Социально неадаптированный (1/1)

Даже такой маленькой щели Уилсону было достаточно. Он уже давно научился обходить животную осторожность свинолюдов более весомым противодействием, а именно термоядерной смесью ума и силы. Всего, что в его теле было с таким достатком. Как блаженно считал сам Уилсон.Мужчина крепко сжимает топор и со всей душой выбивает дверь мощным ударом ноги. Чуть не сорвавшись с петель, дверь накренилась, а прячущийся за ней свинолюд падает на пол, роняя из своих рук подсвечник.—?Что же это такое, порося,?— восторженно восклицает Уилсон. —?Тебя не учили, не играть с огнём?Но свинолюд не успел ответить, разящий удар рядом с его ногой заставил несчастное создание в страхе заскользить вглубь здания.—?Э-эй, ты куда? —?разочарованно кричит мужчина, резко сорвавшись с места. —?Бесполезно звать своих, я вас всех на ноль умножу!Он видел, как неумело и медленно бегало лунное очертание свинки, и сделал вывод, что ему придётся довольствоваться не самым свежим мясом. Но это не страшно. Если есть старая особь, то поблизости есть молодые, вероятно, его отпрыски. Старые свинолюды никогда не живут одни. От такого отсутствия схожести с людьми, у мужчины свело челюсть. Уилсон забегает в холл. Обустроен совсем по человечески, вон тебе и картины на стенах, и музыкальный аппарат, и кресло обитое красным бархатом, Уилсону стало не по себе. А вдруг свинолюд и, правда всего один и он убил жившего здесь человека, поселившись в его доме? От этой мысли он не на шутку рассвирепел. Он представил себе человека, по имени Джейн Доу, ведущего мирную жизнь затворника и с которым у Уилсона внезапно оказалось много общего. Если бы только Уилсон не опоздал и пришёл раньше, то смог бы с ним познакомиться, а теперь здесь только этот затхлый дом и гадкий свинолюд. Ненависть распирала Уилсона.—?Эй, свинка! —?гневно кричит он в темноту. —?Тебе все равно конец, так встреть его достойно!Грохот сзади. Попался. Уилсон резко дернулся, заметив движение, гордо подмечая, как трусливые звуки побега становятся громче. Почти поймал, нужно лишь внимательнее прислушаться, куда направлен топот. Даже такой ловкий свинолюд не проблема, если хорошенько его испугать.Они снова вышли туда, где всё началось. Пытаясь сбежать в лес, свинолюд загремел тяжёлой входной дверью, но сломанная из-за вторжения Уилсона, она лишь с мерзким скрипом болталась в разные стороны.—?Не сбежишь, свинья! —?кинув топор, Уилсон поступил опрометчиво, свинка с криком увернулась, и у неё появился шанс убежать, что она и сделала с яростным остервенением.Мужчина улыбнулся, остановившись. Глубоко вдыхая воздух, он закрывает входную дверь с противным скрипом на торчащий из замочной скважины ключ, обрезая пути побега, вытаскивает топор и плавно движется вглубь дома.Испуганные шаги закончились даже слишком быстро. Будто бы цель куда-то бесследно пропала. Уилсон снова глубоко вдыхает, пытаясь определить местоположение по запаху.Гадкий смрад свинолюдов даже не чувствовался в воздухе, только запах осенних листьев, мокрой земли и домашней кошки, но Уилсона это не удивило. Это могла быть так же и не старая особь, учитывая ловкость, а более молодая, а лёгкий мускус вполне могла скрыть за запахом листьев, чтобы отвадить хищников,?— но от Уилсона так просто не сбежишь. Уилсон знал все тонкости. Молодые свинолюды почти не пахнут и тоже достаточно нелепые. Но так даже лучше. Так даже веселее.Дома стояла мёртвая тишина. Настолько мёртвая, что это веселило?— может, шаги так резко оборвались, потому что свинка сломала себе шею, во время побега? Смешно бы вышло, но мужчина не хотел этого. Он сам хотел его прикончить.Уилсон двигался по коридору особенно тихо, пробуя носом воздух. Руки слегка подрагивали от удовольствия, и дыхание сбивалось, но только когда мужчина переставал держать себя в руках и хищно скалился. Заглянув в ванную, он кротко вдыхает, в темноте мерещились разные образы, но это был не свинолюд. Его очертание выжглось в памяти Уилсона и все эти силуэты, миражи не миражи,?— плевать он на них хотел,?— совершенно не имели ничего общего с его жертвой.