Пролог (1/1)

Я всегда любила улыбаться. Благо, поводов было достаточно. Мама часто говорила, что я улыбаюсь не губами, а глазами, и такая улыбка согревает гораздо больше. "Ты будто смотришь прямо в душу и льешь свет и тепло" — голос мамы, такой нежный, сказал это однажды. Я была так счастлива.Вообще, у нас была счастливая семья: папа работал архитектором, был весьма успешен, так что проблем с финансами у нас не было, к тому же он очень любил свою семью... Такой вот образцовый папа.

Мама — ангел во плоти, она писала книги по практической психологии и воспитанию детей. У нее всегда хватало времени на хлопоты по дому, на занятия с детьми, на то, чтобы помочь мужу, если возникали трудности... Да... лучшая на свете жена и мать...Я и мой младший брат Майкл не были гениальными детьми, но мы очень любили своих родителей. Мы понимали, что нам очень повезло, что неблагополучных, неполных, несчастных семей у нас в стране гораздо больше, чем таких, как наша...(Но) Мы были счастливы. Может быть даже слишком.Август заканчивался. Последние летние деньки обдавали жаром и светом, будто лето напоследок решило показать всю свою силу. Но ночи уже были прохладными, и в воздухе появлялся запах надвигающейся осени. На небе было рассыпано столько звезд и луна светила так ярко, что мы всей семьей сидели на скамейке около нашего загородного дома, не включая свет и не произнося ни звука, и любовались. В такие моменты мы все ощущали себя такими маленькими и незначительными, что прижимались друг к другу тесно-тесно и чувствовали, что все вместе мы сможем противостоять чему угодно, доказать, что даже если мы песчинки, по сравнению с этим огромным алмазным небом, мы все равно что-то значим... Однако судьба все расставила так, как ей хотелось. Хотя сейчас я не верю в судьбу, я вообще ни во что больше не верю.В тот день на небе не было ни облачка, а его голубизна могла сравниться лишь с кристальной голубизной глаз моего брата. Он унаследовал эти глаза от папы, лучистые, сияющие, как горный хрусталь, в них сразу отражались все его чувства и переживания. Мы решили пойти на пикник на поле перед лесом. Это был последний день папиного отпуска и мы собирались веселиться до самого вечера. Мама с утра собирала еду с собой, а папа с Майклом пошли в наш большой гараж на две машины, оборудованный заодно под сарай и кладовую, делать детающий змей. Я помогала маме укладывать бутерброды, когда вбежал сияющий Майки с большим змеем, сделанным из реек и толстого красного полиэтилена, в руках. К хвосту они пришили несколько цветных лент, а вместо лески приладили проволоку. Папа сказал, что в детстве у него леска все время обрывалась, а проволока не оборвется, каким бы сильным ветер ни был. Эта проволока. Я часто думаю, а если бы... но ничего изменить нельзя, как бы сильно мне этого не хотелось... то, чему суждено случится... эх.. все это бред сумасшедшей... Мы пошли на ту полянку, ветер клонил высокую траву и казалось, что все поле причесали гигантской расческой. Деревья качались и шумели, как будто живая стена вздыхала, глядя на нас. Сначала мы поиграли в мяч, послушали музыку, слегка перекусили. Мама с папой остались отдыхать, а мы с братом побежали играть со змеем. Алый ромб уносило высоко в небо и в конце концов нам вдвоем было уже сложно удержать его. Подошел папа и помог спустить его немного ниже. Я подбежала к маме, чтобы выпить теплого чая из термоса. Папа наблюдал за Майклом. Все произошло в какие-то мгновения. Папа повернулся, чтобы что-то сказать маме, одновременно ветер усилился и подул в другую сторону. Слова моего отца до нас не долетели, мама знаками показала, чтобы он повторил, папа поднес рукилицу рупором. Все мамино внимание было приковано к отцу, она пыталась прочитать по губам то, что он кричал. Я в это время видела, как Майкл пытается справится с тянувшем его все дальше от поляны змеем. Я сначала даже не поняла, почему моя мама так смертельно побледнела, а потом увидела — высоковольтные провода, протянутые от железной дороги в наш поселок. За деревьями, на просеке, стояли столбы, Макла тянуло именно туда. Увидев мамино испуганное лицо, папа обернулся. Из-за поднявшегося ветра Майкл не мог услышать, что ему кричат, не знал он и о том, какая опасность ему грозит. Он просто не хотел отпускать змея.