Interlude (1/1)

Город, до которого подбросил меня странствующий торговец, оказался ничем не примечателен, а люди – не плохими и не хорошими. Но после всего, что я повидал, здешняя тихая, невыразительная серость казалась благом. Никаких безумных культов, ручных искалеченных монстров, диких нравов и массового помешательства на страшных идеях, ни одной... чудовищной тайны. Обычно.И я попытался жить, как...Нет, даже не пытался. Лишь думал, что мне бы следовало попробовать. Наверное. Но предательски ясно осознавал свою обречённость на иное – и ничего не мог поделать с этим осознанием.Люди вокруг ели, спали, ломали и строили, давали и отнимали жизни, и я был среди них – как немой и безучастный наблюдатель. Нет, говорил с кем-нибудь время от времени, разумеется. У кого-то покупал еду и вещи, с кем-то выпивал, не пьянея, и дрался в четверть силы, не ощущая боль от ударов. Кому-то помогал решать проблемы, иногда за деньги, иногда просто так. Провожал осторожными взглядами женщин, гадая, смогу ли хоть в одном из их лиц уловить след особой красоты, от которой что-то дрогнет внутри и на миг окрылит сердце. Я существовал среди людей, и единственным стойким моим ощущением была тоска, горьковато-пресная на вкус, как жёваная бумага. Да ещё иногда просыпался едкий неуютный холодок от мысли, что мой уход неминуемо прервёт, растворит всю эту окружающую жизнь, сотрёт её без следа.Если бы об этом спросили меня самого – естественно, я дал бы им шанс!Но я с обречённостью понимал, что рано или поздно уйду отсюда, и всё решится без моего участия.***...А ещё здесь, в затишье, я впервые понял отчётливо, что мне не на кого опереться. Нет ни врага, ни друга.Почти весь свой недолгий путь от стен Назарета, перед которыми я возник, до нынешнего момента я так или иначе прошёл в сопровождении. Порой в приятном, порой в невыносимом – но был не один. Это помогало держать какой-то ориентир. А теперь...Боги, да ввались ко мне в комнату сейчас даже Цепной – почти уверен, я был бы рад видеть этого урода! Вот только вряд ли он теперь объявится хоть где-нибудь, кроме моих кошмаров. А впрочем, кто его знает. С такими типами привыкаешь что угодно сомнению подвергать. Насколько реальна была его смерть? Если, конечно, то вообще смерть была, а не очередной идиотский театральный трюк...Да шут с ним, с Цепным.Гораздо чаще мои мысли занимал другой человек. Вопреки тому, что как раз о нём я старался не вспоминать. Ни уходя из Вирсавии, где мы были обречены расстаться, ни во время скитаний по мёрзлой пустыне, ни в Гилгале, ни после того, как попал в этот унылый город.Старался не вспоминать.Но его необычный и для многих пугающий образ, к которому сам я так крепко привык, что и вовсе перестал замечать его отличие от простых людей без мутаций, по-прежнему вставал перед моими глазами.Я тосковал по его присутствию. Так хотел рассказать ему всё, что мне открылось! Рассказать – и надеяться, как дурак наивный, что после он будет смотреть на меня всё теми же обсидиановыми глазами. Преданными, уверенными... тёплыми. (Просилось иное слово, но даже мысленно произносить его было страшно. Я заставлял себя думать, будто просто принял одно за другое, поскольку его горячее, граничащее с религиозным трепетом обожание порой мучительно напоминало иное чувство. Это печалило, но это же немного облегчало боль. Мне легче было верить в то, что я ошибся, нежели в то, что туман забрал его у меня, едва лишь мы оба начали осознавать... нечто особенное.)Но если днём было проще забивать голову мелкими заботами и делами, то по ночам мой разум принадлежал мне не до конца. В своих редких снах я иногда видел его, и образ почему-то упрямо рассыпался на отдельные части: стоило сфокусироваться на странном, непропорциональном для человека лице с чертами птицы – из вида ускользала фигура, смотрел на крепкие, жилистые руки, уверенно сжимающие рукоять меча – терялось в мутной мгле лицо. Пытался держаться глазами за силуэт – он весь, интуитивно знакомый, до боли знакомый, в то же время начинал казаться кем-то чужим, похожим, спутанным по ошибке.