Уилсон сглатывает подступающую слюну и идёт дальше.Проходя кухню, мужчина чувствует лёгкое тёплое дуновение и безумно искрясь, всаживает топор прямо в дверь. Его пронзает крик. Громкий, испуганный крик свинолюда. Ку-ку, он его нашёл. Резко открывая дверь на кухню, Уилсон вываливается туда с животной не осторожностью, кидаясь на тёмный силуэт всем весом.—?Получай, свинья!Одним ударом топора он чуть не ломает кухонный стол. Слыша треск, но не костей, Уилсон приходит в бешенство и бросается вслед ускользнувшему свинолюду. Наступая прямо на пятки. Дыша прямо в спину. Чувствуя животных жар от выступающего из-за страха пота своей жертвы. Он просто искрится кровожадностью, стискивая зубы в болезненной судороге. Всё его нутро напряглось в сладком, нетерпеливом томлении.И снова холл. Приблизительно запомнив интерьер Уилсон решает использовать предметы окружения и не теряя ни секунды, кидает в свинолюда первым что попало под руку?— ржавым канделябром.Свинолюд пискнул и внезапно остановился. Обернувшись в сторону учёного, он блеснул в руке дрожащей сталью и направил ею прямо в его грудь.Дом наполнился сбивчивым дыханием, и безумным сочетанием страха и вожделения. Они никак не могли разглядеть лица друг друга. Но свинолюд боялся гораздо больше, чем Уилсон. Уилсон не боялся вообще. Ничего кроме клоунов и пауков. Нет-нет, никаких свинолюдов.—?Проиграешь, ведь, свинка,?— довольно улыбается Уилсон.Но свинолюд не думал уступать. Не у одного Уилсона адреналин и жажда крови подскочили до безумных значений.Первым напал свинолюд, сделав выпад вперёд и столкнувшись лезвием с рукоятью топора Уилсона, хрюшка потеряла равновесие и отступила назад, дав шанс мужчине рубануть прямо рядом с её мордой. Послышался свист рассекаемого воздуха, Уилсон ударил, и свин с большим усердием парировал, содрогнувшись. Его ноги подкосились. Удивившись такой стойкости, с которой свинолюд отразил мощный удар топора, мужчина улыбнулся ещё шире и принялся покрывать противника беспорядочными ударами. Свинолюд отражал их с остервенелой осторожностью, отступая назад под сильным давлением выпадов. Заметив это, Уилсон резко вывернул движение атаки в сторону и грубо ударил свинолюда ногой в живот. Резкая боль заставила противника согнуться.Оглушенный всего на пару секунд, он кротко застонал от боли и отступил. У Уилсона больше не будет такого шанса, он бьёт ещё раз, но в этот раз по ногам и кидается прямо вперёд, вытянув руку. Схватив противника за горло, он валит неповоротливое тело на пол, и незамедлительно восседает на нём, желая увидеть скорченную в муках и агонии морду… Свинолюда?***Голос девочки вполне вероятно был подобен скрипу гнилых досок, но это не очевидный факт. В какой-то момент, предсмертные всхлипы запущенного дома казались вполне человечными и этот момент пугал его. Ему не нравились навязчивые мысли о живом доме. Не нравились аналогии. Ему не нравилось, когда что-то само по себе было живым и двигалось?— движение это стремление к смерти, о смерти в этом доме не говорят. На деле говорит всё, кроме него: выцветшая краска лопалась?— он молчал, древесные половицы гнили?— он молчал, даже окна трескались?— он всё равно молчал. В основном, конечно, он разговаривал, ведь очень любил это делать. Он любил разговаривать. Но не с кем. Потому и молчал, когда говорили они.Тейнат почти выспался в этот день, но бодрым себя не чувствовал. Ни для кого это новостью никогда не было, ни для тридцати пяти столовых ложек для супа, ни для ста семи начищенных охотничьих ножей, ни для семи канделябров, и даже не для восьми диванов. Очевидно для самого Тейната это так же не является новостью. Было бы странно, если это являлось новостью для него, но не для предметов его интерьера. Вот и он, благородно думал об этом, потому не стал создавать из-за такой несущественной детали новостной резонанс. Всё должно быть так, как и должно быть и никак иначе, а будь оно иначе, он бы все, конечно же, поменял. И обои, и люстры, а вернее лампочки, люстр уже какой год нет?— снял он их, свалятся ведь, непременно свалятся.