4 (1/1)

Одиннадцать, одиннадцать... Одиннадцать…Он спешит, поднимаясь по выщербленной каменной лестнице через ступень-две. Вдруг ошибся? Взгляд мечется по дверям, выискивая номера, коряво выписанные мелом на потемневшем дереве. ?Девять?, ?десять?… ?Одиннадцать?! Сердце так колотится, что дыхание едва поспевает за его бешеным ритмом. Остановившись у нужной двери, он делает глубокий вдох, протягивает руку. И как-то отстранённо понимает, что ладонь у него чистая – исчез набитый на коже полумесяц, да и кольца на большом пальце тоже нет…Стараясь не шуметь, он осторожно берётся за ручку, толкает дверь, и та, надсадно скрипнув петлями, пропускает его внутрь. В небольшой комнатушке – теснота, полумрак и четыре кровати, расставленные друг напротив друга у противоположных стен.Похоже, никого не разбудил.Проклятый страх ошибки никак не унимается, подстёгивает поспешить. Он поочерёдно присматривается к спящим, ища знакомые приметы, и в тусклом лунном свете на серой ткани холщового одеяла вдруг замечает белую копну волос, небрежно схваченных в остаток растрепавшегося пучка.Нашёл! Тихо подходит ближе, наклоняется. Видит собственный бледный, нечеловечески острый профиль, отвёрнутый к стене. И тут же проваливается во тьму. А после вздрагивает резко......и открывает глаза аккурат в момент, когда на плечо опускается чужая рука.– Зурд. Вставай.Он поворачивается на голос, быстро фокусирует взгляд. Выдыхает поражённо:– Г-господин!..А тот лишь улыбается, берёт его за предплечье и мягко, но уверенно тянет подняться.– Тш-ш-ш. Идём.Изменённый повинуется безропотно, пусть и едва верит глазам – быстро натягивает сапоги, и двое вместе покидают комнату. Спускаются на первый этаж, но идут не к выходу, а к окну в конце коридора. Зурд только что во сне забирался через него сюда. Или видел, как господин это делал...Разве такое может быть?.. Вдруг он всё ещё спит? Остановившись у окна, мужчина смотрит сквозь стекло и прислушивается, а потом аккуратно распахивает створку и, кивком указав на улицу, выпрыгивает наружу почти бесшумно. Изменённый, не теряя ни секунды, следует за ним. Здесь невысоко, почти с его рост, и вот уже господин уводит его куда-то в лабиринт улочек между низенькими, кособокими окраинными домами. Периодически он замирает около стен, напряжённо слушает тишину и снова идет дальше, то и дело оглядываясь, словно боится, что его спутник может отстать. Ох, нет, теперь-то Зурд не потеряется. Ни за что.И вот за очередным поворотом господин вдруг останавливается и молча поворачивается к нему. Здесь, на отшибе, темно, но в свете луны и редких горящих окон изменённый видит, как он внимательно всматривается в его лицо, как широко распахнуты синие глаза и часто вздымается грудная клетка, как стылыми облачками выскальзывает тёплый воздух из приоткрытых губ. Он заметно осунулся за эти два – или сколько они не виделись? – месяца. Ночные тени резко ложатся под острые скулы, вокруг запавших глаз, подчёркивают линии морщинок на лбу и меж бровей.Господин подходит ближе, чуть шевелит губами в готовности заговорить.Становится страшно. Вдруг он сейчас скажет, что больше не может доверять Зурду? Или что такой слуга ему не нужен?Но вместо этого – спрашивает с тихой надеждой:– Зурд, это ведь ты?Вопрос сбивает с толку. Зурд моргает растерянно, а потом вдруг понимает смысл.Господина интересует, тот ли это Зурд, которого он знает. – Я, – просто отвечает изменённый, даже не зная, насколько он прав. – Это я.Расслабленно выдохнув, господин улыбается и опускает ладони ему на плечи.Боги, прямо как тогда. – Как ты нашёл меня?Зурд не успевает ответить – его порывисто стискивают в объятиях.Он ведь правда не спит, да? Хочется так много сказать! Но он не знает, уместно ли, а потому лишь молча прижимается щекой к щеке господина, колючей от щетины, и закрывает глаза. Слышит стук его сердца и чувствует дыхание на своей шее, ощущает знакомый родной запах и тепло рук.