимов. В искусстве вы и правда профан.—?Ада. Ну будет вам.—?А вы мне даже понравились сначала. Подумала, интересный мужчина: эта ваша недосказанность, одухотворённость?— и всё мимо.От её слов внутри как будто кот потоптался лапками. Ему уже делали похожие комплименты женщины?— о его пластике и некоторой заторможенности, такой полусонной задумчивости, полуулыбке, как будто он весь скроен из этих ?полу?. Сам он, да и Ковбой тоже, почему-то таких мелочей не замечали.—?Ну тогда… сама судьба послала вас высечь из меня хоть искру ума.Ада зависла на нём на несколько секунд с нечитаемым выражением лица.—?Леле! —?на звучные щелчки её пальцев тут же прибежал стажёр и снова затерялся в толпе, когда она приказала:?— Найди нам каталог! Я обещала научить вас профанскому методу, как различать художников. У нас как раз осталось минут пятнадцать.—?Только прошу, на улице. —?Илья подтолкнул её за спину к выходу. —?Мне надо на воздух.Они нашли на крыльце снаружи удобную широкую балюстраду, чтобы разложить громадный пухлый ежегодник с каталогом картин, из которых Ада остановилась на старых мастерах:—?Итак. Рубенс. Тут всё просто. Огромные целлюлитные задницы и много античных сюжетов. Микеланджело. Не так много работ?— в основном широченные голые культуристы. Караваджо. Реалистично, тёмный фон, фронтальный свет, разинутые рты. Похоже на стоп-кадр из какого-нибудь триллера. Тициан. Тут менее чётко и реалистично, чем у Караваджо. Страдающие возведённые к небу глаза, гнетущие тёмные краски и фон. Леонардо. Это совсем легко. Горный пейзаж, кудри как будто только что на щипцы накручены, всё в лёгкой дымке?— сфумато, вы уже в курсе.—?Ада, а вы не думали вести лекции?После перекура и болтовни с Сарти стало чуточку легче. Ковбой уже был на своём месте, когда Илья плюхнулся на стул, ослабляя галстук и расстёгивая рубашку ещё на пуговицу.—?Где тебя носило? —?тот, судя по румянцу, и сам успел вмазаться, пока тёрся в буфете. —?Ладно, молчи. Начинается.И снова зал оживился, зажужжал, заёрзал. Ведущий без конца тарахтел (?Пятьдесят тысяч раз! Пятьдесят тысяч два!..?), бил чёртовым молотком как будто по темечку. Какая-то старуха чуть не заехала Илье по уху табличкой. Наконец на сцену вынесли ?Лжеспасителя? из парижского особняка маркиза (картина вела своё происхождение, если верить скучному бубнежу аукциониста, от самого Людовика XII Валуа). И тут пошло настоящее мясо. Ковбой оцепенел с глазами навыкате, вцепился ему в ляжку хваткой кавказского волкодава, готовый вскочить в любую секунду. Когда цена путём нещадной борьбы дошла до десяти миллионов, Илья уже мало что соображал от дурноты и звона в ушах.Но молоток всё-таки опустился на отбойник. Зал зарукоплескал. Аплодирующая Ада победоносно поднялась со стула, даже сейчас ни одной крохотной гримаской не выдав улыбки. Ковбой был разбит.Илья понял, что вот-вот потеряет сознание. Едва не по головам пробил себе дорогу к выходу, шугаясь от жутких, леденяще-живых взглядов статуй, сдвигающихся стен и потолков. Слепо побрёл по улице мимо фонтана с мордатым желтозубым чудовищем, как с картинки в старенькой книжке сказок,?— Чудо-юдо Рыба-кит. Всё плыло, мельтешило перед глазами, отдельные лица прохожих или предметы выскакивали, уставившись на него. Он не узнавал дороги, не узнавал этих фасадов, витрин, рекламных вывесок, адресных табличек. Пройдя где-то три квартала, он понял, что заблудился. Оглянулся по сторонам и не узнал города, в котором находится.Где он? В Италии? В Стамбуле? В Москве?Ноги намертво вмёрзли в мостовую. Он, поражённый, тупо стоял и смотрел перед собой. Перед ним на многие километры, нет, на многие десятки километров вперёд, над крышами, кварталами, районами подпирал небо чудовищный гороподобный зиккурат. Белая башня Дворца Советов, словно выдолбленная из кайнозойских базальтовых колонн, похожая на башни из фильма ?Метрополис?, со статуей Освобождённого пролетария-факелоносца наверху.Его с головой поглотил первобытный страх?— крохотного, ничтожного перед этим абсолютным величием, абсолютной властью. И всё ушло. Отключилось от реальности.Потом, когда его нагнал и растормошил Ковбой, он понял, что схлопотал паническую атаку. Нужно было ехать в пансион, отлежаться. Из первого они с Габи съехали в тот же вечер (Илья сам достал чемоданы и выгреб вещи на кровать вместе с плечиками). Второй тоже пришлось покинуть после единственной ночёвки?— Габи зверела, но Илью с его паранойей невозможно было переубедить. Пока та демонстративно изучала окно, скрестив руки и ноги в угловом кресле, он перерывал шкафы и швырял в её косметичку разбросанные по ванной флакончики, баночки и кисточки.—?Это что? —?он потряс в руке небольшую картонную коробку, набитую чем-то мелким и лёгким. Заглянул из любопытства. Какие-то… ватные гильзы? Она там патроны прячет? Может, от металлоискателя на таможне? —?Если там какие-то жучки слежения, я выкидываю!—?Разработка секретного научного отдела МИ-6,?— с гаденькой ухмылкой ответила Габи.—?А нитка зачем? —?он покрутил в пальцах один ?патрон?, и тут его осенило. Вот же сучка Теллер! —?Твою мать.—?У вас в России женщины до сих пор мхом пользуются, что ли?Третье жильё его устроило?— глухой спальный райончик, толстые стены, безобидные с виду хозяева. Их номер был на втором этаже, и, когда Илья по перилам на ватных ногах штурмовал лестницу, мимо сбежал незнакомец в длинном пальто и меховой шапке. Что-то в его облике заставило обернуться, а потом и броситься бегом до двери.—?Ты с кем-то встречалась? —?он хлопнул дверью, так что Габи подскочила со стула, бросив еду. Запер оба замка и надвинул цепочку. —?Он от Олега?—?Кто?!Он настиг её в два шага, схватил за плечи?— чуть от пола не оторвал:—?Мужик в кроличьей шапке и пальто. Гэбист. Только что с ним в подъезде столкнулся!Габи вырвалась, отбежала к стене, а когда он снова неосознанно подался к ней, рявкнула:—?Не приближайся ко мне!Илья послушно отошёл от стола на пару шагов. Габи, запыхавшись, дёргано налила себе воды, выпила стакан залпом.—?Ты совсем мозгами поехал,?— сказала на выдохе, грянув стеклянным донышком по буфету, так что в дверцах стёкла зазвенели. —?Никого здесь не было. Сам же проверял, чтоб в пансионе не было никаких мужиков!Илья с силой потёр переносицу:—?Показалось, наверное.