Очевидно, Тейнат очень не хотел вставать с постели. Оно и понятно, спешить ему совершенно некуда и он бы поспал ещё несколько часиков, но ведь если что-то случится, что-то особенное и не похожее на всё остальное, а он этого не запишет, то Тейнат очевидно шагнет в бесконечность сквозь колючую петлю.—?Не понимаю, сейчас утро или ночь? День быть не может, но если он может быть, то точно надо вставать,?— пробормотал он неразборчиво, извиваясь в постели. —?Точно вставать надо, вот как наверняка. А быть может, и нет.Нервно помассировав глаза, Тейнат вздохнул, больше всего на свете он ненавидел бессмысленные рассуждения и по иронии судьбы, бесцельно думал слишком часто. Настолько, что забывал важные вещи. Как это обычно бывает.—?Блять. Ебучая кровать весь мозг мне вынесла,?— совершенно внезапно выпаляет Тейнат, угрюмо взмахнув рукой. —?Встаю, ебать. Сжечь бы тебя ко всем чертям, собака сутулая.Утро Тейната не задалось. Очевидно, но фактом это не является. Он никогда не высыпался и не надеялся на констатацию факта.Выглянув в окно, его предполагаемое утро тот час сменилось на ночь, и он выругался.Не смешно уже. Не то чтобы это было смешно, никогда на самом деле смешно не было, но Тейнат засмеялся. Очевидность и разочарование ею, всегда веселили мужчину.—?Кто бы сомневался, что я посплю меньше семи часов.Потянувшись и надев клетчатые тапочки, он зажигает свечу и бредет в следующую комнату. На минуту ему показалось, что он устал и готов поспать ещё, но так как это уже не смешно, он усмехнулся и побрел вниз. На кухню.Чайник ещё тёплый, снова не смешно и очевидно он не смеётся. Он закатывает глаза и ставит его на плиту.—?Жрать нечего. И не то чтобы я хотел,?— обиженно озираясь на холодильник, Тейнат достаёт из ящиков слегка зачерствевшие пряники и кладёт один в рот. —?Шука, фот вы консы не одать ф тгаким фхитанием.Ночью делать всегда нечего. Днём можно включать свет, писать в тетради, сочинять стихи или хотя бы прогуляться вокруг дома, а ночью только тихо сидеть в комнате. Даже свет не включишь, ходи как дурачок со свечкой по такой темени и пытайся, что разглядеть. Пытайся, никто не говорил, что жить будет легко.Почему нельзя включить свет? Ему тяжело ответить на этот вопрос. Наверное, чтобы никакие мимо проходящие крокодилы не заваливались к нему домой. Тейнат терпеть не мог принимать гостей, раньше ему нравилось, теперь разонравилось. Слишком уж они бесцеремонные, ходят как дома у себя и люстры ломают. Надоели всё ломать, нервов на них не оберёшься.—?Видел бы меня сейчас мой дед,?— снимая чайник с плиты, Тейнат продолжал ворчать. —?Он, поди, там уссывается со смеха. Учёный, блять. С этими комиссионными мне легче пойти сортиры драить, а не сидеть как ебанутый и каждый день… А чем я вообще занимаюсь? Ничем я, блять, не занимаюсь. Лучше бы и дальше в тюрьме сидел. С удовольствием бы кого-нибудь убил.Налив чаю, он слышит голос снаружи и, оторопев, немедленно поспешил обратно к себе в комнату. Тейнат даже ворчать перестал, настолько его испугал этот внезапный голос. Через минуту он заставит себя поверить, что ему почудилось, и это была ветка, но что-то ему подсказывало, отчего становилось вдвойне неуютно, что сегодня у него опять будет весёлая ночь, полная преследования и совершенно не смешной игрой в прятки.—?Пиздец,?— подытоживает Тейнат с глубоким вздохом. Чай и свеча в руке задрожали и ему становится противно от самого себя. Подумаешь, снаружи кто-то есть, чего бояться? Нечего бояться! Это же смешно! Но Тейнат не смеётся.—?Я спрятал семнадцать на четвертом, десять на втором, тридцать на кухне, по три в каждом холле, на третьем… —?невнятно бормочет он не в себя. —?На третьем… На третьем я не помню… Не помню как дискриминант вычислять. А это здесь причём? Хотя это очень пугает. Нужно вспомнить.Вспомнить, как решается дискриминант очень важно, если он вспомнит, как вычислить дискриминант, он вспомнит сколько ножей спрятал на третьем этаже. Он задрожал сильнее, когда услышал громкий стук в дверь и, выкатив глаза, затушил пламя свечи. Продолжая бормотать, он носился по комнате в безнадёжных попытках вспомнить.