И в голове на удивление тихо и спокойно. Зурд только сейчас обращает внимание на то, что ставший привычным зов замолчал. Нет ни тревоги, ни смутной тяги в неизвестность.Господин перемещает ладонь ему на затылок, легко перебирает пальцами растрёпанные волосы, а потом вдруг, спохватившись, убирает руку и отстраняется.– Пойдём, Зурд. Есть одно место – там безопасно. После полуночи на улице лучше не появляться, – он говорит вполголоса и всматривается в конец узкой улочки. – Если без пропуска нарвёмся на постовых, нас в лучшем случае выгонят из города, а в худшем – могут отправить в каменоломни за нарушение режима.– Я не знал...– Вот и я не знал. – Криво усмехнувшись, он идёт к стенам, под покров тени. – Но мне потом любезно объяснили. Хорошо хоть, смог договориться без крови.Они останавливаются у дома, ничем не отличимого от множества других – такого же серого и маленького, разве что расположенного на углу. В маленьких мутных окошках, задёрнутых короткими шторами, горит несмелый огонёк.Господин поднимается на низенькое крыльцо.– Пришли.Удар-три-удар-два.Спустя долгую паузу слышится щелчок замка и скрежет засова. Тяжёлая, обшитая кусками ржавого железа дверь открывается, проливая на грязный снег полосу колеблющегося света. В проёме со свечой в руке стоит Гарда – коса растрёпана, рубаха с одной стороны висит, не заправленная в штаны. Лицо у женщины хмурое и заспанное, но, увидев господина, она усмехается.– Нашёл своего птица, – и переводит взгляд на Зурда. – Давно не виделись.– Гарда? – изменённый замирает на пороге. – Что ты здесь делаешь? Из глубины дома доносится рокочущий мужской храп.– Ну, чего стоишь, влетай! – торопит женщина, быстро выглядывая на улицу, и закрывает дверь. – Живу я здесь. – Она сонно потирает глаза. – Точнее, жила, пока не уехала. Сейчас это дом сестры. Она работает в ночную смену. Небольшая комната, судя по всему, служит и прихожей, и кухней одновременно. Дальнюю стену подпирает покосившийся шкаф с посудой, в углу ютится металлический котёл, от которого по-над полом змеятся трубы и уходят сквозь камень в боковые помещения. Стол в центре завален какими-то незнакомыми Зурду приборами и деталями, смотанными в катушки проводами, обрывками проволоки и чем-то ещё, что сложно разглядеть в полумраке.Гарда прослеживает его взгляд, а потом обращается к господину:– Гиря уже дрыхнет, остальные подойдут утром. Друга своего введёшь в курс дела, раз он с нами. Спать хочу, как собака.– Хорошо.Зурд не понимает ни капли из происходящего. Но ведь господин – понимает? Это единственная мысль, которая хоть немного притупляет беспокойство.– Тогда валите, – Гарда указывает рукой в сторону смежной комнаты и отдаёт господину свечу. – Только ничего не сломайте – сестра меня прибьёт. Хоть и младшая, а злющая...Смачно зевнув, она плетётся в противоположную сторону, откуда слышен храп, и перед тем, как закрыть за собой дверь, с улыбкой добавляет:– И не чирикайте громко. Я чутко сплю....Эта комната ещё меньше, чем кухня. Почти всё её пространство занимает узкая кровать с небольшим шкафом у изножья. На настенной полке – две статуэтки из бежевого мрамора, но изображают они не богов, как повсюду распространено, а охотника с копьём и обнажённую фигуру в беге. Рядом с ними – кристалл необработанного аметиста размером с ладонь и две книги в потёртом переплёте. Единственное окно занавешено отрезом выцветшей, но чистой ткани, слегка припаленной с одного угла. Да и вообще, несмотря на скудную обстановку, здесь везде порядок, кроме, разве что, стола в кухне. Но, ясное дело, детали там свалены не просто так. Противоположная кровати стена – самое яркое, что есть в этом доме, а может, и в городе, если не считать убранства в домах богачей. Кто-то сплошь изрисовал её замысловатыми узорами, в которых, если вглядеться, угадываются диковинные звериные фигуры. А у потолка изображены стаей летящие в лазурном небе птицы, каждая из которых – отпечатки соединённых вместе маленьких ладоней. Похоже, когда-то эта комната была детской; может, Гарда жила здесь с сестрой. Но ощущение такое, будто стену разукрасили недавно – настолько цвета сочные, и даже краска до сих пор блестит.