—?Показалось? А ты не думаешь, что тебе в последнее время много чего кажется? —?Габи сердито заходила по тесной комнатке, задвинула шторы, потом снова с визгом раздвинула и вцепилась беспокойными руками в подоконник, навалившись спиной. —?Я пообщалась с твоим боссом, в тот раз. Знаешь, что он мне сказал? —?Илья не дышал. Спрятал руки в карманы пальто, надеясь хоть так замедлить тик. —?Он сказал, что ты год скрывался от служб. А потом воспользовался своим удостоверением, чтобы сбежать в Европу. И если ты немедленно не объявишься, они отдадут тебя под трибунал,?— она зачем-то заулыбалась, кивнула, словно подталкивая его к правде. —?Ещё он говорил, якобы ты встречался в Москве с какой-то фотографшей из Курдистана. И наводил справки по поводу продажи да Винчи в Риме.—?Ладно! Я объясню. —?Илья дал себе минуту перевести дух и собраться с мыслями. Ещё раз вернулся к дверям, отпер замки, проверил, не слушает ли кто в коридоре. —?В общем… ситуация такая. Ковбой жив. —?Габи неестественно дёрнула плечом, часто-часто заморгала, как будто врастая в тот подоконник. —?И он здесь. В Риме. Мы с ним виделись вот только что, на аукционе. Его не казнили. Откупился, сбежал, не знаю, может, наплёл им чего, как он умеет… Потом его вывезли в Иран и оттуда сюда, в Италию. —?Илья чувствовал, как закипает. Кулак в кармане стал бесконтрольно сжиматься всё быстрей. —?Он нас всех сделал мудаками. Я молчал, потому что… он не хочет возвращаться. Ни в А.Н.К.Л., ни в ЦРУ. Это его право, Габи! Пусть зарабатывает свои миллионы и валит на все четыре стороны.—?Илья, хватит! —?Габи закрылась руками, рвано вдохнула ртом, отчего у него за шиворотом побежали мурашки. —?Хватит. Заткнись. Он мёртв, неужели ты этого не понимаешь? —?когда она убрала ладони, по щекам тут же побежали два чернильно-чёрных росчерка. —?Их всех расстреляли?— об этом все говорили, ты, что, не помнишь?! Тебе напрямую от самого Барзани сообщили… Похитители сделали заявление, все ведомства, все каналы об этом трубили! Илья, ну посмотри на себя! Ты год занимался чёрт-те чем, со всеми порвал! Я к тебе летела, не зная, каким тебя встречу. Боялась, что ты скатишься или сопьёшься со всем этим кошмаром,?— её руки взметнулись, будто бросили в воздух клочки невидимого письма. Он никогда не видел её такой. —?А ты просто выдумал какую-то небылицу! Так? Будто Соло, понимаешь ли, втайне от всех?— от спецслужб, от курдов, от пограничников, в конце концов,?— взял и сбежал в Рим! Потрясающе! —?она остановилась, отвернулась к окну и вдруг в сердцах хлопнула по подоконнику. —?Я не хотела этого говорить, Илья, но, кажется, твой босс прав?— ты чокнулся!Он мог ей доказать. Мог хоть сейчас усадить в такси и отвезти в Трастевере?— ничего проще! Но стоило раскрыть рот с парой крепких словец на языке, как голос пропал сам собой. А ведь Габи, возможно, в чём-то права. И надо ли убеждать её в обратном? Он не в себе. Реально не в себе, и уже давненько. На секунду тело прошибло холодным потом: ну поедут они в Трастевере,?— а там бегают кошки и гуляют сквозняки в заброшенном доме, как у Эдгара По.Вдруг он правда выдумал Ковбоя? И тот ещё одна причудливая галлюцинация.Как бы там ни было, Ковбою такой расклад лишь на руку. Он не хотел, чтобы она знала,?— что ж, теперь она знает и не верит.Илья обвёл взглядом багеты на потолке, молча обмотался шарфом, запахнул пальто.—?Можешь уходить, но я делаю это для твоего блага,?— бесцветным голосом слабо бросила Габи. Всхлипнула в последний раз и достала из ящика в тумбочке бумажный календарь, от которого оторвала один листок. —?Вот. Это их номер в Риме. Звони, если будешь готов поговорить,?— тебя свяжут с Олегом.Он сунул огрызок в карман, запнулся уже в дверях:—?Я люблю тебя. Что бы там ни было. Ты не виновата, Габи. Только я один.И захлопнул дверь за собой, не в силах больше смотреть на её слёзы.Следующие дни до аукциона Ковбой милостиво приютил его у себя. На мысли об Олеге и Габи особо не было времени?— всё поглотила подготовка, последний показ картины будущим участникам торгов и встречи с бесконечными экспертами, эдвайзерами и арт-агентами, которые сулили синьору Шенди головокружительный успех. Когда Илья рассказал ему о размолвке с Габи, тот лишь весело пожал плечами (ну и отлично!). Одной проблемой меньше, тем более что в своих наполеоновских планах тот уже рассчитывал, в чём возьмёт (часть золотом, часть наличкой), и, собственно, тратил, тратил, тратил свои заветные миллионы.Ковбой рассказывал, что ?буржуазные замашки? у него развились с раннего детства: даже мать, скромная машинистка в какой-то нью-йоркской газетёнке, удивлялась, откуда у сына мигрантов такой привередливый вкус и тяга к высокому, не говоря уже о богатстве, шике и эпатаже. Он засматривался на бомонд в мехах и бриллиантах, выплывающий из ?Роллс-Ройсов? вечерами в какой-нибудь ресторан с глянцевыми окнами во весь фасад или на светскую вечеринку с шоколадными фонтанами, реками шампанского и горами кокаина. Обожал кино в духе ?богатые тоже плачут? про драмы жизни высшего общества, с накрахмаленными фраками, кринолинами, сверкающими в кадре колье и красавицами Ингрид Бергман, Софи Лорен, Ланой Тёрнер и Вивьен Ли.Его первым костюмом стала новенькая армейская форма с фуражкой и начищенной пряжкой на тугом ремешке?— он был в ней неотразим. Щеголял по улицам с идеально прямой спиной и ослепительной улыбкой, козыряя то и дело засматривающимся на него барышням?— о, сколько в нём было спеси! В те годы перед уходом на фронт ему ещё льстило вернуться с войны героем, усыпанным медалями, цветами и конфетти.Правда, уже годом позже Ковбой понял, что классический костюм-тройка сидит на нём куда интересней зелёного сержантского кителя.После более чем удачного аукциона Ады он поставил себе планку сбагрить своего ?Спасителя? хотя бы не меньше, чем за те десять миллионов. Илья внутренне посмеивался, как легко тот продешевил и отнял нолик от первоначальной суммы. Атмосфера перед торгами раскалилась докрасна. Ковбой то метался по аукционному залу, то нырял за кулисы, то помогал настраивать аппаратуру и готовить сцену для лотов, то жал руки журналистам и хлопал по плечу особенно жирного коллекционера.—?