Часть 3 (1/1)

Снаружи шатра послышался хруст снега и Бату-хан резко сделал большой шаг от Коловрата. Сразу же после этого в шатёр вошёл Субэдей и хан, недовольно рыкнув, не задав ни одного вопроса, покинул шатёр. Выходя всё-таки приказал Евпатию оставаться на месте. Мужчина долго не мог прийти в себя и соориентироваться. Только через минуту до него дошло, что хан ушёл, тогда он, наконец, отлип от колонны, в которую крепко вцепился руками чуть ранее. Временно разместившись на подушках, которые были разложены по всему шатру, он задумался. В голове у Коловрата было полно разных мыслей и он пытался ухватиться хоть за одну, но безрезультатно, его мозг просто отказывался думать, а глаза застилала пелена. Дав себе пару посщёчин чтобы не уснуть окончательно, он просидел ещё несколько минут, после чего его тело перестало слушаться и мужчина провалился в сон. Холод, вокруг только темнота. Что со мной произошло? Где я? Глаза пытаются выискать хоть что-то — но безуспешно. Крики. Люди. Предсмертные крики... Люди гибнут вокруг меня. Знакомые мне лица. Развалины дома. Мой дом? Семья? Боль в висках усиливается. Задаюсь одним и тем же вопросом, где я? Руки. Кто-то пытается дотянуться до меня? Кто ты? В ответ молчание, звуки резко прекращаются, а на их место приходить давящая на уши тишина. Кто-то рядом... Надо вставать... Только бы... Коловрат резко вскочил, но запутавшись в собственных ногах, рухнул обратно на гору из подушек. На него мгновенно обратили внимание с десяток пар глаз. Прямо перед ним стоял хан Батый. У хана был снег в шелковистых, чёрных, как смоль волосах, ещё не растаявший на одежде. Два глаза-омута пристально осматривали мужчину с ног до головы. Одним жестом, стоящий перед ним мужчина, приказал выйти всем из шатра, и те, не смея медлить и злить хана — моментально удалились. Евпатия содрогнула судорога, перед глазами стояла битва, кровь была повсюду, это его кровь? Через пелену собственных мыслей почувствовал прикосновения. Кто-то настойчиво пытался усадить мужчину, а может и просто заставить очнуться. Он не мог разлепить вновь закрывшиеся глаза. Попытки встать тоже не увенчивались успехом. Наконец, собравшись с силами, бравый войн резко открыл глаза и вскочил. От таких действий голову свело резкой болью, сильнее той, что ещё с пробуждения была с ним. Евпатий, наконец, огляделся. Никакой крови, никаких разрушенных домов, только мужчина с длинными угольно-чёрными, как смоль, волосами. Хан Батый. Но не тот, который приютил несчастного Коловрата, когда его предали братья по духу, а который приказал разорить Рязань, которого сам Евпатий вместе с дружиной умудрился заставить развернуть всё войско против них. Взревев похуже дикого зверя он ударил Хана ногой и выбежал из шатра, где его встретили порывы сильного ветра в перемешку со снегом. Рядом стояли два рослых ордынца, охраняющих вход в шатёр. Они сразу же попытались остановить мужчину, схватив его за плечи, но тот был не так прост. В немой ярости он попытался атаковать, но получилось лишь ухватиться одному за шиворот и рывком потянуть вниз. Ордынец на мгновение дал уронить себя на колени, но в следующую секунду уже пригвоздил Коловрата к земле, крепко удерживая руки десятника. Второй тоже не отставал и навалился мужчине на ноги, лишая возможности двигаться. Всё это время ордынцы кричали что-то то-ли на русском, толи на своём, родном, но Евпатий не разбирал их речь. В ушах стучала кровь, воспоминания всё продолжали наваливаться со страшной силой. Резко выдохнув, Коловрат сделал рывок, чем смог оторвать одного из мужчин от себя, и сразу же пнул того в лицо ногой, а потом перекувыркнувшись отшвырнул от себя второго, и тот приземлился на повозку. Вокруг уже собралось много народу, а несколько приближенных к хану, проигнорировав Коловрата и оставляя его на своих подчинённых, вбежали в шатёр. Там им представилась весьма нехорошая картина. А именно: их великий хан с разбитым носом и губой. Он был частично спокоен, никаких резких телодвижений. Батый спокойно встал, вытер кровь принесённым поданными платком, и приказав схватить и повязать десятника, отошёл. В его глазах плескалась ярость, было действительно неприятно, даже в какой-то степени обидно, а за порогом шатра только-только начали стихать крики и боевые кличи. Бату-хан облизнул разбитую губу, и послал оставшегося целителя вон, не забыв приказать сообщить ему как Евпатий очнётся, и запретил с ним говорить. Травник лишь хмыкнул, поклонился хану и вышёл.