—?Т-три икс в квадрате п-плюс три икс минус… Ц-целое число. Я-я ничего не помню.Ещё один стук в дверь и его пронизывает ужасающим холодом. Снова эти жуткие бесцеремонные создания, ну почему именно сейчас? Почему именно сегодня? Снова и снова. Сколько ещё ему выносить их присутствие? Сколько ещё прятаться?Нисколько. Кончать с этим пора.Тейнат ставит чай на тумбочку и выглядывает в окно, в надежде, что-либо увидеть, но как обычно?— рассмотреть ничего не получается. Глаза болят, глаза уставшие, всё мылится и не хочет собираться в единую картину. Даже луна двоится мыльными пятнами, чего говорить о деревьях, о ступеньках, есть ли там кто? Ничего он там не увидел, всё иссиня-чёрное, всё бесформенное, всё вселяет страх и само собой, раздражает.—?Ебать, дверь сама в себя стучит,?— усмехается он. —?Совсем ебанулась на старости лет.Не смешно, Тейнат. Он это знал, но всё равно посмеялся. Страшно ведь, куда прятаться не знает, куда ножи положил, не знает, и что самое главное, не знает, как вычислить дискриминант,?— ему конец. А чего он так пристал к этому? Не знает и не знает, и черт с ним, значит, пора дать бой. Пора что-то менять в этой чёртовой жизни, прекратить этот бесконечный унылый кошмар.Но ещё один стук в дверь погасил всё его рвение к бою. Тейнат прочистил горло, поправил шарф, уложил волосы и с гордым видом, последовал на первый этаж.—?Пизда пришла. Пойду, поприветствую.?Пизда? пришла в самом сумасшедшем своём облике.***Не то чтобы это было странно. Для свинолюда экземпляр был хилый, но как уже предполагалось ранее, он думал, что это молодая особь. А силуэт волос на голове? Это так же могли быть перья, какие же у свинолюда могут быть волосы? Он и не думал, что это волосы. Это были перья. Были когда-то, теперь же это волосы.—?Ч-чт… —?пытаясь нормализовать сбивчивое больше от шока нежели от усталости, дыхание, Уилсон побледнел. —?Луна, ты тоже это видишь?—?Мне кажется, он удивлён твоим появлением не меньше, чем ты его,?— наблюдая застывшее в ужасе лицо человека, лежащего под Уилсоном, луна усмешливо добавила. —?Даже больше. Мне кажется, ты произвёл на него неизгладимое впечатление.Это был не свинолюд, это был настоящий, живой, мясной и тёплый человек. Нет? Это точно не мираж? Это не иллюзия?Уилсон ошарашено касается груди незнакомого человека и ощутимо надавливает. Ещё более ощутимо. Чувствуя, как сильно дрожало под ним худое тело. Чувствовал, как судорожно поднималась и опускалась под его пальцами грудная клетка. Прекрасная человеческая грудь. Мягкая, тёплая, живая. Настоящая.Парадоксально, но Уилсон впал ещё в большее безумие, чем было до этого.—?Ха… Ха-ха, это человек,?— его лицо выражало такое кровожадное вожделение, что от одного вида на него бросало в дрожь. Уилсона пронизало прямо вдоль костного мозга, ударило прямо в лёгкие, прямо в горло, отчего его лицо просто застыло в безумной гримасе. Выпученными глазами он жадно рассматривал каждый сантиметр живого тела, впиваясь в него пальцами. Возможно именно из-за этой боли, человек под ним слегка пришёл в себя. Честно говоря, как только он увидел кто и с каким лицом сейчас над ним восседает, он пожелал и дальше оставаться в ступоре, лишь бы не видеть столь ужасающее зрелище прямо перед своим носом.—?Человек. Человек,?— Уилсон широко улыбался и повторял одно и тоже словно как в бреду. —?Человек. Настоящий. Из мяса и костей. Человек!—?Да, блять! —?Еле отойдя от шока и найдя в себе силы говорить, мужчина кричит в ответ. —?Слезь с меня, полоумный!Он был шокирован не меньше Уилсона. Нисколько. Но чувствуя явную опасность от своего внезапного гостя, он решил первым делом оказаться в вертикальном положении. Это было проблематично. Отпускать его совершенно не хотели и не собирались.Уилсон улыбается ещё шире.—?Скажи ещё. Ещё что-нибудь,?— Уилсон судорожно трясет незнакомца за плечи. —?Давай, давай, давай. Говори! Говори же, ну!Миллисекунда молчания для него являлась подобной пытке, Уилсон так сильно сжимал плечи незнакомца, что тот болезненно хрипел. Даже таких звуков было достаточно. Только люди так хрипят, только люди, животные от боли хрипят по-другому. А люди хрипят именно так.