Господин вроде бы смотрит на рисунок, но глаза застыли в одной точке. Он глубоко в своих мыслях, молчит и хмурится. Зурд и сам не издаёт ни звука, замирает рядом, боясь потревожить. Но какое-то время спустя господин, глубоко вздохнув, всё же нарушает тишину.– У тебя же, наверное, много вопросов, – говорит он. – Я постараюсь объяснить всё, что в моих силах, – и переводит на Зурда обеспокоенный взгляд. – Извини, что вытащил посреди ночи. Ребята вечером обмолвились, мол, изменённый на бои записался, а потом назвали имя... – Он прерывается на мгновение. Вздыхает снова. Ох, знать бы, о чём думает, глядя так! – Я как поспрашивал подробнее, так и понял, что это ты. Тем более, Гарда сказала, что ты отчаянно ищешь какого-то человека… Она хоть и убеждала, мол, ты вряд ли проснёшься раньше обеда... я всё равно решил забрать тебя сейчас.Он замолкает, глядит на Зурда, будто ждёт реакции, и кажется совсем растерянным. И губы сжаты, какой-то горечью тронутые. Сейчас бы прикоснуться к ним своими, проверить, правда ли горечь, да своими стереть её к демонам!.. Только вряд ли порыв этот уместен. Так глупо. И... позволительно ли?Раньше-то господин совершенно точно видел в нем личность. А сейчас, когда знает, кто его бывший слуга на самом деле?Хотя… явился же за ним, причём сразу, ночью, несмотря на риск. Значит ли это, что беспокоился? Или просто нуждается в помощнике? Или...– Я действительно искал вас, господин. И я очень благодарен, что вы пришли за мной.Тот тихо выдыхает. Улыбается уголками тонких губ – несмело, скованно. Но голос его звучит тепло и мягко:– Зурд, я так рад, что ты здесь.И вновь молчание."Мне страшно, господин, я не хочу никаких ответов, пусть и вопросов у меня полно! Я боюсь ответов! Давайте просто помолчим. Пожалуйста..." Слова тяжело застывают в горле. Изменённый глотает их нервно, теряясь в направленной на него пронзительной синеве взгляда. Но господин вдруг отходит к окну, будто намеревается выглянуть на улицу, да только так и не отодвигает штору. – Как ты попал сюда?Зурд садится на край кровати. Ладони мелко подрагивают от напряжения, он зажимает их меж коленей.Можно ли сразу сказать, что он знает правду? Или же стоит выдавать информацию осторожно, по капле, предоставив господину самому спрашивать, о чём нужно?– Не знаю, – признаётся он в итоге. Боги, Зурду просто не хочется лгать! – Кажется, вы убили того человека, что звал вас хозяином. А потом собирались покинуть Вирсавию… Вот с того момента я ничего не помню. Я пришёл в себя на поверхности. Среди пустоты, один. Очень холодно было… Пытался вспомнить, как оказался там, но… – Переведя дыхание, он кладёт ладонь себе на лоб. – Нет, кроме боли, ничего. Вообще ничего.Изменённый опускает голову и, сверля взглядом пол, не видит, как напряглась спина господина, как ладони его вцепились в грубую ткань свитера.– То есть, ты видел, что происходило, – произносит тот утвердительно, и в голосе не различить эмоций.– Я не видел, – качает головой Зурд, – не могу сказать даже, что слышал. Ну, в обычном смысле этого слова. Мне просто... как бы известно, о чём был ваш разговор.– И теперь ты знаешь, что я не избранный, а легенда о Чёрном солнце – ложь. И о себе тоже, что...Господин так и не завершает фразу, но Зурд и сам, разумеется, понимает. Пол перед глазами плывёт. Изменённый часто моргает и горько улыбается, пересиливая боль.