Могу тебя обрадовать, Угроза. У нас тут пять-шесть твёрдых кандидатов, которых я умастил и облизал как только мог. И у них есть деньги, что самое главное.Илья брезгливо покривился, пробегая взглядом головы рассаживающихся по местам дам и господ.—?И как ты понимаешь, что они под конец не сольются?—?Очень просто. Есть несколько типов коллекционеров. Вот смотри,?— он наклонился ближе и понизил тон, украдкой ткнув пальцем в какую-то даму бальзаковских лет. —?Это классическая декораторша. На таких мероприятиях исключительно ради массовки и ореола светскости. Как правило, богатая наследница или жена, сама обставляет свои особняки и замки, плюс-минус разбирается в дизайне и возьмёт что-нибудь под цвет обоев. С этих точно ничего не поимеешь. Идём дальше. —?Ковбой облокотился на спинку, пригляделся к стайке молодых людей в модных джемперах и двуцветных стиляжных ботинках. —?Приятели. Парни около тридцати, обычно бизнесмены, любят путешествовать и вертятся в богемной среде. Покупают у современных художников по дружбе, а если сходятся с кем-то новым, долго ошиваются в мастерской и гоняют чаи, прежде чем отдаться новой любви. Опять же… я бы не стал тратить время.—?Что насчёт вон той штучки? —?Илья кивнул наобум на одиноко сидящую с краю девицу.—?Нувориш. Ты же видишь, как она одета, да? Ролексы, сумка ?Эрмес?, много кича, мало вкуса. Я бы ей занялся,?— пошленько улыбнулся Ковбой, принявший властную позу. —?Внезапно разбогатевшая барышня из низов, которая мечтает доказать всем, кто тут королева бала. В искусстве не разбирается от слова совсем, но вполне себе инвестирует во что-нибудь дорогое и крикливое, если оно откроет ей двери в именитые дома.Илья показал на степенного мужчину в костюме:—?А этот?—?М-м. Хамелеон. Это очень занятный тип. Знаком со всеми дилерами, владельцами галерей и восходящими звёздами. По его словам, коллекция у него, как у эмира Абу-Даби, а сам он рукопожатен с Энди Уорхолом, Бэконом и Ивом Кляйном и даже вхож в мастерскую самого Марка нашего Шагала. Весьма приятный, хоть и навязчивый собеседник, но только до тех пор, пока дело не дошло до самой сделки. В половине случаев уходит в туман, в остальных?— берёт по хорошей скидке, иногда в обход дилеров.Тут Ковбой порывисто вцепился ему в рукав, остановив немигающий взгляд на очередном незнакомце средних лет с бокалом шампанского и в компании парочки заглядывающих ему в рот людей:—?А вон и товарищ, которому наш хамелеон подражает. Мистер Биг. Главный человек в жизни любого арт-агента. Наш золотой билетик, на который ты и ещё пара сотен таких же галеристов жадно пускаете слюни. Вот уж о чьей коллекции не говорит только ленивый! Часто выкупает картины ещё до того, как те попадут на выставку или торги. У таких целая свита консультантов, и, честно говоря, поразить его очень непросто. На переговорах от него многого не добьёшься, так что будем молиться, что наш Леонардо произведёт на него больше эффекта.Очевидно, Ковбой мечтал сам когда-нибудь стать таким Мистером Бигом?— возможно, после этого аукциона. Наконец ведущий стукнул молотком, и действо началось. На стенде справа от трибуны чередовались картины в массивных рамах и несколько скульптур. Под сценой вприсядку из угла в угол шныряли, будто солдаты в окопе, фотографы, чтобы прошить гул шепотков хлопком и яркой вспышкой, когда выносили очередной лот. Судя по тому, как резко умолк и насторожился Ковбой, пришёл его звёздный час.—?Лот номер десять. Salvator Mundi. Конец XV века. Предположительно написан Леонардо да Винчи для короля Франции Людовика XII в Милане. Выполнен маслом по ореховой панели. Заявленный эстимейт?— один миллион долларов.Несмело пошли первые предложения. Илья снова скучающе окинул взглядом сидящих по соседству и вдруг застыл на блондинке с причёской Ады и в её же аляповатой блузке с воланами. Та повернула голову к собеседнику, и здесь уж стало не до Ковбоя с его драгоценной мазнёй?— то была не Ада. А Виктория Винчигуэрра. Живая-здоровая?— с лукавой полуулыбкой переговаривалась о чём-то с соседом.Он заставил себя отвернуться и смотреть на трибуну. Сердце подскочило к горлу, ладони вспотели, и начали мелко подрагивать пальцы. Его снова накрыло. Виктории нет. Это бред. Они уронили на неё чёртову бомбу и пустили ко дну вместе с ?Диадемой?! Аукционист продолжал выкрикивать цены. Илья не удержался, вновь посмотрел на Викторию?— и та никуда не делась, всё болтала и болтала, пока напряжение вокруг росло вместе со стоимостью картины. То тут, то там над головами выскакивали руки с табличками, как в дурацкой ярмарочной игре.Будто сквозь вату он слышал, как ведущий назвал цифру пятьдесят, затем сто. Ковбой рядом, хоть и не двигался, сдерживал колоссальное волнение?— сам воздух вокруг него искрил и потрескивал. В конце концов Илья больше не мог молчать:—?Ковбой! Ты должен взглянуть.—?Не сейчас, Угроза.—?Нет, ты не понимаешь. Ада?— это Виктория. Я знаю…—?Угроза, прекращай…Ковбой резко качнулся вперёд, когда ведущий звучно отчеканил:—?Четыреста миллионов раз! Четыреста миллионов два! И-и четыреста миллионов… три! —?громоподобный удар молотка словно надвое расколол время и пространство. —?Продано синьору Аннибалу Берлингьери!Не описать, что творилось с залом после. Их точно накрыло волной оваций и оглушительного свиста?— публика впала в неистовство. Позже Илья узнал, что ?Спаситель? взял абсолютный рекорд?— за такую цену ни одно произведение искусства не продавалось за всю историю. И приобрёл его тот самый Мистер Биг, который уже прочищал себе дорогу пожать руку прежнему владельцу. Сам Ковбой так и сидел сиднем с закрытым руками лицом, невзирая на то, что его хлопали по спине и плечам и поздравляли буквально со всех сторон.Как только объявили финальную цену, Ада первой вскочила со своего места и прямо по ногам протиснулась к выходу. К ней вернулось прежнее лицо, но Илья всё не мог оторваться?— будто выпал из творящегося вокруг хаоса и только наблюдал со стороны, краем глаза, как Ковбой нашёл в себе силы пожать десяток протянутых рук и на лице у него расцвела почти болезненная экстатическая улыбка.Он повернулся к бледному Илье, и того вытряхнуло из оцепенения обжигающим теплом, когда тот крепко и горячо его поцеловал. Коротко, как в тот раз, но уже без продолжения?— просто чмокнул на эмоциях, как закадычного друга, и тут же подскочил с места.