Глава 15 - 1976. (1/1)

1976.?Генерал! К сожалению, жизнь?— одна. Чтоб не искать доказательств вящих, нам придется испить до дна чашу свою в этих скромных чащах: жизнь, вероятно, не так длинна, чтоб откладывать худшее в долгий ящик…*** Для переживших великий блеф жизнь оставляет клочок бумаги?*В полутемной тренерской гулял сквозняк, а за окном, жутко завывая, бушевала непогода. Лило как из ведра, ветер швырял в стекла капли дождя, оставляя мокрые следы на подоконнике. Тарасов специально не закрывал форточку?— от усталости и едкого табачного дыма резало глаза, отчего на работе сосредоточиться было все сложнее. Тренерская?— чужая, холодная и захламленная почти не раздражала, так же как и необходимость гонять не своих парней, а подрастающую сопливую мелкоту. В них он вкладывался так же, но острее ощущал возникающую стену непонимания. Для детей он был просто ?строгим дядей тренером?, который показывал то вертолетики, то еще что-нибудь подобное, иногда веселое, а иногда обязательное и потому скучное.Фигуры на шахматном поле давно слились в нечто непонятное, а раскрытая тетрадь перед глазами забавляла кривыми строчками. Глядя на них исподлобья, прищурившись, Анатолий Владимирович воображал, что написанное?— как дорога где-нибудь в горах Абхазии, скакало то вверх, то вниз. А смысл торопливо начерканных слов упорно ускользал. В голове у Тарасова было совсем другое. Точнее, другой.Признаваться в этом было неловко, но Тарасов откровенно скучал по своим ребятам. По своей сборной. А главное, по Валере. Его-то не хватало сильнее всего. Однако в Харламове и заключалась главная проблема?— после того странного разговора, разбередившего душу слишком глубоко, видеться с Валеркой Тарасову казалось преступлением. Капитуляцией. Пораженческой позицией. И принятием того, что они оба совершенно сдурели. Два повернутых извращенца, лишенных понятий о морали. Ломать собственную жизнь, пускать под откос все, чего добился сам Валера, рушить судьбы его близких, Анатолий Владимирович не собирался. Да, он относился к своему ученику не совсем по отечески, но пока еще мог отдавать себе отчет в действиях и последствиях. Гипотетическая потеря репутации, любимой работы, тюремное заключение где-то на севере, принудительное лечение в психиатрической лечебнице лично для него не пугали в полной мере. Гораздо сложнее было признать тот простой факт, что он, разменяв шестой десяток, смог вызвать у молодого вроде бы неглупого парня такие чувства. Абсурдно выглядела горячность Валерки, утверждавшего о том, что без него ?совсем не получается?.?Валера, что же ты творишь… Зачем? Что ты себе там надумал, раз признался в том, что по сути дела, говорить никому нельзя? Что?.. Где мои пятьдесят восемь и его двадцать восемь? Молодость, силы, азарт, желание жить? У него-то все еще впереди, все будет, а я… Преступление в чистом виде?— купиться на то, что меня можно любить и хотеть. Харламов не такой человек, но всякое может быть… Вдруг решил таким образом блат заработать? Стоп, о чем это я… Я ж не баба, чтобы мне глазки строить и в чувствах признаваться. Совсем сдурел на старости лет. Все, хватит. Никакого Валеры Харламова, никаких посторонних мыслей. Ничего не было. Валерка просто лечит ногу в госпитале, а я делаю то, что умею… Тренирую. Буду жить, пока могу?— работать, мелкоту гонять… Авось и вырастет что. А Валерку надо в чувство привести. Нельзя нам. Даже если очень хочется?— нельзя?,?— Тарасов уговаривал себя, пытался достучаться до себя же, воображая ужасы, кары и мучения, которые последовали бы после одного его намека на согласие.Да, к стыду самого Анатолия Владимировича, он представлял, какие нравы царят среди власть имущих?— среди них и мужеложество?— о, ужас! —?не являлось чем-то из ряда вон, однако простое правило действовало вовеки веков. Что позволено Юпитеру, то недозволено быку. Их, простых смертных, в случае намека на связь, могли и приговорить к высшей мере.—?Чаю надо,?— пробормотал себе под нос Анатолий Владимирович, успевший сбиться со счету, который раз за день он ставил греться воду. После чего поднялся с неудобного жесткого стула и прошел к окну. Закрыл форточку, задернул пыльный серый тюль, потянулся до хруста в позвоночнике, подавляя желание остаться здесь и на ночь?— в углу тренерской стоял видавший виды, ?убитый? годами продавленный диван. На нем вполне можно было переночевать, а утром уже привычно заварить новую кружку чая, выпить его, не чувствуя вкуса, чтобы потом вернуться на лед к ребятам.?