14 апреля 2XY9 года. 16 часов 54 минуты. (1/1)

- Брэндон, ужинать! - слышу я, сквозь музыку в наушниках. Я чуть сдвигаю наушник и прислушиваюсь к грохоту на кухне.- Грейс, Табби, Милли! Ужин готов! - звонкий голос матери разносится по всей квартире и ему в ответ раздается нестройный хор голосов моих сестёр - Да, мамочка!- Брэндон! - снова повторяет мать, но я не отзываюсь. Я лежу на узкой кровати в своей комнате. В комнате, переделанной из ниши для платяного шкафа. В комнате, с тонкой ширмой вместо двери. В комнате, настолько тесной, что здесь находится только кровать. В комнате, где нет ни одного окна. В СВОЕЙ комнате.- Брэндон, еб твою мать, ИДИ УЖИНАТЬ!Я тут же соскакиваю с кровати, и направляюсь в кухню. Останавливаюсь в дверях и наблюдаю, как мать с ловкостью профессиональной официантки из закусочной напротив, держит одной рукой три тарелки и накладывает туда еду. Я сказал еду? Забудьте. То, что мать вываливает из огромной кастрюли, стоящей на плите, вряд ли можно назвать едой.- Тебе не кажется, мама, что когда ты говоришь "еб твою мать" - ты признаешься в собственном недотрахе? - спрашиваю я.Рука матери, которой она держит ложку, на секунду замирает над тарелкой, а потом вновь продолжает свою работу.- Да, Брэндон, - голос матери ровен и спокоен. Из ее движений исчезла порывистость и живость. Она всегда начинает походить на механическую куклу, как только видит меня, или слышит мой голос. Будто одно моё присутствие лишает ее жизненной энергии и из тридцатидвухлетней ещё не очень потрепанной женщины она превращается в бездушного, без эмоционального андроида.- Я не хочу есть, мам, - говорю я, наблюдая, как она расставляет тарелки на столе.- Да, Брэндон, - отвечает мне мать, возвращается к плите, из кухонного шкафчика достаёт три новые тарелки, и вновь принимается вычерпывать из кастрюли "ужин", раскладывая его по тарелкам.Я отлепляюсь от дверного косяка, обхожу стол, подхожу вплотную к матери, несколько секунд гляжу, как она шмякает на тарелки то, что у других хозяек, было бы картофельным пюре. Плохо размятая, разведенная на очень малом количестве воды мерзлая, синюшная картошка, оказывается ещё и плохо очищенной - я вижу, как с ложки свисает кусок кожуры, и ору на ухо своей матери:- Ты, что, глухая? Я же сказал, что не буду жрать!Рука матери вновь застывает на секунду, но на этот раз уже в кастрюле. Удар сердца, и на последнюю пустую тарелку плюхается серо-бледно-желтая субстанция.- Да, Брэндон.Я со стоном утыкаюсь лбом в плечо матери. Моя мать меня просто не замечает. Она никогда не орёт на меня, она никогда не поднимает на меня руку. Она заботится обо мне, она знает, что у неё есть я, но только пока я не попаду в поле ее зрения. Только пока она не услышит мой голос. Иногда я даже попадаю под мимолетную ласку. Когда она, задумавшись о чем-то, проходит мимо меня, то ее рука даже может потрепать меня по волосам. Погладить плечо. А если ее в тот момент одновременно тормошат три моих сёстры, наперебой рассказывая о своих проблемах, то я даже могу получить поцелуй в щеку. Главное молчать. Главное не попадаться на глаза.Мать нервно дергает плечом:- Отвали, Брэндон, не мешай.Она вновь становится живой и деловитой. Я вздыхаю и вновь занимаю своё стратегическое место в дверном проеме.

Не помню, как давно это началось. Может быть, так было с самого моего рождения, не знаю. Помню, только, как в один прекрасный день понял, что если обращаться к матери с какой-нибудь просьбой или вопросом, то в ответ можно услышать только "Да, Брэндон." Ну иногда ещё и "Хорошо, Брэндон".

