ГЛАВА V. Тихая Гавань. Страхи и Желания. (2/2)

Мёрдок ничего не ответил. Кирк прочистил горло, не открывая глаз, и с глухим стуком поставил кружку на стойку.— Я не готов, — повторил он чуть громче. — Никто из нас не готов. Я думал, что мы справимся — я справлюсь. Я придумал план, сделал расчёты. Но никакие расчёты не помогут… здесь. Это, мать его, Бог. Я не говорил этого, но ты и так это знаешь, верно?Мёрдок промолчал снова. Кирк открыл глаза и невидяще уставился в стену напротив, всё ещё сжимая ручку кружки. Он не мог остановиться: слишком давно ему хотелось хоть кому-нибудь выговориться начистоту. Ничего это вино вчера не решило.— Это сраный Бог. Мы против него — как кучка чёртовых детей в песочнице. Я пришёл сюда, увидел весь тот Ад, который здесь творится. И просто заново оценил наши возможности. Это просто не стоит того, понимаешь? Нас слишком мало. Риск слишком велик. Проклятье, что мы из себя представляем? Два мага, одного из которых обучали некомпетентные идиоты — даже я мог бы обучить его лучше, что за дерьмо! Один лучник, стрелы которого не работают на этих тварях. Один оборотень-вор, который, скорее всего, просто разнюхает, что ему нужно, и сбежит, наплевав на свою часть сделки. И всего два наёмника, одна из которых — Джесси. Скорее всего, она сбежит тоже, как только дело запахнет порохом. Не то чтобы я её винил. Я сам сбежал, когда был выбор между сражением и спасением своей жизни. Это просто вопрос здравого смысла, верно? Самосохранение. Эта затея ему явно противоречит. Поэтому… поэтому всё было зря.

— Так кто тебя держит? Поворачивай назад. Уходи. Возвращайся в Дувилен. Кто тебе мешает?Он моргнул и повернулся к Мёрдоку. Отпустил кружку — на пальцах от деревянной ручки остались красные следы, так сильно он её сжимал.— Что? — переспросил он слабо, сам не ожидавший от себя подобного выплеска откровенности.Мёрдок потягивал своё пиво куда как более неспешно. И более невозмутимо. Как всегда, спокойный, как скала.— Ещё не поздно всё отменить. Хочешь бросить дело — флаг тебе в руки.Его взгляд резал, как нож.

— Только я бы на твоём месте подумал вот о чём, — продолжил Мёрдок тем же безжалостным тоном. — Ты вёл нас сюда. Ты обещал плату. Мне и Джессике — золото. Волку — артефакты. Светлому — помощь в его дурацком расследовании. Не думаешь ли ты, что достаточно будет сказать, что ты передумал, что ты не готов и сматываешь удочки — и мы просто дружно разойдёмся? Светлый, вероятнее всего, пойдёт во дворец сам — и предсказуемо подохнет, ладно. Чёрт с ним. Но от Джессики и Волка тебе придётся бежать очень далеко, маг. И очень быстро. Они не потерпят обмана.Кирк криво усмехнулся.— А от тебя, значит, бежать не придётся?— От меня не убежишь. Предпочитаю расплачиваться по счетам на месте.Наверное, это должно было его испугать, но сейчас ничего не пугало Кирка больше, чем завтрашний день. Как заворожённый, он рассматривал лицо Мёрдока: зелёные глаза, немногочисленные морщинки вокруг них, веснушки, скулы, нос с горбинкой, будто когда-то сломанный. Борода эта ещё проклятая. Когда Кирк читал в детстве сказания о древних воинах Эйранда, он почему-то как-то так их себе и представлял. Зеленоглазыми, рыжими и бородатыми.Мёрдок подтянул его к себе ближе за отворот жилета. Дыхание его пахло пивом; Кирка это устраивало.

— И ещё вот что. Сколько, ты думаешь, проживёшь в своём Дувилене, вернувшись сейчас? Это, как ты и сказал, сраный Бог. Думаешь, он удовольствуется одним королевством? И не пойдёт дальше, через все моря и горы, которые ты оставишь за собой?

Он был прав. Он был прав, и Кирк знал это. Он сам говорил себе всё это уже тысячу раз. Но услышать это от кого-то другого было… чем-то вроде отрезвляющей пощёчины. Болезненно и эффективно.— Говоришь, ты не готов? У тебя нет выбора. Ты будешь готов. Или умрёшь, так или иначе. Всё просто.Кирк вздрогнул: уж очень знакомо это прозвучало. Призрак, за которым он гнался, в это мгновение внезапно обрёл плоть, стал из белого — рыжим, вместо сухого холода обзавёлся этим странным внутренним жаром, кипевшим под кожей.