Это все какое-то сумасшествие. Где мы свернули не туда? Когда все успело так поменяться… Черт его знает. Но лучше бы не встречался мне тогда товарищ Харламов. Лучше бы…?,?— продолжая ?аутотренинг?, Тарасов включил кипятильник в розетку и присел на край стола, грея вечно холодные пальцы под теплым жилетом. Как бы ни хотелось ему верить в то, что тепло, появляющееся в груди при виде Валерки так легко можно вычеркнуть, подсознательно он понимал?— это невозможно. И это пугало.* * *Спустя две недели после разговора в больничном парке, Валера окончательно понял, что отныне будет врать, притворяться, лгать, лишь бы иметь возможность общаться с Тарасовым, быть рядом, тренироваться у него. Решение далось непросто, но другого выхода он не видел. Гораздо сложнее было отказаться от человека, заменившего и друзей, и сердечные привязанности, и все то, что называлось ?жизнью вне хоккея?.Поэтому, вместо хандры и жалости к себе, Валерка решил во что бы то ни стало как можно быстрее вернуться на лед. Ни один раз он вспомнил добрыми словам парней, принесших ему тренажер?— он так изматывал себя тренировками, что к отбою сил на рефлексию не оставалось. Едва голова касалась подушки, засыпал, а утром к шести часам снова был готов к процедурам и занятиям спортом.Однако боевого настроения Харламову хватило ненадолго. В один из дней, почему-то в середине недели, к нему заявился Гусь?— как водится, с пакетом осточертевших апельсинов, каким-то сладостями в бумажном пакете и новостями. Сашка застал его в конце тренировки, пытающимся отдышаться. Строгая медсестра, сунувшаяся было следом за Гусевым быстро ретировалась, почему-то смущенно покраснев. То ли Гусь так на нее повлиял, то ли умоляюще-грустный взгляд самого Валерки?— ему хотелось поговорить с другом с глазу на глаз.—?Ну, как ты тут?—?Как-как… Карабкаюсь. Спасибо, что притащили мне махину эту. Без нее я бы… —?Валера развел руками. —?Слушай, Гусь, а ты чего так рано? У нас же тренировка сейчас.—?Да нас раньше отпустили,?— Сашка, выкладывающий на стол фрукты отмахнулся.—?Это не похоже на Тарасова,?— сбитый с толку Харламов криво улыбнулся. —?Или…—?А кто сказал, что у нас Тарасов? Его же сняли,?— начал было Гусь, но осекся, глядя как меняется лицо Валерки прямо на глазах. —?Ой… Мне же нельзя, Валерка, прости, но мне нельзя было этого говорить! Я поклялся.—?Нахера молчали? А? Почему не сказали, Саш? Мы же друзья, не?—?Да там дело такое, ты не кричи только,?— Гусев присел на койку друга, чувствуя себя виноватым.—?Какое?—?Тарасова сразу после матча со Спартаком сняли, он… В общем, плохо там все было. Сейчас к детям поставили. Он сам просил тебе не говорить, Валер. Думаешь, мы стали бы?..—?Ясно.Валера помолчал, собираясь с мыслями. Сейчас их болезненный разговор двухнедельной давности приобрел иную тональность.—?Сашка, а как у тебя ну… на личном?—?А че? Нормально все,?— Гусь обрадовался смене темы и зачастил. —?Светка у меня такая умница, понимаешь… И в кино, и на дачу, и с ночевкой… Мы расписаться хотим, после Канады.Харламов помрачнел при упоминании заветной для него мечты.—?Да чего ты? Успеешь, вылечишь ногу, и вернешься. Бобров тебя пробьет обратно в сборную,?— Сашка отмахнулся. —?Сам скажи лучше, как у тебя с Ирой. Приходит?—?Приходит. Но у нее учеба, работа. Недолго сидит.—?Все равно молодец.—?Саш, а… Вот что для тебя любовь?—?Любовь? —?Сашка почесал в затылке.—?Это когда интересы схожие, когда тебя уважают. Ну и… Когда поцелуи. Когда… Ну сложно это, сам, короче, понимаешь. А чего? Сомневаешься в Ирине?—?Нет, это я так, просто спросил.—?Ладно, Валер, не кисни. Все образуется, и с Ирой, и с ногой. Парни велели тебе приветы передавать,?— Гусь поднялся на ноги. —?Жуй витамины, и не теряй духа. В конце концов, ЦСКА мы или где?—?Или где,?— одними губами улыбнувшись, Валерка поправил висящее на плече полотенце, сырое от пота. —?Давай, Сань, беги. Нашим привет передавай.—?Выздоравливай,?— подмигнув на прощание и утянув один апельсин, Гусев ушел. А Валера как-то некрасиво сгорбился на стуле, закрывая лицо ладонями. Сейчас ему было очень больно от осознания, что он не смог поддержать, помочь дорогому человеку в особенно сложный для него момент. Отчасти усугубив и без того тяжелый период?— он начал понимать, сколько нервов потратил Тарасов, поддерживая и его в том числе.