– Что я ненастоящий.Как же обидно осознавать это, боги!– Зурд...Мало того, что не человек даже – мутант, так ещё и... – Послушай!...никто. Его окликают вновь, но Зурд не реагирует. Слишком много он думал обо всём этом, плутая в снежной пустыне, и сейчас, когда терять больше нечего – ну зачем он такой господину? – уже не может сдерживать рвущиеся из груди слова:– Я не представляю, что я мог быть кем-то другим! Думать иначе, вести себя не так... Кем бы ни был тот, другой, он – это не я! – Изменённый частит, задыхаясь от страха, словно ему могут не позволить высказаться. – Но сейчас-то все мысли и решения – мои! То, что я чувствую, оно ведь не может быть ложью! И даже если тот человек имел надо мной какую-то власть, его больше нет. И никто не управляет мной! Я – это я... – он выдыхает и добавляет шёпотом: – Зурд... И поднимает голову.Оказывается, господин всё это время стоял рядом.– Но если я вам такой не нужен... Если вы не доверяете...– Зурд, – мужчина кладёт руку изменённому на плечо, и речь его больше не звучит безразлично – голос такой же тёплый и успокаивающий, как ладонь. – Я ведь сам не тот, кем казался. И до сих пор всего о себе не знаю… А ещё – то, что я могу рассказать, тебе вряд ли понравится.Господин садится рядом, переводит взгляд на рисунок.– И тогда уже ты будешь решать, нужен ли я – тебе. Всё-таки ты свободен и в любой момент можешь уйти.– А вы хотите, чтобы я ушёл? – еле вышёптывает изменённый.– Нет. Нет, Зурд, не хочу!.. Но выбирать буду не я.Пока изменённый теряется в догадках, господин собирается с мыслями и в итоге произносит:– У меня нет проблем с памятью, как мне казалось. Я не помню ничего о себе, начиная с Назарета, потому что, – он сводит брови, напрягшись, – меня не существовало. Вот именно поэтому нет ни воспоминаний, ни имени. Уже позже я узнал, что меня называют Несмертным. Или Предвестником. Если хочешь, зови меня так. С первых же слов Зурд теряется. Как господин мог не существовать? Он это образно? Или на самом деле?..– И ещё я не могу умереть. Какие бы травмы я ни получил – невидимые частицы, которыми наполнен воздух, всегда возвращают меня к жизни… Понимаешь, мир устроен не так, как кажется на вид... Но даже это не самое странное. Таких, как я... нас много. Другие Несмертные очень на меня похожи. Мы все выглядим, как братья-близнецы, только вот ведём себя по-разному. И добрых среди нас, как я понял, совсем мало. Тут я сразу скажу важную вещь, Зурд. Не могу предугадать, что может случиться, но знай: если вдруг…Он наклоняется чуть ниже и говорит теперь предельно серьёзно, размеренно и чётко отделяя слова друг от друга, словно учитель, стремящийся накрепко вложить своему подопечному в память прописные истины.– Если вдруг тебя хоть что-нибудь в моём поведении смутит. Если я начну говорить или поступать нетипично для себя. Если чего-то не вспомню, что знаем только мы... Просто беги. Уходи как можно дальше, покидай город, ничего не выясняй. Хорошо?– Да…В голове не укладывается, как может быть кто-то ещё с лицом господина, но Зурд верит ему, верит каждому слову. Сам ведь видел, как он умер и воскрес.– А мне кажется, я сразу пойму, что это не вы. Я ведь даже так и нашёл этот город – потому что чувствую вас. – Видя вопрос во взгляде мужчины, Зурд спешит пояснить: – Когда я оказался там, на поверхности, у меня появилось какое-то ощущение, которое всё время указывало мне путь. Подталкивало идти… Теперь я точно убедился, что оно вело к вам...– Как компас?– Как что?..– Прибор такой, указывает на север, как его ни крути.Зурд удивлённо моргает:– Никогда не видел такого.– Я тоже. Но он существовал когда-то. Вдруг и сейчас где-нибудь есть. Но ты продолжай…– Так вот… рядом с вами этот ?компас? исчез. Понимаете? Если бы я встретил вместо вас другого, похожего – этот ?компас? продолжал бы звать меня к вам.