Ещё немного ближе — Кирк машинально упёрся ладонью в чужое плечо. Но так и не оттолкнул.— Это твоё дело, — каждое слово — как удар молотом по раскалённому клинку, выправляющий сталь. — Твоя ответственность. Твой крестовый поход. Ты это начал, и ты это закончишь, готов ты или нет.И, поскольку ещё ближе их лица, не впечатавшись друг в друга, быть не могли, Мёрдок его поцеловал.Его борода кололась. В целом, это было всё, что Кирк мог в этот момент сказать адекватного о своих ощущениях, потому что все остальные ощущения походили на сплошной ураган вопросов, сомнений и непонятного, ликующего торжества.

Разве он желал этого?

О, да. Определённо. Уж хотя бы сейчас-то себе можно было не врать.Но до этого момента он даже не думал, что это конкретное желание — из тех, что в принципе исполняются. А не из тех, с которым приходится просто смириться.Мёрдок отстранился. Встал, и — когда Кирк уже думал, что тот сейчас просто возьмёт и оставит его вот так, ошеломлённого, сметённого этой волной напрочь, как рыбу, выброшенную на берег и задыхающуюся от самого обыкновенного воздуха — положил ему руки на плечи. Его руки были горячими. Как и всегда. Может быть, даже горячее обычного — или Кирку так показалось. Его пальцы надавили на какие-то точки на плечах, и Кирк сперва едва не взвыл от неожиданной боли — а потом едва не застонал от удовольствия, когда боль сменилась блаженством расслабляющихся под чужими руками мышц. Пальцы Мёрдока, казалось, проникали до самых костей.

— Прекращай высчитывать вероятности и заниматься самоковырянием, — прогудел Мёрдок где-то наверху. — У тебя есть план, не так ли?— Да, — Кирк зажмурился, не понимая, как эти руки вообще могут быть такими чудесными. — Вроде того. Правее, будь добр…— И на этот раз ты его озвучишь.— Да. Может быть… левее и выше.Мёрдок хмыкнул. Погладил одной рукой его горло спереди, чуть надавив на кадык, провёл большим пальцем по скулам. Это было — честно говоря, просто потрясающе. Потом потянул его за рубашку:— Без этой тряпки будет лучше.Кирк открыл глаза и запрокинул голову, чтобы посмотреть в его лицо.Это и правда происходит? Он действительно услышал то, что было сказано? И, что важнее — то, что сказано не было?Даже в окаменевшего дракона, честно признаться, поверить было проще.И он смотрел на него, пойманный в капкан его тёплых, мозолистых от оружия ладоней, и вероятности уже не казались ему такими проигрышными.Какая-то часть его упорно хотела всё испортить — просто назло. Сказать что-нибудь эдакое, про Джесси, про то, что никто ему не нужен, и его нисколько это не интересует, про то, что если Мёрдок думает, будто бы он какой-то там…А с другой стороны — он вполне мог завтра умереть. Они все могли, вообще-то.Так почему бы и нет?Он сказал:— Давай проверим.Письма были наконец закончены, но отправить, разумеется, их не представлялось возможным. Деметрио поглядел на заполненные листы и почувствовал себя глупо: в этих письмах не содержалось ровным счётом ничего, что он не мог бы рассказать на словах по возвращению, а до тех пор он всё равно не сможет никак с семьёй связаться. В конце концов, решающий день был уже завтра.Он обернулся на спящего в кресле Хаксли. Даже во сне он выглядел так, будто чутко прислушивается к происходящему и вот-вот откроет глаза, если почувствует малейшую опасность — и вместе с тем лицо его было спокойно. Хотел бы Деметрио обладать хоть малой толикой его хладнокровия.К нему самому сон не шёл: ночь за окном была какая-то жуткая и чересчур тихая. Город молчал — только изредка раздавался леденящий душу вой этих существ, рыщущих снаружи таверны. За стенкой слышались чьи-то тихие разговоры и скрипящие время от времени половицы — затем всё стихло и там. Но потом, когда письма были закончены, появились новые звуки, очень характерные и узнаваемые после стольких дней совместной дороги — будто бы кто-то очень хорошо проводил время. Совместно и, скорее всего, в кровати. Наверняка опять Волк и Джесси, подумал Деметрио, сам поразившись тому, что его теперь нисколько не смущала эта ситуация, когда он вынужден был слышать то, что не предназначалось для его ушей.Так что — он просто достал другой лист и стал рассматривать печать, на нём изображённую. Печать нарисовал Кирк, со своим обычным загадочным видом передал её Деметрио и спросил, что она значит, потому что печать, похоже, принадлежала кому-то из Совета. Было приятно для разнообразия знать что-то, чего не знал Кирк, но цельного значения Деметрио всё равно сказать сразу не мог, и сейчас он, сверяясь со своей маленькой книгой-шпаргалкой, оставшейся ещё с бытности его учеником,принялся кропотливо расплетать магические формулы и составные знаки, в печать заложенные. Задачка вышла не из лёгких: заклятие было таким сильным, громоздким и сложным, что чем больше Деметрио распутывал — тем больше недоумевал, зачем кому-то понадобилось создавать нечто подобное. Должно быть, дело, такой печати потребовавшее, было поистине грандиозным.И, вероятно, непосредственно касалось их дела, раз Кирк поручил это ему именно сейчас?Полностью расшифровать печать, к собственной досаде, Деметрио так и не смог. Но, во всяком случае, он сделал, что мог, и результатом был вполне доволен: головоломка оказалась познавательной. Когда он закончил, таверна уже растворилась полностью в ночной тишине, его спину ломило, а глаза чесались, как от песка. Он с хрустом потянулся, стараясь не разбудить Хаксли. Следовало, пожалуй, всё-таки хотя бы попытаться заснуть.Или… он мог бы обсудить результат с Кирком, который тоже вряд ли спал сегодня. Деметрио счёл эту мысль куда более продуктивной, чем мысль о сне. Он взял лист и вышел из комнаты, неся перед собой свечу, чтобы не навернуться в темноте.— Кирк? — позвал он шёпотом, постучав в нужную дверь. — Кирк, ты спишь?Никакого ответа не последовало. Но Деметрио уже был научен опытом: он знал, что иногда Кирк не откликается не потому, что занят или спит, а потому, что пребывает в дурном настроении или просто схватил очередной приступ мизантропии. Поэтому он, выждав положенное время, постучал снова, настойчивее и громче. Если эта печать была важной для завтрашнего дня, то лучше было обсудить это как можно скорее.— Кирк?В комнате послышались тихие шаги. Скрипнула ручка двери.— Кирк, по поводу той штуки, которую ты мне дал, я…Он замолчал и подслеповато сощурился. Даже без своих очков — он оставил их в комнате — Деметрио мог с уверенностью сказать, что силуэт, нарисовавшийся в дверях, Кирку не принадлежал. Кирк не был таким высоким. И таким плечистым. И таким… рыжим?— Кхм, — он неловко кашлянул в кулак, замявшись.