***...Город не рушился – таял, перед глазами мешались чёрные мушки и мутно-белое крошево снега. Я метался, как напуганная крыса, в непрерывно изменяющем свой облик лабиринте руин, ещё недавно бывших знакомыми постройками. Время стремительно утекало, грозясь унести меня с собой в небытие. Но я знал, что не умру.Разве что десятки лет пролежу под завалом, погибая и воскресая, пока меня кто-нибудь не найдёт. Если найдёт... Да плевать!Двигаться с каждой минутой становилось сложнее, точно воздух вокруг загустевал; я вяз ступнями в рыхлом снегу, щедро смешанном с пеплом. Рядом медленно и беззвучно осыпался очередной дом, объятый вьющимися тяжами тумана – и те поползли дальше, утягивая в прах всю улицу.В который раз осмотревшись, я наконец-то увидел искомую фигуру в провале каким-то чудным образом уцелевшей арки.Зурд стоял в тени, выступая на свет лишь половиной тела, и гладкое белое плечо его было ослепительно, режуще ярким в контрасте с неестественно густым мраком, в котором полностью тонуло лицо. Непонятно, откуда взялась эта жуткая тьма позади него – здание было разрушено, осталась лишь одна стена с проёмом, за которой просто не могло быть так темно...Я закричал ему – и сердце взорвалось отчаянием и болью, когда осознал, нутром почуял необъяснимо, что он не может меня услышать.Хотел кинуться к нему, но даже не сдвинулся с места. Пока я отчаянно рвался вперёд сквозь уплотнившийся воздух, он растворился в черноте. Просто сделал шаг назад и исчез.- Зурд!!! – Я заорал, срывая голос, и не услышал самого себя. – Вернись!!!Мир тлел и осыпался вокруг, а я даже не чувствовал мокрый холод снега под коленями и ладонями. Даже не заметил, как оказался на земле.А после меня обступил туман. Непроглядный, густой, вязко перетекающий из одной причудливой фигуры в другую. Он стелился по земле, сжирая камень, дерево, металл и снег, приближался со всех сторон, пока не замер на расстоянии пары шагов, окружив меня и взяв под колпак.И из него ко мне вышагнул Зурд.Наконец я видел его полностью, чётко, и образ не ускользал, не терялся, как прежде. Он подошёл, наклонился. Холодные белые пальцы сжали подбородок, подняв моё лицо вверх.Я смотрел в бездну его глаз и не видел в них ничего, кроме пустоты. И вокруг больше ничего не видел. Весь мир сузился до диаметра двух чернильных колодцев.- Ты должен уйти, Несмертный, - раздалось у меня в голове. Голос был знаком; он точно принадлежал Зурду, несмотря на бездвижность его губ – но ещё никогда не был таким отсутствующим, ровным, неживым. – Тебе придётся.Это не он. Оболочка. Туман. По позвоночнику колкой волной опустился холодок...Я вдруг сообразил – и решился. Мне всё равно было нечего терять.Схватив копию Зурда за плечи, я вцепился крепко, до боли в пальцах.- Оставь его мне! Прошу... – хрипел, раздирая словами гортань, будто не они из горла исторгались, а битое стекло. Потом зашёлся кашлем, перед глазами поплыло, закружилось...Понял, что лежу лицом в пепельном снегу, безысходно сгребая в горсти его серую массу. Задыхаюсь.И рядом никого нет....Открыв глаза, я перевернулся на спину и сделал глубокий вдох, наполняя лёгкие спёртым, тяжёлым, но таким желанным воздухом.Всё так же один. В тесном затхлом гробу, называемом гостевой комнатой, в каком-то типичном трактире, где останавливаются на ночлег приезжие, куда приходят надраться местные работяги да мужичьё водит шлюх.Я ошивался в городе месяц? Больше?Туман ясно давал понять, что пора уходить.Только почему так издевательски – именно устами Зурда? Чтоб возымело эффект? В наказание за попытку забыть своё дело? Ещё с каким-то смыслом? Или и не послание это, а просто мои нервы, подточенные утратой друга? Нет. Я всё-таки не человек, хочу я этого или нет. И просто так мне ничего не снится.Я сел на краю кровати и с усилием прижал ладони к лицу. Стиснул зубы. На фоне неизбывной глухой тоски в груди занималось зарево злости и досады.