Господин улыбается удивлённо.– То есть, ты сможешь меня найти?– Если моё чувство возобновится, окажись мы опять порознь, – Зурд тряхнул головой, отгоняя страшную мысль, – то хотя бы место, где вы есть, я найду. А дальше... Я ведь как в ворота зашёл, так и сбился – казалось, что вы везде. Запутался, – изменённый опускает глаза, вспоминая, как отчаялся, слоняясь по улицам.– Может, это оттого, что я исходил здесь почти всё? Мне нужно было многое разведать.Изменённый не знает, так ли это, поэтому молчит.Он чувствует, что сказано не всё и что рассказ даётся господину тяжело, словно он подводит его к чему-то. К тому, что может заставить Зурда захотеть уйти...– Чтобы понять, кто я, мне нужно найти несколько артефактов прошлого, – продолжает господин. – Мне толком не известно, что именно это за предметы, но я знаю, что у каждого из них особая, уникальная функция. Возможно, один из таких есть в этом городе.Неужели тот самый, о котором говорили ребята? Один из вариантов приза?– Господин, раз вы пришли за ним – значит... будете участвовать в турнире?Мужчина опирается ладонями на кровать у себя за спиной, поднимает лицо к потолку.– Нет, Зурд. Мне осточертело убивать. На мне и так слишком много смертей.Он долго сидит вот так, прикрыв глаза, пока вдруг не встаёт резко; взъерошивает пятернёй длинные волосы и глядит на изменённого затравленно.– Мне нужно рассказать тебе. Ты должен знать, что я такое.– Господин... – испуганно вздыхает Зурд, видя, как он изменился в лице.– Я знаю, будет сложно, но послушай.– Хорошо.Он кивает с чувством холодка в животе. Усевшись дальше на кровать, подтягивает к себе колени и обнимает их, точно прячась. Господин вновь отходит к окну, отодвигает штору и смотрит в темноту мутного стекла.– Богов не существует, – начинает он вдруг совсем с неожиданной темы. – Во всяком случае, тех, в которых верит большинство. Но я видел того, кто… или, может, что подобно по силе богу. И этому существу зачем-то нужно понять человечество. Изучить. Именно для этого ему нужен я и мои двойники. Ходить по городам, отыскивать людей, жить среди них и постигать, чем они живут... Бывает непросто. Попасть можно далеко не всюду – люди прячутся от мира, искалеченного катастрофами. И друг от друга... Тот тип, Резчик – он должен был обеспечивать мне вход в закрытые города, поэтому он и устроил историю с ?Чёрным солнцем?... Мне жаль, Зурд, что тебя впутали во всё это.Господин опять замолкает на несколько секунд, а изменённый ловит себя на мысли, что сам, наоборот, ничуть не жалеет.По словам Резчика, Зурд был охранником у какого-то знатного богача, значит – рабом. Он понятия не имеет, как к нему относился прошлый господин, не помнит, каким был сам. И знать не может, как бы повернулась его судьба, останься он на прежнем месте. Но сейчас он свободен. И жив. А Вирсавии больше нет.Господин, принявшись мерить шагами комнату, продолжает рассказывать: теперь уже о своих дальнейших скитаниях, о священном городе, об устройстве мира, невидимых частицах, душах людей, заточённых в чём-то призрачном, невероятном и незримом, что он называет ?Анафемом?…Зурд слушает, упёршись носом в колени, и пытается вообразить эти самые ?частицы?, ?иероглифы?, ?таблицы?. Какая-то часть совсем не укладывается в уме. Другая же кажется смутно известной, пусть даже изменённый не мог слышать о подобных вещах раньше. Откуда? – он понятия не имеет, но словно не узнаёт, а бледно припоминает забытое, как отрывки текстов из скучных религиозных книг, по которым вирсавийские священнослужители учили его читать. И Зурду вдруг кажется, будто он чужак в собственной голове. Что, если он погиб в Вирсавии? Что, если этот ?бог?, о котором говорит господин, сотворил его вновь с прежними воспоминаниями? Только без пары месяцев, в течение которых Зурда просто не существовало. Смог же он создать и господина, и множество его двойников...