Наконец всё встало на свои места. Четыреста миллионов долларов?— столько стоит Наполеон Соло, его шкура и его продажная душа. Впервые в жизни он действительно получил что хотел. То, чего он достоин как один из величайших в мире мошенников и авантюристов. ?Спаситель? отправился к новому хозяину, стороны счастливо подписались под договором на яхте Мистера Бига, и подставной Томас Шенди забрал свой увесистый кейс с пухлыми откормленными пачками купюр и парой золотых слитков в придачу.На излёте затянувшихся римских каникул синьора Шенди, когда пора было заказывать билет до каких-нибудь райских островов, или Майами, или Монте-Карло (Ковбой подумывал купить себе частный борт), они с Ильёй напоследок сходили в Галерею Боргезе?— место мощнейшей концентрации античной и ренессансной роскоши и помпезности, где каждая пылинка в пятнах исполосованного решёткой света несла в себе память звёздной пыли и мудрость веков. Илья дышал этим насыщенным воздухом и ступал по гулкому мрамору вдоль скульптур обнажённых нимф, богов и героев, задержался у ?Давида? Бернини. Уже когда они возвращались в Трастевере, он стыдливо заметил, как потяжелело в штанах от лицезрения всех этих безупречных чувственных тел,?— он и правда дикарь из ?совка?, раз у него на статуи встаёт! Дожили.—?Угроза, я всё хотел сказать… Насчёт поцелуя на аукционе. —?Илья порадовался, что сидит в машине на пассажирском,?— голову вскружило секундное помутнение, внутри словно канаты натянулись. —?Если ты хочешь оставить это в прошлом, всё в порядке. Я тебя понимаю, и на наше партнёрство это никак не повлияет.Партнёрство? Сказал бы хоть ?дружба? ради приличия. А, в общем, Ковбой не подбирал слов, когда снимал маску любезности.Они не заговаривали ни о Стамбуле, ни о его побеге с тех самых пор, как обедали в его квартире после встречи в Пантеоне. Илья не допытывался?— и так всё предельно ясно: Ковбой стыдится того, что между ними было на гребне странного гормонального всплеска и перегрева на средиземноморском солнышке, хочет всё забыть. И разве его осудишь? Да, это называется предательством, и всё же он имел на это право?— нажать кнопку ?катапультироваться?, добровольно вычеркнуть себя из жизни Ильи и отовсюду, где его сковывали золотыми цепями,?— и неважно, какой мотив был первичным. Может, их секс вообще ничего не значил. Ещё надо разобраться, кто тут кого предал,?— он ведь так ничего и не сделал, чтобы спасти Ковбоя. А тот отказался ждать смерти, пока Илья разделается с драконом и пробьётся к вершине башни.—?Остановись.—?Илья, тут не положено…—?Останови машину.Ковбой с трудом нашёл пятачок, чтобы отделиться от общего потока, встал, не заглушая мотора. Дворники ездили по стеклу, смахивая хлопья налипающего снега,?— вперёд-назад, вперёд-назад. Оба молча смотрели перед собой: Илья?— угрюмо, Ковбой?— в недоумении. В конце концов ему надоело играть в молчанку?— рука снялась с руля и потянулась к бардачку для видимости какой-нибудь деятельности?— достать сигаретную пачку, протереть тряпочкой запотевшее стекло. Но не достала?— Илья рывком перехватил его под локоть и дёрнул на себя, так что ошарашенный Ковбой развернулся всем корпусом, замер на расстоянии дыхания и теперь безотрывно пялился ему в лицо. В то время как Илья не смел глаз поднять от его белоснежного воротничка, и отливающей на свету прострочки костюма, выглядывающего из-под пальто.Рука сама собой потянулась к чужому плечу, огладила шерстяную ткань отвлечённым жестом портного, спустилась по отвороту. Кажется, играла какая-то песня по радио?— чуть гнусавый приятный тембр итальянского певца. Ковбой понял всё без слов, потянулся к его щеке, но Илья только крепче сжал ему кисть, сдавил со всей силы, не боясь сломать. А потом наклонился сам?— чтобы приникнуть к губам, и скользнуть в обмякший от неожиданности рот языком, и прижаться ещё теснее, когда тот, задохнувшись, подался навстречу с той же горячечной нетерпеливостью до смерти соскучившегося человека.Дворники шуршали по стеклу. Моргали аварийки. Снег сыпал из разорванного пухового одеяла неба,?— совсем как в ?Госпоже Метелице? братьев Гримм. Они с Ковбоем тягуче, не спеша целовались, всё больше разгораясь нутром, пока тот не сунул их сросшиеся руки себе между ног, где налилось до краёв возбуждение, совсем как у Ильи. Хотелось прямо здесь, прямо сейчас, на обочине, где в любой момент мог забарабанить в окно инспектор. Да что с ним вообще?— неужели всё эти грёбаные голые статуи!Под воротом рубашки, которую Илья расстегнул, чтобы зарыться тому в шею, Ковбой источал тот самый умопомрачительный запах одеколона, нагретый и сгущённый пряным ароматом его же кожи,?— он не выныривал бы оттуда, пока не сожжёт последний грамм кислорода в лёгких. Ладонь на чужой ширинке стала увлечённей массировать твёрдый бугорок и рванула бы змейку вниз, если бы Ковбой, чуть дыша, не скомандовал:—?Дома.И они молча помчали дальше в Трастевере. Домой. Как раньше заперли двери, включили погромче музыку?— на сей раз обычную джазовую пластинку?— и забрались в большую холодную постель?— греть друг друга от зимней и сердечной стужи.В Ковбое всё ещё играл адреналин после сорванного куша. Ему хотелось трахаться, как самец, как лев, заваливший жирную добычу. Он и скалился, и извивался, отпуская сальные, едва ли осознанные фразочки, как тот лев. Весь его мир сейчас, все желания сосредоточились на его?— огромном, пульсирующем, просто космическом?— члене и стремлении его вставить. Немедленно.Он шептал ?я могу забрать тебя? и ?нам хватит на двоих до конца жизни?, пока вколачивался в Илью со спины, и его член, чёрт возьми, и вправду как будто вырос. Принимать его целиком было бы нестерпимо, если бы не приторно-наивное ?едем вдвоём в Монако?. Дурень правда собирался его купить.—?Ты всегда делаешь это с таким обречённым видом. Будто Земля с оси сошла,?— томно посмеивался Ковбой уже сверху, когда они всё не могли разорвать голодный жестокий поцелуй, продолжая двигаться. А она ведь сошла. И оттого всё шло наперекосяк с тех пор, как они сцепились, то ли в Стамбуле, то ли в Риме, то ли ещё в Берлине, и вот никак не могли отклеиться друг от друга, во всех смыслах. Илья внутренне улыбнулся, представив, как в стамбульской квартире отсасывал Ковбою с тем же убийственным взглядом снизу вверх. А впрочем, тот никогда особо не смотрел?