Я – лишь орудие, и не более того. Сраный инструмент, у которого по некой иронии есть сознание. И даже не знаю, на кой бес я нужен и что именно делается моими руками! Всё так и останется, пока я бездействую. Что ж, артефакты. Шесть неизвестных вещиц, хранящихся в неведомых далях. То, что я должен ухитриться каким-то образом найти, чтобы старик снизошёл до ответов на мои вопросы. Задача без решения, но... Какие у меня альтернативы?Шут с тобой, дед. Идёт. Один хрен вода не течёт под лежачий камень. Я поднялся, торопливо зажёг лампу и принялся скидывать в холщовую сумку свои немногочисленные пожитки.Пора в дорогу, пусть дороги и нет. Город отжил своё.***Щурясь от сыплющегося в лицо мелкого снежного крошева, я вглядывался в очертания последнего из своих пристанищ. Ему недолго оставалось стоять на промёрзлой земле. Там, вдали, за пока ещё не павшими стенами, клубы тумана расползались по улицам медленно и лениво, вбирая в себя всё на своём пути. Неминуемо, неизбежно. Я знал это, даже не видя, потому что неоднократно уже видел раньше.Только в одном уверен был: в реальности Зурд не мог там появиться. Туман лишь играл его образом. Не мог он. Ни там, ни где-нибудь ещё. Разве хоть кто-то возвращался?И нечего было даже думать взаправду сунуться обратно, хотя, видели боги, тянуло...Совесть лишь немного успокаивало то, что в моих ночных видениях никто не страдал и не метался. Никто не успевал понять, что произошло. Туман уготовил всем тихое и безболезненное исчезновение, словно ?понимал?, что нет за ними ни великих грехов, ни блистательных подвигов, и удел их – просто раствориться, унестись в бездну времени подобно песчинкам, подхваченным ветром.Откуда я знал? Нет ответа. Надеялся, по крайней мере, что так оно и было, опираясь на странную, необъяснимую уверенность.***Новая точка на моём пути, похоже, волей случая оказалась выбрана удачно. Арена, турниры, загадочный приз. Какие-то тайны, скрытые в заброшенных шахтах, и байки разной степени бредовости о причине, по которой разработка была остановлена.Либо я слишком уж хотел повсюду видеть то, что искал, либо здесь действительно могло найтись что-то любопытное. Так или иначе – проверить стоило.Четвёрка встреченных мною хитровыделанных ребят, непростых и опасных, державшихся слишком слаженно и обособленно для будущих соперников, вполне могла помочь, как мне показалось.Я сделал ставку на их полезность – и вскоре уверился, что не прогадал.***Надо же, так спешил, что потерял осторожность – и за очередным поворотом столкнулся с охраной. Хорошо ещё, стражник оказался один, а походка у него была недвусмысленно шаткая. Видимо, напарника забыл где-нибудь в питейной. Лучше б там с ним и остался, да что уж теперь... (Странный город. Здесь я впервые столкнулся с такой штукой, как комендантский час. И – так уж сложилось – постоянно его нарушал.)Не реагируя на хриплый окрик, я отступил назад, наскоро прикидывая, как обойтись без крови. На третьем шаге стражник очень удачно запнулся о камешек, не сумев поднять ногу достаточно высоко, нецензурно охнул и по инерции начал заваливаться вперёд.Выбросил руку – не для удара, нет. Моя ладонь была раскрыта и метила впечататься в летящий навстречу чужой лоб. Другой рукой успел сдёрнуть с мужика незафиксированный шлем – аккурат перед тем, как поймать его за голову.Мне даже не пришлось долго копаться.Жгучая тошнота сама поднимается из нутра к горлу, на языке возникает отвратительный вкус прокисшего пива, наспех заеденного жёстким, как тряпка, куском варёного мяса, запах брожения вползает в ноздри, немалый объём распирает желудок. Я взял себя в руки и принялся отделять чужие ощущения от своих.Отлично, давай-ка вспомним поярче...Спазм пробегает по кишкам вместе с морозом по коже, бурлит в животе; изжога никак не хочет униматься, но от попытки погасить её становится только хуже: теперь во рту размазаны скользкие комочки холодного жира, от которых тошнит пуще прежнего. Плохо прожёванная пресная гадость падает в желудок, и так уже переполненный противной кислотой... Я успел вовремя отдёрнуть руку и отступить с пути бедолаги, чудом не упавшего мордой вниз. Забыв обо мне напрочь, он пронёсся дальше по улице и свернул куда-то в закуток между домами. Судя по грохоту, упал. Судя по дальнейшим звукам – организм его взял своё, наконец-то очищаясь от негодной пищи.