"- Мам! Я не могу застегнуть сандалик!- Да, Брэндон, - отвечает мать, и продолжает мыть посуду.- Мам, я упал и разбил коленку!- Да, Брэндон, - мать даже не поднимает голову от вышивки.- Мама! Я получил пятерку по математике!- Хорошо, Брэндон, - а нож ни на секунду не перестаёт разделывать тушку синюшной птицы".Сначала я ничего не понимал. Сначала я боялся маминой реакции на меня. Пытался, молча ждать, когда же ее подсознание отреагирует на сына и она, походя и деловито, застегнет мне сандалик, помажет разбитую коленку зеленкой, потреплет волосы в знак одобрения. Все это срабатывало до тех пор, пока я не вырос. Когда же из-за роста мне стало затруднительно прятаться на периферии ее зрения, я решил вести себя по-другому. Я начал демонстративно разговаривать с матерью, в глубине души надеясь, чтоона когда-нибудь все же обратит на меня свое внимание. Надежда так и умерла моей душе, и теперь, я просто забавляюсь, слушая, как на всю ту ахинею, которую несу я, мать постоянно отвечает "Да, Брэндон". Я могу говорить ей в лицо откровенный бред, мерзкие пошлости, выдумки и правду про нашу семью, и она всегда ответит "Да, Брэндон".Это забавляло.Если я хотел позлить сестру, я спрашивал мать: "Мам, а, правда, что Табби дура?" - "Да, Брэндон".Это было удобно.Если мне нужны были деньги, я мог стянуть из ее кошелька двадцатку и в лоб задать матери вопрос - "Ты не против, если я одолжу у тебя немного денег?" - "Да, Брэндон".

Это было практично."Мам, пусть Грейс постирает мои трусы" - "Да, Брэндон".Яслыл самым любящим парнем во всей округе."Я же очень тебя люблю, мамочка?" - "Да, Брэндон".Я был самым честным парнем во всей округе."Мам, ты же не будешь ругаться, что я разбил окно мистера Холли" - Хорошо, Брэндон"."Мам, я стану космонавтом" - "Да, Брэндон". "Мам, Грейс сосет у всех парней с нашей улицы". - "Хорошо, Брэндон". "Мама, можно мне ограбить банк?" - "Да, Брэндон". "Мам, Милли хочет потрогать мой член! Ты разрешаешь?" - "Да, Брэндон". "Мам, ничего, что отец трахает нашу соседку?" - "Да, Брэндон". "Мама, Табби собралась жрать дерьмо!" - "Хорошо, Брэндон".

"Мама, ты меня любишь?" - "Да, Брэндон"."Мама, ты хотела бы меня убить?" - "Да, Брэндон"."Мама, ты когда-нибудь станешь нормальной?""Да, Брэндон"."Мама, ты трахалась со своим отцом?""Да, Брэндон".А ведь, она не всегда одинаково реагирует на мои слова. Иногда ее "Да, Брэндон" слышится в ответ моментально, иногда пауза длиться в секунду, а иногда прежде чем я слышу ее голос, проходит томительная вечность длинной в три удара сердца. И эта пауза - самое мучительное, что есть в моей жизни. Потому, что я надеюсь. Потому, что я жду. Надеюсь, что мои слова дошли до неё. Жду, что в ответ услышу "Не говори ерунды, Брэндон", "Ты засранец, Брэндон", "Иди делать уроки, Брэндон".Жду и надеюсь. Точнее, ЖДАЛ и НАДЕЯЛСЯ.

А мать все так же снует вокруг обеденного стола. Мечется от буфета к плите. Расставляет на столе стаканы. Выкладывает вилки. Шлепает рядом с каждой тарелкой по паре бумажных салфеток. У неё всегда так. Сначала она зовёт нас к ужину. Потом накладывает еду на тарелки. Потом ставит на стол столовые приборы. И только после этого добавляет на стол приправы, соусы, салфетки. Именно так. Так и никак иначе.

Я смотрю на мать и думаю о том, что она дура. Дура, потому, не замечает меня.

Вся наша семья знает, что мать дура, потому, что неправильно накрывает на стол и не умеет готовить.

Весь наш дом знает, что Эллис Фишер дура, потому, что не оправдала надежды своего отца.

Ей было уготовано будущее, о котором только и могут мечтать в районе. Ее отец, мой дед, Саймон Майлз, профессор Оукенфельдского университета и главврач районной больницы был пробивным человеком. Он смог добиться того, что бы дочка поступила после окончания колледжа в университет, где преподает ее отец. А после университета ее ждало тепленькое и высокооплачиваемое местечко в районной больнице.

Все посетители закусочной напротив знают, что Эллис Фишер дура, потому, что испортила жизнь своему мужу.