— запрокидывал голову и наслаждался, прямо как сейчас.Пластинка закончилась и теперь глухо шуршала в патефоне. Окно заросло ветвистой изморозью. Снег по-прежнему сыпал косой стеной, иногда прогибаясь от сильного ветра, будто парус, стучал по хлипкому жестяному подоконнику. Кот мирно посапывал под ржавой батареей, второй пригрелся на диване в гнезде из накиданной одежды и покрывала, и ещё где-то стучал лапами третий?— выискивал, чем бы набить брюшко. Всклокоченный, блестящий от пота Ковбой устроился на подушке под стенкой, укрытый плотной интимной тенью шифоньера. А Илья сидел с краю и взглядом гипнотизировал телефон на дальней тумбочке.Внутри снова ожило, ещё не выпрямилось во весь рост, но расправило плечи его загнанное в подпол человеческое достоинство. Отряхнулось, вдохнуло полной грудью, набралось смелости. Ему до жути осточертело бежать от себя. Казалось так просто прекратить эту бессмысленную беготню, откреститься раз и навсегда?— одним звонком. Он рывком поднялся с постели, схватил телефон и с ним вернулся обратно. Замер на секунду с трубкой в руке, и палец уже уверенно затрещал диском?— цифры вре?зались в память по живому без всяких там писулек.—?Кому звонишь? —?беспомощно спросил из своего призрачного балдахина Ковбой. И правда, Илье бы сейчас вбивать его собой в матрас и нежить до темноты в глазах, а не делать срочные звонки.—?Своим,?— он потянулся за извинительным поцелуем, и тот без раздумий подался навстречу.Они ответили почти сразу. Попросили подождать, пока соединят с Москвой. Ожидание звонка обернулось обоюдным молчанием. Ковбой проверил свой кейс под столом (?Замки плохо держат?. ?А ты закрывать научись?.), перевернул пластинку и мучил прибежавшего кота, он курил одну за одной и блуждал в трёх комнатах, пока не вернулся, уже наполовину одетый и провонявший табаком, на облюбованное место.—?Теперь так,?— начал без предупреждения, сидя спиной со сложенными на коленях руками. —?Если хочешь спать со мной, клянись, что, кроме меня, больше никаких мужиков. Никогда. Либо так, либо наши пути расходятся.Не нужно было и оборачиваться, чтобы предвидеть реакцию Ковбоя. Верность?— это о ком угодно, но не о нём. И всё же Илья предпочёл рискнуть. Лучше так, без обиняков, чем морочить друг друга и сбегать в конечном итоге.—?Угроза, ты, что,?— неуверенно пролепетал Ковбой, и за его словами маячила улыбка,?— делаешь мне предложение?—?Отвечай. Клянёшься или нет?—?На женщин это не распространяется?—?Это другое.—?Чёрт, всё так серьёзно, что аж пугает,?— он рассмеялся, заёрзав на постели.—?Хочешь быть со мной, принимай мои условия или катись.И как только он повернулся заглянуть ему в глаза, как назло разразился звонком телефон. Илья подтащил его ближе, снял трубку, но не спешил подносить к уху. Оживившийся Ковбой подполз к нему с запоздалым беспокойством:—?Илья, стой. Не надо. Иди ко мне.И он бы, наверное, сдался. Вернулся в нагретую постель к нему, ещё раздетому и, чего скрывать, укатил бы за ним хоть в Монако, хоть на охотские острова, если там будет чум с каменной печкой, рыба в проруби и Ковбой на оленьей шкуре каждую белую ночь.Если бы не отрезвляющий голос Олега в трубке:—?Я рад, что ты позвонил, Курякин. Не знал, как ещё передать тебе новость. Ну и устроил же ты нам свистопляску! Спасибо дорогой фройляйн?— хоть она посотрудничала.—?Не впутывайте в это Габи,?— самому не верилось, что будет однажды вот так борзо говорить с начальством. —?Я слушаю. Что вам?—?Вернись на родину, Курякин.—?А мне там мёдом намазано, что ли?—?Родню повидать не хочешь?Все пять-семь минут разговора Ковбой сидел рядом и смотрел во все глаза, слыша каждое слово. Илья молчал почти всё время, в какой-то момент вскочил вместе с телефоном, отошёл к окну, долго стоял спиной, сгорбленный и неподвижный, будто заснул на ногах. Он ещё на первых минутах перестал воспринимать, что говорит Олег,?— слова утекали, как зыбкий песок, забивали уши, а внутри всё переворачивалось, словно в адской центрифуге, узлами скручивало кишки?— и не пикнешь, не шелохнёшься.Когда начальник договорил, он остервенело вдавил трубку в телефон, навалился на подоконник, но долго не простоял?— рухнул на пол спиной к кровати. Ладони вжались в глазницы с такой силой, будто хотели протолкнуть в череп. Простонали пружины, Ковбой навис над ним, но тронуть боялся. Ещё бы, он думал, что Илья боевой робот и по жилам у него течёт соляра,?— он единой слезы-то от него не видел, а тут как прорвало.—?Угроза,?— он соскользнул с кровати к нему, взял скрюченную на колене дрожащую руку, прижал к губам. —?Иди сюда.Илья отпихнул его локтем и всё-таки поддался, позволил крепко-накрепко себя обнять, уткнуть в горячее родное плечо, куда можно плакаться сколько угодно. Пока слёзы рвались из него потоком, тот гладил и гладил его по спине, по волосам, выцеловывал шею и плечо. Илья не узнал собственного голоса, когда взахлёб, с дрожью заговорил:—?Папа живой. Они его вывезли. Из Колымы.Он заставил себя отпрянуть, держа Ковбоя за плечи. Тот ошарашено распахнул глаза?— не мог слова вымолвить. Илья едва видел его лицо за туманом слёз. Сам не знал, отчего так плачет,?— от радости или от горя, что всё это может быть ловушкой, чтобы обманом вывести его на свет и арестовать.Пальцы прошлись по чужой щеке тыльной стороной, почти на ощупь:—?Я его увижу, Ковбой.Первичный шок сменился странным возбуждением. Илья поднял обоих на ноги, усадил Ковбоя на кровать и сел напротив:—?Послушай. Когда ты бросил нас, я ведь не знал, как мне жить дальше. Я тебя искал, без остановки, день за днём?— и так год. Потому что если б остановился… —?воспалённые от пристального взгляда веки снова сморгнули слёзы?— Илья уже не обращал внимания. —?Я не ты, Ковбой. Я ведь не просто трахаюсь…—?Зачем ты всё опошляешь? —?с каждым признанием взгляд у Ковбоя делался всё темнее, будто отдалялся.—?Тогда почему ты меня бросил?Тот не ответил. Встал с кровати, взял с комода пепельницу, достал портсигар и зажигалку?— он редко покуривал, обычно ради предлога завести разговор или подслушать чужой. Форточка в старом окне поддалась не сразу, и Ковбой на фоне белой-белой метелицы медленно красиво затянулся, глядя на падающий снег.