2. (1/1)

Тарасов после тренировки кивком головы Валеру подзывает, долго ведёт по пустым коридорам ледовой арены, толкает потертую дверь кабинета. Командует сухо — садись, сам отходит к шкафчикам, возится, звякает. Валера быстро понимает, что не чай делает, и правда — Анатольвладимирч ставит перед ним остро пахнущую рюмку. Так же сухо: пей, и потом ещё: теперь рассказывай.— Что рассказывать? — спрашивает Валера, глядя в полированную столешницу с длинными царапинами от расстановок, выползших за грани поля с фигурками. Валера прекрасно знает, ч т о, но упрямится, как молодой бычок.— Не знаю, Валера, — отвечает Тарасов. У него раздраженный голос человека, делающего нелюбимую, но нужную работу. — А только если хоккеист твоего уровня на тренировках как лапша, ему есть, о чем рассказывать.— Виноват, исправлюсь. Можно идти?— Нельзя. Пей ещё. В семье проблемы? — Валера качает головой. — Болеет кто-то? Деньги нужны?— Нет.— Влюбился, что ли?Валера без напоминаний пополняет себе рюмку и пьёт. Тарасов снимает очки, протирает краем кофты.— Молодо-зелено. Валера, от того, что девочка на тебя не смотрит, не умирают, что бы там в кино ни снимали...— Анатольвладимирч. Не надо.Тарасов очки надевает, смотрит всё равно не через, а над, спустив на самый кончик носа; взгляд пронзительный, как рентген.— Что, всё серьёзно?— Серьёзнее некуда.— Тогда пей ещё. И рассказывай.— А вы на меня куда следует не настучите?Если бы не три рюмки, Валера бы так прямо не брякнул, но Тарасов знал, что делает. Наверное, теперь не рад. Вон как надулся, маленький злой воробей, наклоняется угрожающе.— Что ты несёшшшь, Ва-ле-ра?— Я вам вопрос задал, вы не ответили.— По лицу бы тебе за такие вопросы настучать!Бьёт не по лицу, а по столу кулаком — Валера даже не вздрагивает, привычный к тарасовским вспышкам. Потом уходит. Открывает дверь, выглядывает в коридор. Запирает дверь на ключ — никогда так не делал при Валере. Возвращается. Бросает на бутылку взгляд, но не берет вторую рюмку. Правильно, кто-то должен сохранять трезвую голову.— Ну?Валера пожимает плечами.— А вам нужны детали? Ну, люблю. Да, мужчину, вы же уже поняли. Знаю, что статья, не дурак, не стращайте. Из команды не погоните?— Ты свихнулся, Харламов?— Вы опять не ответили.— Нет, Валера, не погоню! Что за... — шипит, перейдя на полушепот. Боится. Валера тоже боится. Наливает себе ещё, но храбрости это ему никогда не приносило, только моральное отупение, как будто ватой всего набили.— Он старше меня. Дольше в спорте, и просто умнее и лучше, — говорит в пустоту. — И много для меня сделал, наверное, не меньше, чем мои родители. Я ему по гроб жизни буду обязан.Тарасов странно как-то, рвано выдыхает, и заговаривает вдруг ласково и бодро, как с ребёнком, которому говорят, что укол это как комарик укусит:— Ну видишь, ты сразу любовь да любовь, а сам про что? Это же уважение, благодарность...— Анатольвладимирч, — перебивает Валера, всё ещё пялясь в стол. — От благодарности по три раза на дню в душ не бегают. Извините. Можно идти?Тарасов снова не бьёт его по лицу и даже не выставляет за дверь. Жаль.— Нельзя. Пей. И что ты собираешься делать?— Ничего, — пожимает плечами Валера.— Ничего?В голосе Тарасова такое искреннее удивление, что Валера всё же поднимает взгляд, смотрит почти обиженно, мол, вы меня за дурака совсем держите, за мальчика, за тупое приложение к клюшке?— Анатольвладимирч, это статья. Даже если я готов рисковать, зачем это уважаемому человеку, мастеру спорта, заслуженному тренеру, женатому, в конце концов, человеку?— Что, прям вот так подумал и решил молчать и чахнуть? Ты, Валера Харламов, испанский тореадор? — Валера не понимает, почему Тарасов звучит так недоверчиво, как будто Валера ему врал хоть раз, как будто он Валеру насквозь не видит своими чёрными глазами. И становится ему от того как-то зло, хоть опять круши клюшкой полки. Хоть на сломанной ноге прыгай, хоть самому себе дышать запрещай — не похвалит, как будто все железные.— Ну не сразу, конечно. Сначала там что-то повыдумывал себе, понадеялся, планов настроил. Кубок ему из Канады привёз. Потом думаю — если уж кубок не помог, тогда совсем никак.Молчит Тарасов. Валера смотрит ему в пуговицу на кофте, повисшую на одной нитке, и никак не выше.— Теперь можно идти, Анатольвладимирч?