Мы все это видели, папа — на бегу, мама — стоя, я — сидя на покрывале. Наверное мне никогда не удастся забыть тот момент, когда проволока коснулась провода. Чтобы лучше удержать, Майкл обеими руками в нее вцепился. Если честно, я практически ничего не помню. Помню, что мне очень хотелось засмеяться, потому что все это шутка, все это неправда, не имеет право быть правдой... Я ведь права, да? Это просто сон... Кошмар, от которого так сложно пробудиться... Но самое страшное уже было, значит пора проснуться? Или... самое страшное впереди?.. Кажется, я потеряла сознание. Но ненадолго. Когда я очнулась, то увидела бегущую маму, а папа стоял на коленях около... Трава слишком высокая... Майкла убило мгновенно. Надеюсь, он не почувствовал боли. Но то, что было дальше... Ему было всего семь лет. Он хорошо учился в школе и готовился пойти во второй класс. У него было много друзей. Все они пришли на похороны. Я уже не помню каким образом мы их организовали — вроде помогла мамина подруга. У меня перед глазами все время стоял белый туман. Не знаю, изменилось бы что-нибудь, если бы я уделяла хоть немного внимания родителям в то время. Но я ничего не замечала вокруг. Отец винил во всем себя. Он ходил и повторял: «Проволока, проволока... почему именно проволока?..» — это я услышала, когда однажды ненадолго очнулась, но потом я снова погрузилась в свой транс. Папа по натуре был сильным человеком, он, что называется, выбился «из грязи в князи», хотя наверное это прозвучит слишком... неправильно по отношению к нему. У этой поговорки негативное значение, а он... Снова мой бред... Я постораюсь сосредоточится. Вообщем он сам сделал свою жизнь, своими руками построил счастье... Он не мог простить себе, что собственными же руками это счастье и разрушил. В том самом гараже осенним дождливым вечером мой отец повесился на проволоке. Она прорезала его горло и застряла на позвоночнике. Его нашла мать. Ее рассудок не выдержал. Она взяла в руки дрель и высверлила из головы все свои мысли. Я не ходила в гараж. Я вообще не выходила из дома. Только на третий день, когда я поняла, что мама с папой уже не вернутся, я набрала первый попавшийся в памяти телефона номер и попросила придти. Не помню, кто именно это был. Он вызвал всякие службы вроде полиции или чего-то еще... Не помню.Самоубийство родителей не самым лучшим образом сказалось на моей психике. Но это было только началом моих несчастий. Внешне я тоже сильно изменилась: я и раньше была стройной, а из-за всего произошедшего стала прямо кожа да кости. Ветром сдуть может. Глаза из светло-зеленых превратились темно-болотные. Веки всегда полуприкрыты, взгляд пронизывающий, холодный, бросающий в дрожь... Но(Однако) это естественно. После смерти моих родителей, наш семейный адвокат стал решать мою судьбу. Я тогда мало чем отличалась от призрака, поэтому он даже не пытался спросить чего я хочу. Да я и не хотела ничего. Хотя где-то на краю сознания я все же надеялась, нет, я была уверена, что меня удочерят (возьмут к себе) какие-нибудь мамины или папины друзья. Ведь все они так жалели меня на похоронах... Я этого не помню. Адвокат сказал. Но все они, (все, представляете?) отказались от меня словно от грязного щенка. Но я их не виню. Кому нужен такой маниакально-депрессивный ребенок, как я? Родственников у меня тоже не осталось. Папа рос без отца, его мать трудилась всю жизнь, чтобы обеспечить ему хорошее образование и умерла несколько лет назад. Я ее помню, а Майкл нет. У мамы родители умерли давно, даже я их не помню. Еще у нее был старший брат, но он умер два года назад от рака легких. Когда-то у него была жена и сын, но она ушла к другому мужчине. Вышла за муж, забрала ребенка и уехала за границу. Теперь ее не найти. Но если бы и нашли, я ей — седьмая вода на киселе — никто... Я никому не нужна. Это больно. Так думать. Даже наш адвокат — единственный оставшийся родной человек на земле — относился ко мне как к вещи, нежели человеку. Я для него была обузой, поэтому он поскорее хотел куда-нибудь меня пристроить. Ему сделали какое-то очень выгодное предложение, и он готовился переезжать в другой город. Этот адвокат торопился поскорее разобраться со мной и передать все наши дела своему помощнику или приемнику... не помню... Я проходила психологический тест. Со мной разговаривала дородная женщина с большим цветастым платком, намотанным на короткую шею. Психолог. Она в подметки не годилась моей маме. Кажется, я сказала это вслух. Туман в моей голове не собирался рассеиваться. Меня определили в детский дом для детей с легкими психическими отклонениями при церкви святого Георгия. Я запомнила название. Это хороший знак. Наверное... Все это я вспоминала пока ехала в машине адвоката в этот детский дом. Мои вещи поместились в двух чемоданах, один из которых лежал в багажнике маленькой "Тойоты", другой стоял рядом со мной на заднем сиденье. Адвокат сказал, что все наше имущество, кроме маминой машины, которая была взята в кредит, переходит мне, как единственной наследнице, но распоряжаться я им смогу только после совершеннолетия. Меня это не волновало. Я бы не хотела возвращаться в наш дом, нашу квартиру. Там все «наше», там нет ничего «моего». Возможно к восемнадцати годам я справлюсь со своим горем и смогу вновь взглянуть на все те вещи. Но не сейчас. Небо такое серое и хмурое, в воздухе пахнет грозой. Теперь я боюсь гроз. Наверное она буднт последняя в этом году. Хорошо. Мы подъехали к высокому зданию в готическом стиле из темно-серого камня. Поднялись на высокое крыльцо. Адвокат нажал на дверной звонок, послышался гулкий густой звук, эхом прокатившийся по пустым запутанным коридорам... Мне плевать...на то, где я...с кем...Туман еще не скоро рассеится...