Сладостный и счастливый стон срывается с тонких сомкнутых губ. Содрогаясь всем телом от надвигающегося экстаза, Уилсон впился в руки незнакомца ещё сильнее, царапая ногтями кожу в кровь, на что услышал, о чем даже не мог вообразить?— сдавленный человеческий болезненный стон. Будто бы ему в ответ. Будто бы в ответ на его молитвы. И нутро его истеклось соками глубокого, насыщенного удовольствия,?— наигустейшей эйфории, тёплой, щекочущей кишки, вырывающейся в глубокий, довольный выдох.—?Охуеть, ха-ха,?— потрясённый увиденным, тихо смеётся незнакомец. —?На мне сидит полоумный человек. Это не сон? Не сон, ведь?—?Я-я т-тоже об этом… Об этом подумал, ха-ха,?— соглашается Уилсон счастливым дрожащим голосом.—?Вот смехота-то, а! —?срываясь на громкий смех, незнакомец трясётся и закрывает ладонями глаза, пытаясь спрятать подступающие слёзы шока. Уилсон истерично засмеялся в ответ.Дом наполнился продолжительным истошным смехом. От этого безумного дуэта, казалось бы содрогались стёкла и он не собирался распадаться ещё продолжительное время, упиваясь своим существованием.Уилсон убирает с лица незнакомца его руки и расставляет в стороны. Он наклоняется, касаясь кончиком носа щеки мужчины и нетерпеливо шепчет:—?Как твоё имя?—?Тейнат,?— дрожащим голосом отвечает он.—?Уилсон,?— улыбается учёный, отстраняясь. —?Приятно познакомиться, Тейнат,?— сжимая ладони новоиспеченного знакомого крепче, он усмехается. —?Я думал в этом мире один...Уилсон смотрел прямо в глаза, его холодный изучающий взгляд даже не колебался, упиваясь очертаниями Тейната как великим произведением искусства. Как шедевром несчастного импрессиониста: густым алым пылали его вьющиеся волосы, грубыми, эмоциональными мазками собирались в глазах цвета безумия и страха, жёлтый вихрь гнойных завитушек, назывался мозгом, крутился подобно волчку в блеске белка и пах мёдом. Как же хочется облизать.Уилсон улыбается, тело под ним содрогалось и не могло унять свой трепет, свой шок, свой страх. Он чувствовал это в сладком запахе выпечки, исходящем от Тейната.—?В этом поганом мире отчаяния и страха,?— искрится Уилсон, нетерпеливо проводя шершавой ладонью по щеке незнакомца, спускаясь к шее. Он наклоняется, вдыхая тёплый, прекрасный запах человеческой кожи и застонав от удовольствия, ластится по груди, подобного ласковому котёнку.—?Уилсон… —?не сознательно выговаривает Тейнат его имя, жадно пытаясь упиться каждой буквой. —?Уи. Л. Сон. Сон. Сон это всё…—?Хороший сон,?— нежно шепчет учёный.Он снимает с мужчины шарф и кладёт себе на плечо, оказавшийся очень тёплым, шарф вызвал в нём сладостное чувство истомы. Тейнат схватил Уилсона за руку и приподнялся, со странным выражением смотря прямо в глаза. Его вторая рука исследующе пощупала щёки учёного, провела по губам и нежно погладила большим пальцем выемку между нижней порванной губой и подбородком, подушечками остальных пальцев сладко приминая скулы мужчины. Проведя против роста волос, по толстым бровям поочередно всеми пальцами, он аккуратно ощупывает острые черты длинного аристократичного носа, спускаясь к крыльям, и слегка зажимает острый кончик. Он неуверенно тянется к нему губами, осторожно прижимаясь ими к выступающему хрящику, и неспешно поднимаясь к глабелле, глубоко вдыхает терпкий человеческий запах Уилсона. Учёный содрогается, сладостно прикрывая глаза. Он зарывается руками в одеяние, чуть приподнимая, и ощутимо обхватывает талию незнакомца, спускаясь широкими тёплыми ладонями к бёдрам.Выдыхая прямо в прикрытые глаза, Тейнат вздрагивает и отстраняется. Уилсон валит его на пол, без какого-либо сомнения. Никаких сомнений, никаких сожалений?— ничего. Только жажда большего, того, чего он так сильно хотел всё это бесконечно долгое время. Пускай сон, если угодно, может и правда сон, неважно всё это.Уилсон упирается руками в пол, нависая над мужчиной и настойчиво демонстрируя свои намерения никуда его не отпускать, пока он вдоволь не насладится их знакомством. Игра ещё не закончилась и, осознав это, Тейнат заёрзал.