—?Дело не только в Уэверли и ЦРУ. Я хотел бросить работу. Исчезнуть, заняться настоящим бизнесом.—?Но я не вписался в твои планы.—?Угроза. Ты неплохой парень. Хороший агент. Любовник,?— все болезненные признания начинаются с похвалы. Он улыбнулся, показав только ямку на щеке и снова отвернулся к окну. Постучал пальцами с дымящей сигаретой по виску,?— Проблема в твоей авторитарной прошивке. У тебя мышление гэбиста и такая же система ценностей. Как ни крути. Слышал, как вас называют? Homo Soveticus?— человек советский.Конечно, Илья слышал. Он сам временами стыдился своего происхождения, службы в КГБ. Он не был святым и наделал много зла, настоящего зла?— и чужим, и своим. Особенно своим за годы чисток, а потом и оттепели, разнюхивая о планах Запада на оружие судного дня и тому подобное уже заграницей. Он очерствился, но лишь до того дня, как повстречал Ковбоя. Как они открыли друг другу всю душу нараспашку.Он-то, дурак, беззаветно верил, что Ковбой?— кто как не он! —?украсит собой его жизнь, искупит старые ошибки и грехи. Спасёт от прошлого. И всё так и было, пока тот не скинул его, как балласт.—?Я не ханжа, и да?— нашим тоже полощут мозги коммунистической угрозой. Но ты меня пойми… Я не мог быть с тем, кто всюду ищет врага и ограничен идеей внешнего контроля. Кому нужен человек с розгой за спиной, чтобы куда-то идти и к чему-то стремиться. Я просто потерял бы время.Илья спокойно поднялся с кровати, согнал кота с рубашки, торопливо одеваясь. Глаза высохли за секунду. Он просто тратил время?— отлично, он не займёт у него ни минуты больше. Тот так и стоял лицом к окну, как мраморное изваяние,?— хреново совершенство. Ни разу в глаза не посмотрел, пока хаял его, как пацана какого-то. Homo Soveticus. Совковое мышление! Как будто самому не было тошно от этого всего.Тоже новость нашёл! Можно подумать, никто не в курсе, во что они превратились за десятки лет страха, доносов, расстрелов, войны, ударного труда, навязанного коллективизма и слепой преданности режиму, сования носа в чужую личную жизнь. Люди с идеологизированным сознанием разучились брать ответственность за себя. Превратились в приспособленцев, халтурщиков, мелких воришек. Жили от зарплаты до зарплаты и только пеняли на начальство: сиди и жди, придумают вожди. И так весь Союз?— глушил печаль водкой в ресторанах ?Поплавок? с видом на памятник лётчикам-испытателям или осыпавшуюся мозаику. Прости, Юра, мы всё просрали.Илья вообще не хотел больше на него смотреть. Но не удержался уже в шаге от дверей. Ковбой был по-спартански спокоен. Только странно закатил глаза к потолку и поморщил нос под его леденящим взглядом. Отвратительней всего, что в груди ещё теплилась остаточная нежность, которую обида вытравить не успела. Нежность к предателю. Даже хуже?— к врагу.—?Пошёл ты на хер.Им не о чем было говорить. Он должен забрать отца домой.Они с Габи собирались впопыхах?— сложили вещи в общий чемодан, чтобы меньше возиться с багажом. Олег назначил встречу уже на следующий день?— вылетел в Рим ближайшим рейсом и вёз с собой отца. Они условились, что того покажут Илье прежде, чем он сдастся (конечно, формулировки были другие). Иных гарантий начальство не предлагало, и Илью это устраивало. Даже если он тут же сядет в тюрьму,?— главное, чтобы отец вернулся домой, к матери.—?Но ты ведь можешь его и не узнать. —?Габи заглянула ему в глаза снизу вверх, пока они у дивана вместе разбирались с чемоданом. —?А если они подсунут кого-то другого, просто чтобы тебя схватить? Как ты поймёшь?—?Никак. Пойму в конце концов. Если ты боишься…—?Илья. Я тебя люблю. Что бы нас там ни ждало, я всегда на твоей стороне, так? До конца.Он наклонился поцеловать её в лоб, но получил незаслуженный поцелуй в угол рта. Чем он только взял девушку вроде неё?Радио кончило вещать про грядущую велогонку Джиро д’Италия и переключилось на репортаж?— внезапно?— про арт-дилершу Адольфу Сарти, которая сделала заявление о картине Леонадро?— Salvator Mundi:?По словам синьоры Сарти, цитируем, она может доказать, что проданный за рекордную сумму в четыреста миллионов долларов шедевр да Винчи является подделкой серийного мошенника, который ранее был осуждён на пятнадцать лет тюрьмы за воровство и фальсификацию предметов искусства. Сарти также сотрудничала с ним в сбыте восьми поддельных картин, по двум из которых в настоящее время проходят суды. Новую сделку по продаже Леонардо прошлый владелец осуществил под именем Томаса Шенди, заплатив пятьдесят миллионов долларов комиссии в пользу Итальянской Республики…?И всё-таки Ада сломалась. Не выдержала такого позорного проигрыша. Илья жалел её?— что такое десять миллионов, этим даже иски не покроешь. А теперь, наверное, её саму упекут в тюрьму, беднягу. Или в психушку?— вряд ли она пошла бы на такое в здравом уме.?Синьора Сарти также сообщила, что настоящее имя Томаса Шенди…?Он на низком старте рванул к приёмнику, скрутив громкость на минимум. К счастью, Габи только удивлённо на него покосилась и вернулась к упаковке платьев. Не время ей сейчас раскрывать правду о Ковбое. Пускай побудет мёртвым до поры до времени. Наверняка, эта сволочь будет очень далеко, когда Габи услышит о нём в следующий раз.Отца должны были привезти на холм Януса?— Яникул. Наверное, лучшее место, чтобы проститься с Римом. С широченной террасы открывался вид на Капитолийский холм и долину форумов на южном берегу Тибра?— обширнейшее скопление древностей. Черепичные крыши из рыжих и коричневых сделались белыми, высотность домов то скакала на один-два этажа, то резко вырастала над городским пейзажем великанской башней, колокольней, острым церковным шпилем или круглым куполом базилики. Белела вдалеке колонна Траяна. Справа от неё?— сам величественный, хоть и неприхотливый с такого расстояния Капитолий, а между ними абсолютная доминанта?— Витториано. Циклопичный комплекс с портиком и колоннадой из белого мрамора с двумя колесницами Виктории наверху. Перед ним?— бронзовая конная статуя Виктора Эммануила II и несколько колонн с крылатыми Викториями. А за городом плотный туман скрыл горы и полосатые вешки строительных кранов?— спутники современной цивилизации на фоне всей этой непостижимой седой старины.