Мёрдок скрестил руки на груди и прислонился к косяку, глядя на него с насмешливым прищуром. Похоже, то, что он был полностью обнажён, ни в малейшей мере его не смущало.

— А… — Деметрио растерянно нахмурился. — А Кирк?..— Спит, — отрезал Мёрдок и широко зевнул. — Чего и тебе советую, светлый. Что нужно?Свеча выхватила из темноты за его плечом угол кровати и чью-то бледную ногу, торчавшую из-под одеяла. Голую ногу. До Деметрио доходило медленно, но верно.— Я, э-э, ничего… хотел обсудить с ним кое-что. Задание, которое он мне дал, — он буквально кожей ощутил, как недоброжелательность Мёрдока по отношению к нему нарастает с каждым словом. — Ну, неважно. Обсужу с ним утром, да?— Да, — сказал Мёрдок и захлопнул перед ним дверь.Деметрио ещё немного, сам не зная зачем, потоптался у двери.Затем вздохнул — итоже отправился спать. Ему вдруг пришло в голову, что Кирк гораздо больше, чем они все, заслужил немного нормального отдыха от этого всего.И что тёмные маги, оказывается, тоже вполне себе люди.Это была длинная, длинная ночь. Темнота летела над миром, и создания ночи поднимали голову, заслышав её приближение.На крыльях этой темноты, скользя между её перьев едва уловимым запахом болота и мёртвых лилий, проносился сквозь чужие сознания Балор.Он облизнулся, чувствуя спящий разум Кирка. Дыхнул на него тревогой и беспокойством, сформировал из испаряющихся сновидений знакомые образы из прошлого, которые обыкновенно несли кошмары сами по себе, но глубже соваться не рискнул: если бы Кирк заметил его в своём разуме, ему пришлось бы худо.