К деду часто приходили ученики на дом. Их не пугал Район. Дед был учителем от бога. Его время стоило денег. Его обучение стоило того, чтобы приезжать в эту часть города. Отец был одним из лучших студентов. Он часто появлялся в квартире Майлзов. В этой квартире. И Эллис, безнадежная дура Эллис, соблазнила этого парня, только потому, что он не был жителем этой части города. Она надеялась, что сможет сбежать из Района.Когда Саймон Майлз узнал, что его дочь беременна, она была уже на седьмом месяце, и делать аборт было уже поздно. Саймон хотел, что бы Эллис осталась матерью-одиночкой. Саймон не хотел испортить жизнь своему лучшему студенту. Саймон не хотел такого будущего для своей семьи. Но Эллис, глупая, наивная Эллис, пришла в дом Шона Фишера и рассказала его родителям о своей беременности. Она надеялась выйти замуж за Шона и уехать из своего Района. Но родители выгнали Шона. Родители лишили его материальной поддержки. Родители перестали платить за учёбу в университете. Шон Фишер женился на Эллис Майлз, переехал из своего элитного дома в Сан Бич Сайд в квартирку Майлзов. И благодаря усилиям тестя смог устроится на работу в местный морг.Вся улица знает, что Эллис Фишер дура, потому, что довела до самоубийства свою мать.

Анна Майлз, тихая и спокойная дочь иммигрантов считала, что ей чертовски повезло в жизни. У неё был отличный муж и красивая дочь. Несмотря на то, что сама Анна всю жизнь проработала официанткой в закусочной своего дяди, она ликовала в душе, зная, что ее дочь ждёт более блестящее будущее. Когда жепятнадцатилетняя Эллис забеременела, Мир Анны рухнул. Она перестала разговаривать с дочерью. После рождения Грейс, все, что сделала Анна, это попросила хозяина закусочной взять Эллис на работу. Когда же через год после родов у Эллис живот вновь полез на нос, Анна Майлз тихо вернулась домой после ночной смены в закусочной, приготовила завтрак мужу и зятю,первый и единственный раз в жизни поцеловала свою годовалую внучку, а потом выпила упаковку Люминала.Весь квартал знает, что Эллис Фишер дура, потому, что родила четверых детей.Вторые роды принесли чете Фишеров близнецов Таббиту и меня. А ещё через три года посетители закусочной вновь могли любоваться огромным животом Эллис. После рождения Милли, Саймон, воспользовавшись своим статусом главврача, настоял на том, что бы Эллис сделали перевязку фаллопиевых труб. Саймон сам присутствовал на операции. Саймон сам удостовериться в том, что Эллис не сможет больше родить. Возвращаясь домой, Саймон намеренно не справился с управлением автомобиля и его чёрный Плимут вытаскивали из грязной водыреки Юккон спасательным краном.Весь район знает, что Эллис Фишер дура, потому, что она мечтала покинуть Район. Она мечтала покинутьDead End. Она мечтала покинуть то место, откуда дорога ведет, только на кладбище."Мама, ты дура!" - "Да, Брэндон".***Я получаю отменный тычок в спину, и чуть не валюсь на кухонный стол.- Не стой на дороге, придурок! - мимо меня проходит моя старшая сестра Грейс.Мои выставленные для подстраховки моего тела руки, чудом не попали в расставленные на столе тарелки, а моё лицо чуть не устроило рандеву с тем дерьмом, которым нас решила попотчевать сегодня мать. Мой живот повстречался с верхней перекладиной высокой спинки деревянного стула, а мои ноги расставлены на ширину плеч, что бы удержать равновесие.Я чувствую, как нежные пальчики легко касаются моего откляченного зада.- Мм, братик, ты уже осваиваешь позу, в которой будешь стоять по жизни?Милли, моя младшая сестра.Я получаю пинок под зад, отчего вновь чуть не втыкаюсь носом в тарелку.- Идиот!А это уже моя сестра близнец Табби.Хлопает входная дверь, а я все ещё стою, опершись руками на стол. Медленно, очень медленно, я начинаю прогибаться в спине, но тут же получаю сильный шлепок между лопаток.- Брэндон, ты опять в одних трусах?Отец вешает свой пиджак на спинку стула.- Брэндон, немедленно оденься! - моментально раздается голос матери, которая переливает из кастрюли какую-то дурно пахнущую подливу в глубокую фаянсовую миску.Я распрямляюсь и улыбаюсь своему отражению в зеркальной дверце шкафчика, что висит на стене напротив. Да, на мне нет ничего кроме красных, растянутых боксеров. Ничего, если не считать плеера, заткнутого за резинку трусов, наушники от которого сейчас болтаются на моей шее. Ничего, если не считать красной банданы с белым цветочным рисунком у меня на голове.Мать как раз поворачивается от плиты, что бы поставить миску в центр стола. Наши взгляды встречаются, и я говорю:

- Мне очень жарко, мама. Я и так проявил должное уважение к своим сестрам, и не сажусь за стол абсолютно голым. Ты ведь, разрешаешь?

- Да, Брэндон.И я с победным видом опускаюсь на свой стул.Примечание:Погода сегодня солнечная с лёгким налетом обыденности.