Вряд ли Илья пожертвовал бы монетку, чтобы сюда вернуться. Если архитектура?— это застывшая музыка, то Рим гремел, подобно оркестру с литаврами и трубами, разрывая перепонки и лишая рассудка. Ты как будто растворялся в нём до остатка, терял себя: прошлое и будущее спутывались, менялись местами, из ниоткуда вдруг вырастали непостроенные каменные идолы, оживали тени минувшего, одни люди надевали маски других, разделённые пропастью времени.Одинокий след шин на брусчатке огибал памятник ещё одному полководцу на громадном постаменте, х°?— его конь крепко стоял на четырёх ногах (значит, умер своей смертью)?— терялся за поворотом подъездной дороги, где мрачные голые платаны чередовались с бюстами вдоль узкой пешеходной тропки. Эти же строгие головы, растущие из торсов с обрубленными плечами, следили за прохожим до самой террасы, прятались за угольными набросками зимующих деревьев, которым только предстояло набраться фактуры и красок, раскинуть тучную крону. Пока же всё замерло, подёрнутое снегом, серое и невзрачное. И единственным ярким пятном был лавандовый чемодан Габи, на который та примостилась, подперев щёку кулаком, когда на дороге послышалось урчание мотора.Грязный чёрный микроавтобус остановился метрах в двадцати. Первыми вышли водитель и передний пассажир?— оба в шапках и пальто отечественного фасона, сразу видно?— гэбня. Открылась задняя дверь, и Олег в таком же пальто и любимой фетровой шляпе вывел очень высокого, но сгорбленного человека в гражданском, и следом выполз ещё один гэбист. Солнце светило им в спину, с такого расстояния Илья не разбирал лиц, но сердце уже сжалось до размеров камушка в ботинке и так же резало грудь изнутри. Габи сжала ему руку своей, в кожаной перчатке, и тем самым сняла окаменение, хоть и ненадолго:—?И что теперь?Илья не ответил. Его полностью захватили мысли об отце. Не верилось, что тот правда жив, протянул столько лет в лагерях?— и вот стоит перед ним тёмной нечитаемой фигурой, как будто его собственное отражение,?— но изувеченное и постаревшее. Вспомнит ли он? Узнает в нём сына?— десятилетнего русоголового Илюшу, тощего угловатого мальчугана? А что если он сам дорисовал ему отцовские черты? И там совсем другой, незнакомый, похожий лишь отдалённо? А что если это он не узнает отца?—?Илья. Это он?—?Не знаю.Он высвободил руку, чтобы сунуть в карман за папиросами, но его отвлёк приближающийся гул лопастей.—?Илья, смотри!Вертолёт. Прямо над ними. Заходит на посадку.—?Какого… хера?!Сначала он подумал, что это русские пригнали вертушку прямо сюда,?— типа операция государственной важности. Или люди Уэверли свалились, как тот любит, прямо с неба, чтобы сорвать им встречу. Вот только больше двух-трёх человек в такую малютку бы не поместились, и если это не долбанный волшебник в голубом вертолёте,?— у Ильи были серьёзные проблемы.Опасения подтвердились, когда кагэбэшники дружно выхватили стволы и открыли стрельбу. Камикадзе за штурвалом явно сдаваться не собирался, профессионально снизился под градом пуль над открытым участком в стороне от Ильи и Габи, поднимая волны позёмки и оглушая шумом лопастей. Габи вскрикнула, запахнула шубу, в лицо резко ударил ветер. Вертолёт встал на лыжи, но винт продолжил вращаться. Несколько пуль попали в фюзеляж и боковое окно?— ничего критичного.Пилот ногой открыл дверцу с их стороны. Подоспевшие люди Олега тут же ответили пальбой, но тот догадался прикрыться большим металлическим кейсом, выпрыгнул наружу.—?Илья!Он обернулся к Габи?— та с полным замешательством в лице держала поднятый дамский пистолет, не зная, в кого целиться. Спохватившись, он вынул свой ?Токарев? из внутреннего кармана и взял в обе руки. Прищурился от сыплющего в глаза снега: ?волшебника? долго разглядывать не пришлось. Суицидник пришибленный.Господи, как Илья был рад его видеть! Как в Пантеоне, когда тот вытащил его из лихорадочного сна. Как в миг, когда задыхался в холодной давящей черноте под толщей воды,?— а он спустился за ним и вытащил на поверхность. Как в первый раз, когда увидел его в загробном мире после приезда в Рим?— банкетном зале в разгар вечеринки, пьяного и беззаботного, за одним из столиков Antica Pesa.—?Не стреляйте! С-сука! —?заорал Ковбой по-русски, но те его, конечно, не услышали.Какой-то снайпер так метко зарядил ему чуть ли не по пальцам, что кейс с лязгом полетел под ноги. Грохнулся на ребро и раскрылся, как сундук из сказки,?— а оттуда вихрем понеслись несметные сокровища?— целое облако лёгких танцующих купюр, так лихо подхваченных в небо и так легко крошащихся лопастями вертолёта.—?Вот же блядство! —?уже вполне по-английски взревел Ковбой, кинулся закрывать кейс, но ещё одна вмятина от пули на уровне головы поубавила ему прыти.—?Стой как стоишь! Руки за голову! —?один из гэбистов, держа прицел, подбежал ближе.—?Вот те на! Твой напарник, Курякин,?— живёхонек! —?захохотал Олег за спиной целящегося парня. —?А газеты-то не врут!Вид у Ковбоя был хуже, чем у побитой собаки. Деньги буквально улетали у него сквозь пальцы,?— верней то, что от них осталось,?— с края террасы вниз, к подножью, а он стоял, как конченый неудачник, с поднятыми руками и чуть не плакал. Илье хотелось истерично заржать. Но вместо этого он навёл пистолет на Олега, а Габи быстренько взяла на мушку его прихвостня.Кажется, на проклятом холме не осталось никого, кто хоть что-то понимал в происходящем. Ковбоя всё-таки накрыло: он яростно схватил кейс за ручку и несколько раз саданул по земле, пока не отшвырнул в сторону, запыхавшийся и морально растоптанный. Ещё бы, у него, бедолаги, вся жизнь пронеслась перед глазами.—?Дайте сказать ему одно слово! —?заорал он Олегу, пытаясь перекричать шум винта, но тот не услышал. Тогда он набрал побольше воздуха и крикнул уже Илье. —?Я клянусь!—?В чём? —?вырвалось у Габи скорее бессознательно, ведь всё время перестрелки она стояла и таращилась на Ковбоя как вкопанная.—?Он знает! Ты спрашивал, чего ты стоишь, Угроза? —?он всплеснул руками с такой восхитительной злобой, будто стоял в центре урагана, а вокруг всё горело и разлеталось ко всем чертям?— из-за Ильи. —?Вот!И тут на Илью снизошло откровение. Боже, и как он сразу не понял-то! Этот сукин сын его за секунду раскусил: знал же прекрасно, что он не к отцу бросится,?