Что ж, всегда оставались эти новые спутники мага. Балор был любопытен — особенно когда это любопытство ничем ему не грозило.Он метнулся было в заманчивый незнакомый разум рядом с Кирком, похожий на огненно-грозовое облако. Но так и не смог в него проникнуть — словно плотная невидимая стена отгораживала его от этого разума, и, как он ни бился, в стене не ощущалось ни трещинки. Ну и ладно, подумал он с досадой. Больно надо.Всё равно поблизости присутствовали и другие умы. Не такие защищённые. Балор с жадностью на них набросился.Сознание светлого мага оказалось удручающе скучным. И почти стерильно-чистым: этот парень слишком мало понимал в соблазнах. Банальные тревоги о семье, страх подвести мёртвого папашу и в то же время — страх закончить, как он, слишком рано и слишком неправильно. Страх за мир, за людей, страх оказаться бесполезным и страх быть оставленным позади. Жажда справедливости. Любовь к порядку. Немного амбиций. Конечно, из всего этого вполне можно было соорудить что-то интересное, чтобы немногочисленные чёрные пятна в его душе разрослись, как чума или плесень, но… это требовало времени. А у Балора слишком много было других таких похожих игрушек: таких вот юных праведников в мире водилось удивительно много. Он лениво швырнул в него образом восставшего из могилы отца, который во сне пытался сожрать его сестру у него на глазах, и вынырнул в поисках чего-то более увлекательного.Следующее сознание принадлежало женщине. Балор, спускаясь всё ниже, отмахнулся от всплывавших на поверхность эмоций: досада на то, что какой-то ?рыжий пёс? посмел неоднократно ей отказать, променяв её на — Балор вздёрнул бровь — ?кисломордого зануду?; опасения и нехорошие предчувствия по поводу их плана на завтра; предвкушение хорошей охоты и славной драки. А в целом — много вожделения, много страсти, всё кипело и бурлило сменяющими друг друга сиюминутными желаниями. Жадность, смешанная с жестокостью — Балору даже нравилось. Жажда жизни, быстрой и лихой — а значит, боязнь смерти. Жажда свободы, желание вечно двигаться, выискивать добычу, вступать в схватку: сухопутная акула, которая должна плыть, чтобы выжить. А значит — страх остановиться. Страх застрять на одном месте и бессмысленно биться об стены, попавшись в ловушку. Стоило отыскать нужные воспоминания — и не составило труда превратить их в кошмар: мать, бьющая её по лицу и запирающая в тёмном чулане, — он выкинул из сновидения её свершившийся в реальности побег из дома — и кто-то, кто ловит и связывает её в темноте, и она не может двинуться, и не может сопротивляться, и потеющий толстый старик улыбается ей золотыми зубами, и нож, сверкающий у её лица, и верёвки, впивающиеся в тело, и кляп, затыкающий рот, и вороны, налетающие всей стаей и клюющие её, как мертвечину, и она не может дышать… Балор удовлетворённо улыбнулся.