Страшно.– Есть ещё кое-что, о чём ты должен знать. – Господин останавливается в углу комнаты, плечом приваливается к стене, бегло облизывает губы. Он, несмотря на очевидное усилие, не может скрыть, что терзаем чем-то, и выглядит затравленно и дико, точно загнанный зверь. – Вирсавия разрушена. Исчезла с лица земли. – Я знаю, – тихо произносит Зурд и, предупреждая возможный вопрос, добавляет: – Услышал от Гири.– Назарета тоже больше нет. И Гилгала. Это же все те города, в которых господин побывал. Зурду ничего не известно о том, что случилось с другими, кроме Вирсавии, но...– Сегодня говорили о каком-то тумане...Господин молчит, застыв лицом, а после медленно, будто через силу, кивает.– Да. – Его красивые правильные черты вроде бы и спокойны, но это не расслабленность, нет – это стылое, напряжённое спокойствие камня. И взгляд стремится к полу, словно под тяжестью затаённой вины.– Туман приходит вслед за мной, когда я покидаю город. Почему он говорит так, будто связан с ним? – Что это такое? – изменённый хмурится, крепче обнимает колени. Предчувствие стискивает холодом нутро. – В этом я и хочу разобраться... Именно в тумане я встретил то существо, которое поначалу принял за бога. Возможно, туман – одна из его форм, а старик, с которым я говорил – другая. Не знаю... Но раз мы нужны ему, чтобы понять людей, тогда зачем он забирает их? Может, они не погибают... Я же видел это огромное, бесчисленное множество душ в "Анафеме"... И ты жив после всего... – Последнюю фразу господин произносит совсем негромко, скорее, самому себе, чем изменённому, и всё так же не смотрит на него.Изменённый замирает в напряжении, слегка прикусив указательный палец, и старается переварить информацию, путаясь в мыслях и знаниях, что лавиной накатились на его бедную голову. Погружённый в себя, он даже не сразу замечает, что господин подошёл к нему – из ступора выводит только скрип кровати, когда тот садится рядом.Вздрогнув, Зурд невольно отшатывается. И оттого, как эта реакция отражается болью на лице господина, тут же хочется извиниться – но тот собирается быстрее:– Теперь подумай, нужен ли тебе такой спутник, как я. Хотя и думать, верно, нечего. – Он произносит это ровным, почти безэмоциональным тоном в противовес наполненному печалью взгляду. – Утром я дам тебе денег и одежду потеплее...Что он говорит такое?.. – Прекратите! – Изменённый резко поднимается на ноги, гневно хмурится. – Не решайте за меня!..А потом, спохватившись, осекается. Господин наконец-то смотрит на него открыто – и в синих глазах его горит такое же удивление, что и у Зурда, не ожидавшего подобной дерзости от самого себя.– Мне нужно время, – произносит он уже тише и усаживается у кровати на круглый вязаный коврик. – Я не хочу спать, а вам бы стоило отдохнуть, господин.– Хорошо...Помедлив, господин всё-таки гасит свечу – и ложится прямо в одежде.– Если тебя начнёт клонить в сон, тут достаточно места для двоих.Изменённый, уже вновь погрузившийся в вязкую топь размышлений, в ответ молчит....Если туман разрушил Вирсавию и забрал всех, то, выходит, и Зурда тоже забрал. Но вот он, рядом с господином. Испытывает сонливость, голод, боль, озноб и жар, мыслит и чувствует, переживает и стремится к желаемому. Значит ли это, что можно вернуть и остальных?Только божеству такое по силам. Никто иной не способен сотворять жизнь и возвращать к ней, никто иной не может создавать живых существ, над которыми смерть не властна. Не похоже, что подобные вещи совершают ради разрушения. Но если так, тогда в чём смысл этого… поглощения всего и вся? Почему клубящиеся сизые языки тумана вползают в города и слизывают всё живое с лица земли? И раз не смерть, то что тогда случается со всеми этими несчастными?.. Нет-нет... всё должно быть не так просто...