— а за ним! И что убиваться будет до конца дней, ведь отец для него был всем. И если бы не вся эта история с Homo Soveticus и прочей дребеденью, он бы не задумался даже, насколько выбор был неочевидный.Так чего же ты передумал в последний момент, а, Ковбой?Испугался. Может, за себя. А, может, за него?— что выполнят угрозу сослать в Сибирь. Как предателя Родины, сына такого же предателя.Как только Габи справилась с оцепенением, то рванула со всех ног к Ковбою. Он подхватил её, как маленькую, обнял навесу крепко-крепко, и у Ильи сердце защемило, так сладко, так хорошо, что отдало приятной дурнотой в голову. А Габи между тем не растерялась. Вновь перемазанная тушью, серьёзная, вернулась за ним и крепко взяла за руку, повела к вертолёту.—?Хватит, Курякин! —?позвал Олег, придерживая шляпу от ветра, своим приказным тоном, от которого инстинктивно хотелось вытянуться по струнке и отдать честь. —?Это приказ!Илья запнулся и остановил Габи. Солнце по-прежнему било по глазам. Человек, похожий на отца, стоял там же, под охраной у фургона.Они бы точно узнали друг друга. Если это и вправду отец?— узнали бы без всяких сомнений, с первого взгляда. Надо только ближе подойти. Это намного меньше, чем снежное поле от бараков до забора с колючкой, меньше тысяч километров железной дороги. Меньше двадцати лет ожидания. Но бесконечно дальше нежной руки Габи, которая мягко потянула за собой, и точно так же взяла ладонь Ковбоя второй рукой. И вот уже они все втроём садились в маленькую кабинку вертолёта?— Ковбой за штурвалом, он?— за штурмана, а Габи?— позади между ними.—?Прощай, пап.Илья с минуту сидел за ширмой ладоней в полном молчании. Растёр проступившие слёзы?— уже не горькие, пекучие, как в тот раз,?— а прохладные и солёные. Повернулся к Ковбою, который точно так же застрял в собственных мыслях, сложив руки на штурвале. Тот буркнул, не оборачиваясь:—?Не смотри на меня так. Сам не знаю, чего больше хочу?— смеяться или рыдать.Вместо него хулиганисто посмеялась Габи:—?Ну не расстраивайся, Соло. Зато у тебя остался вертолёт.—?Надо было брать габаритней. Спешил.—?Свалить от Интерпола? —?заметил Илья без улыбки.—?Представь себе. У меня даже был план побега. Там сзади где-то должна быть карта. —?Ковбой закинул локоть на сидение и сокрушённо махнул рукой. —?Правда, план предусматривал денежные вложения.—?Ну, с печатной валютой у нас туго, а вот золотой запас… —?Илья вынул из-за пазухи заигравший на солнце слиток с обтекаемыми зеркальными боками.Ковбой не успел рта разинуть, как Габи достала второй из сумочки на коленях.—?Всё диву даюсь, чем я заслужил таких щедрых друзей?Илья живо стёр с его лица счастливую улыбку, сурово развернувшись к Габи:—?Я разве когда-то называл его другом?—?Аналогично.И они спрятали слитки обратно, заставив Ковбоя только больше разулыбаться.—?Ладно, взлетаем! —?скомандовала Габи, поправляя наушники, и вертушка качнулась, легко снимаясь с земли под рукой опытного пилота. —?В этой козявке вообще музыка есть?Когда они достаточно набрали высоту, Илья взглянул вниз на чёрные фигуры гэбистов (Олег всё-таки потерял свою шляпу), отдаляющийся и набирающий масштаба ландшафт, крышу фургона, куда завели отца и загружались по очереди остальные. И все они мельчали, мельчали, пока не стали крапинками на снегу, смутным отголоском прошлого. Так странно, что эти безобидные грёзы казались ему такими реальными и пугающими. А город всё разворачивался во все стороны, мутнел слабыми акварельными мазками крыш, площадей, парков, мостов, бледно-серебристой лентой реки и ячеистым лабиринтом дорог, прямых и бесконечно извилистых.—?Соло, я и подумать не могла, что Илья не врёт о тебе. Я совсем запуталась, где он правду говорит, а где сочиняет.—?Да если б я сам знал. Решил, что Ада?— это Виктория. —?Илья покачал головой. —?Совсем с катушек слетел с этими вашими да Винчи и Рафаэлями.—?Угроза, а как у тебя с тахикардией, ориентацией в пространстве? —?оживился Ковбой. —?Голова не кружится, может, галлюцинации, панические атаки? Это я к тому, что Стендаль страдал похожим синдромом. И много кто ещё,?— он наклонил штурвал, беря курс на юго-восток. —?Вот недавно была статья про художника, который на старости лет прогулялся по мосту Понте-Векьо, так потом восемь лет лечился от бессонницы и мании преследования. Ещё одна во Флоренции насмотрелась на прекрасное и стала считать себя похороненной в Умбрии монахиней, песни ангелов слышала. В Уффици вообще регулярно дежурит неотложка?— там каждый пятый перед ?Рождением Венеры? валится с сердечным приступом. Синдром Стендаля?— это тебе не шутки. Так что я бы отложил поход в картинную галерею на месяцок-другой.Они пролетали Трастевере. С земли он казался куда меньше: вон площади Сан-Калисто и Санта-Мария-ин-Трастевере, а там базилика Цецилии, церковь Святого Франческо, блошиный рынок Порта Портезе у набережной.—?Нет, ну как всё-таки ты эффектно появился! —?снова развеселилась Габи и повисла у них на плечах.—?Ты пропустила, как он в грузовике высаживался на катер,?— отвлечённо добавил Илья.—?Ой, Соло, а в следующий раз, наверное, за Ильёй прямо из космоса десантируется!—?Без парашюта, как Супермен,?— наконец отшутился Ковбой и поймал смущённый взгляд своего штурмана. —?Любовь дороже денег. Правда, Угроза?Если и мерить любовь в денежном эквиваленте, пожалуй, Илья и впрямь обходился непомерно дорого, но для такого азартного игрока, как Ковбой, это был тот самый случай, когда стоило идти ва-банк.Было несколько неловко перед Габи, и странно, и где-то приятно побыть в роли девицы в беде. И, главное, утрата, что должна была обостриться многократно, если не выжечь сердце окончательно,?— сейчас, когда свеча была отпущена и плыла за водой сама, далеко-далеко, больше его не гложила. Осела на дне. И так, наверное, было лучше всего.Они оставляли после себя очередное поле битвы с дымящими кострами и сломанными копьями. Аду ждал очередной затяжной процесс. Скандал со ?Спасителем? обещал прокатиться по всему миру, и вряд ли в вопросе подлинности картины вообще когда-то поставят точку. Официально гражданину Соло было сидеть ещё четыре года,?— что ж, пускай Штаты сами оправдываются и разгребают за собой дерьмо. А им троим пока предстояло определиться с направлением. Благо карта была где-то здесь.