Прости уж, мил человек, но это в наших общих с тобой интересах. И себе состояние облегчишь, и мне не попортишь планы. Я торопливо отдалился от блюющего, лишней петлёй удлиняя себе дорогу, и продолжил путь с искренней надеждой, что больше ни на кого не нарвусь.Нужная мне гостиница маячила хмурыми окнами всего в паре кварталов. Если я правильно понял Гарду, он отправился ночевать именно туда. Сердце само собою срывалось в галоп, стоило лишь подумать о том, что я в самом деле его увижу. Живого. Помнившего меня, искавшего меня. Необходимого. ***Зурд ничуть не изменился.Он был собой. Тот же. Абсолютно. Я мог и не спрашивать. Почувствовал, едва увидел его, едва впервые в этой новой жизни его коснулся. Но мне было важно услышать, что он ответит. Понять, что думает он сам.И тогда... Зурд одновременно и обрадовал, и озадачил меня.Я испытал какую-то странную, не очень знакомую эмоцию. Почему-то мой мозг сам её сравнил с эмоцией родителя, осознавшего, что его дитя стало взрослым. С одной стороны – это не могло не вызвать тепла и восторга, как всякое свидетельство развития, совершенствования, но с другой... Следовало упрекнуть себя в малодушии. Мне стало тревожно от мысли о том, какими глазами Зурд отныне станет смотреть на меня. Как будет обо мне судить, сколько изъянов – а их немало, ох, немало ведь! – откроет во мне, вдруг потерявшем всю святость и исключительность...Я не мог понять, какое из двух зол больше: быть фальшивым идеалом – или оказаться единственным важным человеком, но разочаровать. Мне оставалось только лишь положиться на время и на ту добрую память, что Зурд обо мне сохранил. Интересно, как много он помнил?..***Он всё-таки пришёл ко мне спустя, как показалось, вечность после нашего непростого разговора. Осторожный, скованный, прилёг на кровать, старательно отдаляясь – то ли тревожить не хотел, то ли так и не превозмог разочарования и нежелания находиться рядом.Я всё ещё остро помнил тот негодующий порыв, которым горели обсидианы его глаз, когда он выпалил своё внезапное ?не решайте за меня!?. И снова одновременно восхищался им и чувствовал тревогу. Мне нравилось то, каким смелым он стал, как резко отваживался теперь изъявлять свою собственную волю. Но при этом холодный червячок страха настойчиво буравил мой мозг, нашёптывая, что прозревшему Зурду я могу стать совершенно не нужен.Почему это так волновало меня? Разве могло это сказаться на единственной цели моего существования?Разумеется, нет.И всё-таки во мне упрямо говорило что-то человеческое. Что-то, без чего я не мог бы быть собой. Я знал, что Зурд первым на контакт не решится. И потому решился сам. Я протянул к нему руку, спросил самое глупое, что только мог, лишь бы не молчать: боится ли... А потом, едва услышав ?нет?, просто отдался импульсу, старательно гасимому с первой секунды нашей встречи.Ощущение его губ на собственных губах вернуло меня назад, в тот день, когда Вирсавия пала. Я целовал его тогда самозабвенно, на миг потеряв реальность и вовсе исключив из своего фокуса всё, кроме нас двоих. Во тьме под моими сомкнутыми веками существовали только ощущения: близость горячего тела, биение пульса, вкус отчаянной радости и несмелой надежды, разделённый нами в поцелуе. Меня переполняла необъяснимая нежность, я чувствовал, как с током крови в каждый уголок тела разносится восторг и тепло – будто наконец-то обрёл нечто давно утраченное и забытое, без чего был отчасти пуст...Опомнился, уже вжимая его в кровать. Сам похолодел от своей наглости и поспешил всё прервать, пока не слишком его напугал. Но Зурд, по счастью, по-прежнему не видел во мне угрозы. И вот теперь я точно знал, что, несмотря на массу новой пугающей информации, в его отношении ко мне едва ли что-нибудь серьёзно изменилось.Наивный или просто святой, он сам, без гипноза и манипуляций с памятью, решил всё в мою пользу.Это не избавило меня от беспокойства, о нет. Но это было важно – и радостно, как ничто иное.