И господин... Пусть даже он винит себя, пусть считает себя причастным к какой-то беде – нет! Он не может быть злом! И даже другой силе, хоть самой могущественной, сделать себя злом не позволил бы...Зурд никуда не уйдёт и поможет господину разобраться во всём. Если ему нужен тот артефакт, он одержит победу в турнире и добудет его. В конце концов, кроме как драться, изменённый больше ничего не умеет. Он медленно выпрямляется во весь рост, дрожа от колкой боли в затёкших ногах. Господин, похоже, уснул. Проснётся ли, если Зурд ляжет на краю кровати? Раньше он бы не допустил даже мысли о возможности разбудить его, а сейчас... Ему хочется быть рядом.Наперекор нахлынувшему вдруг смущению, изменённый тихо ложится к господину лицом. С коротким скрипом металлическая сетка прогибается, как назло – тело само сползает к центру, намного ближе, чем планировалось. Он напрягается весь, закрыв перепонками глаза и отклоняясь назад, чтобы, не дайте боги, не побеспокоить своим присутствием.Откуда-то из города доносится монотонный гул, похожий на работу старинных механизмов. Так на фермах в Вирсавии гудят лампы и приборы. Гудели…Лёгкое дыхание касается белых волос изменённого. – Ты боишься меня? – вдруг спрашивает господин. Не спит всё-таки.Хочется прильнуть, прикоснуться, забыться…– Нет... – шепчет Зурд – и, протяжно выдохнув, сдаётся: позволяет себе расслабиться и в грудь ему упереться пылающим лбом. – Не боюсь.Тот же час его осторожно обнимают за плечи. Он поднимает голову – взгляд задерживается на приоткрытых губах господина. Изменённый знает, что его не видят: вокруг темно, совсем как тогда, в заброшенном квартале – а оттого ближе придвигает лицо к его лицу, желая хотя бы почувствовать дыхание на своей коже. И сам дышит совсем рядом, и полуосознанно склоняет голову набок – почти без надежды…Прикосновение губ опаляет. Сухое, неловкое. И вместе с тем такое чувственное.Господин целует его нежно, осторожно, будто боится спугнуть. Зурд вздрагивает, но не отстраняется. Лишь кратко замирает перед тем, как, прикрыв глаза, окунуться в ощущения.И тянется навстречу робким ответом.Что-то происходит в тот момент, когда господин улавливает его покорность. Он прижимает изменённого к себе – и оба вдруг меняют положение. От внезапности из лёгких вышибает воздух, и вот уже пружины кровати надсадно скрипят под вжатой в них Зурдовой спиной. Изменённый испуганно упирается ладонями в чужую грудь, нависшую над собственной – но сию же секунду осознаёт неоправданность рефлекса, продиктованного годами боевых тренировок. И твёрдое сопротивление перетекает в жадное, торопливое движение рук за спину. Становится объятием. Пальцы до боли стискивают грубую ткань одежд...Господин сам прерывает поцелуй – плавно, нехотя. Прижимается лбом ко лбу Зурда, дышит, как и тот, часто и горячо. И, отстранившись, шершавыми пальцами гладит его по щеке.– Что ты решил? – кончик указательного очерчивает линию тонких губ, задержавшись на нижней у середины. Сердце изменённого колотится, гулкими ударами отдаваясь в барабанных перепонках. Но как же тепло на душе, боги! – Я с вами, – шепчет он и, протянув руку к лицу господина, отваживается завести ему за ухо прядку спутанных волос. Тот прижимается щекой к его ладони, накрывает её своей, и, глубоко вздохнув, заметно расслабляется. А потом, наклонившись, коротко целует его в лоб и ложится рядом.– Завтра объясню, что здесь намечается. Да ты и сам увидишь, когда народ подтянется утром… Поспи ещё, я же разбудил тебя.А сам-то, видать, так глаз и не сомкнул.Зурд глядит в потолок, уверенный, что уснуть уже не сможет. Кажется – так и будет оставшиеся до рассвета часы прислушиваться к дыханию господина да пытаться обдумать всё, что узнал.Но он не замечает, как проваливается в сон, и на этот раз ему ничего не снится.