Он пока не собирался действительно сводить спутников Кирка с ума: между ним и магом существовал определённый договор. Балор предоставлял ему время от времени информацию — до того, как во дворце запахло жареным — и не трогал рассудок тех, кто Кирку был нужен, а маг взамен обещал однажды избавить его от Сиерго, демона-ключника, которому Балор служил. Но одни только плохие сны всё равно никак не могли служить поводом для расторжения договора: они могли быть у них и сами по себе, без его вмешательства. Уж больно ночь к подобному располагала.Вкусное и поистине сытное блюдо представлял из себя оборотень. Балор даже поначалу растерялся, за что бы тут в первую очередь взяться: жизнь его была длинная, воспоминаний накопилось много, и большая их часть была, к вящему восторгу Балора, довольно-таки кровавой. Тут и смерть, и потеря, и предательство, и нескончаемый поиск, и болезненная одержимость, и стремление пожертвовать всем ради единственной цели, и длинный путь из трупов позади, на который не слишком приятно оглядываться. Его будто раздирало надвое: зверь хотел крови, мяса и охотиться — человек хотел историй, чувствовать себя правым и спасти похищенную злодеем любимую. Зверь шёл и наслаждался настоящим — человека тянуло к прошлому. Зверь довольствовался страстью — человек внушал себе, что ещё помнит о любви, дарованной ему ни за что и так несправедливо утраченной. Балор зашептал, подкармливаясь его безумием: ты никогда её не найдёшь, ты никогда его не победишь, и все жертвы, которые ты принёс и которые никогда не забудешь, окажутся напрасны, и всё было зря, и от тебя не останется под конец ничего, кроме пустоты и чужой волчьей шкуры. Он бы полакомился ещё, но звериная часть сознания вдруг предупреждающе зарычала, почуяв его присутствие, и Балор вынужден был уйти. Никогда не знаешь с этими мироходцами: вдруг он сможет его изгнать, если узнает?Последний улов, правда, опять был довольно-таки разочаровывающим. Ещё одно скучное сознание: благородство, мужество, исполнительность, чопорная сдержанность эмоций. Та же приверженность порядку, что и у светлого мага. Любовь к правилам. Педантичность. Честность, причудливо перемешанная со скрытностью. Неоднократная боль утраты, накапливающееся разочарование в идеалах, внушаемых с юности, усталость. Ничего особенно интересного: если светлого ещё можно было при большом желании и некотором усердии превратить во что-нибудь стоящее, вроде того оборотня, который шёл по трупам к недостижимой цели впереди — то здесь уже почти все страсти отгорели, и максимум, чего можно было здесь добиться — бездействие и отвращение к суете мира. От скуки Балор решил хотя бы выудить какую-нибудь информацию на будущее. И тоже ничего оригинального не нашёл: рыцарство, служба королю, однообразные будни высшего света, пиррова победа в захватнической войне, капризный юный наследник, никого и ничего, кроме себя, не уважающий, дружба с одним магом из Совета, неизбежное вовлечение в их магические дела, вербовка, другой наследник, оставшийся без присмотра отца — гораздо более сообразительный и похожий на его собственного сына, если бы этот сын дожил до такого возраста. Просто ску……а вот это уже было занятнее. Балор остановил поток воспоминаний и прокрутил заново одно из них: задание от Совета. Секретное, вдобавок к общему заданию со светлым и полученное втайне от него. И касавшееся Кирка. Балор пакостно захихикал, кружась в чужом разуме в облаке глаз и щупалец. Затем бросил в бывшего рыцаря видением новой войны, поглотившей мир, войны, в которой снова умирали его близкие и родные, войны, в которой умирали невинные и от которой нельзя было сбежать, потому как люди в ней разгромно проигрывали мстительному Богу — и вылетел из его разума прочь по зыбким дорогам сновидений. Сегодняшним развлечением он остался доволен.Он летел, бесплотный и невидимый, и улыбался своим мыслям. И всё прокручивал в голове сухой голос, говоривший:?Убедитесь, что, когда ваша миссия будет окончена, чёрный маг Кирк О’Райли прекратит представлять из себя проблему для Совета. Отныне и навеки?.Зазнавшийся, ослеплённый собственным умом гордец, думал Балор злорадно. Тебя погубит твоя же самонадеянность, как я и говорил.

А самое замечательное состояло в том, что Балору даже не нужно было ничегошеньки для этого делать: Кирк со своей гибелью обещал прекрасно справиться сам.Рассвета над Сенбургом не было. Бессменные кровавые сумерки поглотили столицу королевства, и не было ночи, и не было дня.Но где-то далеко, за пределами власти Бога-Ворона, солнце ещё светило. Оно поднималось над миром неуклонно и неумолимо, побеждая темноту силой вечного пламени, и ночь медленно отползала, разгоняемая его лучами.Они чувствовали это — все его дети, все его слуги. Солнце не убивало их, не жгло им издали глаза, не разъедало их плоть. Но они чувствовали его, и солнце инстинктивно их беспокоило. Оно делало их слабее. Оно заставляло их чувствовать смутную тревогу крысы, на которую охотится кот: солнце было врагом, и солнце было смертью само по себе.Когда-то он выпустил Солнце на свободу. Мир был ещё новорождённым младенцем, и женщина-дух, качавшая его в колыбели, боялась, что яркий свет повредит слепые детские глаза. И звёзды, и Луна, и Солнце томились внутри мячей, хранившихся в её доме. Тогда он стал хвоинкой, что попала в воду к женщине, и она выпила, и тут же понесла дитя. И он родился, и сам стал целым миром, и, играя с мячами, высвободил светила, чтобы они доставили радость всем живым существам.И был свет, и был день, и была ночь.Так, во всяком случае, верили люди. А он состоял из их верований, и то, что было истиной для них, было истиной для него.Когда-то.Очень, очень, очень давно.С тех пор минуло слишком много времени. Теперь он смотрел вдаль, туда, где за куполом его силы было солнце, и ненавидел его. И людей, под ним ходивших — людей, что забыли своего благодетеля, своего покровителя, своего Владыку. И нового Бога, которого они себе выбрали и которому теперь поклонялись.Ничего. Он вернулся, и он им напомнит. Он напомнит, накажет виновных, заставить их вновь склониться перед ним.

И Солнце скроется навсегда. Люди познают ту темноту, в которой он сам был заперт все эти долгие-долгие века.Бог-Ворон пригубил кровь из кубка и растянул губы своего человеческого тела в зловещей улыбке.