where you hold me tight (2/2)
Улыбка Артура становится чуть шире, чуть искреннее. Он поднимает руку, чтобы уже знакомым жестом отвести волосы с его лба, кончиками пальцев проследить линию брови и бьющуюся на виске жилку.
— Не самая лучшая идея, — эхом вторит он. — Но и не самая дурная.
Мелегант знает, что Артур говорит уже не о вине, о них, о каждом поспешном и необдуманном шаге, что может закончиться только большей болью, и все-таки…Все-таки, Мелегант не может представить мучения ярче, чем то, в котором жил эти годы, не может представить, как даже ложная надежда может быть более жестокой, чем существование без нее — даже если Артур ошибся, если никогда не сможет найти в себе чувств к такому, как он, ему останутся хотя бы эти мгновения…
Он выпускает из пальцев пустой кубок, что с глухим стуком падает на пол, делает шаг вперед, почти утыкаясь Артуру в грудь. Дрожит, когда тот смыкает объятие, привлекает его ближе и прижимается щекой к виску.
Горячая ладонь ложится на его затылок, и осторожные, ласковые пальцы перебирают спутанные пряди волос. Мелегант вдыхает запах Артура — пыли и пота, хмельной сладости и горечи трав. Он представлял его так часто, но реальность ярче и пьянит не хуже вина.
Обернув руки вокруг его талии, Мелегант утыкается носом в его шею и закрывает глаза, всего лишь раз, всего лишь на несколько мгновений позволяет себе не стыдится слабости, но наслаждаться ею.
— Я хотел сказать тебе, — бормочет Артур. — Что вино, которое ты выбрал, ужасно сладкое, что если оно нравится тебе, это наверняка неспроста…
— Чтобы немного сгладить горечь моей натуры, — Мелегант хрипло смеется и крепче сжимает объятья. — Боги, ты ведь ничуть не изменился за последние восемь лет. Все также путаешь остроумие и глупость.
— Но ты улыбаешься.
Артур отступает на полшага, обхватывает его лицо ладонями, вглядывается в его черты. Улыбка дрожит на губах Мелеганта, и все-таки не исчезает, когда Артур осторожно прослеживает ее изгиб подушечкой большого пальца.
Он улыбается, даже если успел поверить в то, что разучился. Оставил это в прошлом, как и надежду вновь услышать беззлобное, ребяческое подшучивание Артура, увидеть искры веселья в его глазах — нечто иное, чем гнев и даже жалость.
— Я изменился, — тихо говорит Артур. — Больше, чем мне того хотелось, и я не уверен, что мне нравится тот человек, которым я стал. Я не уверен, что он понравится тебе, если ты узнаешь его ближе…
Мелегант читает уязвимость в его взгляде, неуверенность, надежду и страх. Он в самом деле изменился. Мальчишка, встреченный Мелегантом восемь лет назад, не знал сомнений — он вторгся в его мир с очаровывающей, подкупающей дерзостью и не боялся быть отвергнутым.
Еще не знал ни предательства возлюбленной, ни лжи во благо от верных друзей.
Даже если бы Мелегант попытался, он едва бы смог облечь в слова свои чувства к Артуру. Что привлекло его когда-то в чужом желторотом оруженосце, что не отпускало его все эти годы, как бы он ни пытался разорвать связь, забыть о ней, похоронить как можно глубже.
— Не обманывайся, Артур, — Мелегант позволяет улыбке стать немного шире, немного насмешливее. — Ты никогда мне не нравился.
Он замолкает на миг, но неуверенность в глазах Артура не исчезает, мешается с эхом застарелой боли — не Мелегант причинил ее, и все же…
Быть может, это вино дает ему смелость, быть может, это безрассудство всегда было в нем.
— Но я любил тебя, — признание дается ему непросто, горит на языке и царапает горло — он не знает, отчего ему так трудно, когда давно признал все сам, когда Артур должен был догадаться тоже. — Не думай, что это чувство способно угаснуть только потому, что ты растерял юношескую наивность. Я хотел бы, чтобы это было так…
— Я нет, — Артур резко качает головой. — Даже если это эгоистично с моей стороны, я хочу верить… Я хочу верить, что любовь…
Он крепко зажмуривается, не в силах больше вымолвить ни слова — подобрать нужных слов, но Мелеганту кажется, он понимает все и так. Всего лишь три года назад Артур клялся в вечной любви своей королеве, принимал то же обещание от нее, только она уже тогда не могла оторвать взгляда от храброго рыцаря Ланселота.
Быть может, ее мимолетное, поверхностное чувство никогда не было любовью, но она называла его так и верила своим словам — Артур верил ей тоже, и поплатился за это разбитым сердцем.
Любовь Мелеганта, несовершенная, отравленная горечью и ядом разочарования, жестокая и слишком близко подобравшаяся к одержимости, оказалась лучше — честнее — и это все, что он может предложить. Он выменял эту надежду на страдание, только не знает до сих пор, какова окажется цена его чувствам теперь…
Заслужат ли они той единственной платы, которой он жаждет?— Прости, — Артур вновь приобнимает его за плечи и касается коротким поцелуем виска. — Прости, сейчас не лучшее для этого время. Останешься на ночь?
По телу Мелеганта проходит невольная дрожь. Он хочет остаться, не может даже представить, как вернется в холодные и одинокие покои, какие сомнения пустит в свой разум, оставшись наедине со своими мыслями.
Он все еще не знает, способен ли принять жалость Артура, его потребность быть любимым, но этой ночью слишком слаб, чтобы цепляться за гордость. Слишком устал, он…
Хочет спать.
Медленно моргнув, Мелегант наклоняет голову в немом согласии.
Артур кивает тоже. Он отходит в сторону, к сундуку у подножья постели и наклоняется над ним, разыскивая что-то. Его рубашка задирается, обнажая сильные бедра, и Мелегант невольно прослеживает взглядом их линию и мягкий изгиб ягодиц, едва-едва скрытый тонкой тканью.
Он слишком пьян, чтобы чувствовать возбуждение — что-то, кроме смутного любопытства, и все-таки даже оно — больше, чем он мог позволить себе последние годы. Артур слишком долго оставался недостижимым идеалом, солнцем, на которое невозможно было смотреть, не ослепнув.
Но он человек, живой и теплый, по-своему одинокий и также жаждущий ласки.
Мелегант тянет завязки туники, затем стягивает ее через голову, обнажаясь по пояс. Он не стыдится своего тела: ни нездоровой худобы, ни выпирающих ребер, ни бледности, ни шрамов. Никогда не тешил себя иллюзией собственной привлекательности. В нем нет уродства, но нет и красоты, способной привлечь вопреки — вопреки тяжелому характеру, истерикам и закрытости.
Он раздевается медленно и методично. Снимает сапоги и пояс, затем штаны. Комнаты хорошо протоплены, и он не успевает толком почувствовать холода, прежде чем Артур возвращается к нему с ночной рубашкой.
Мелегант поднимает руки, беспрекословно позволяя себя одеть, не вздрагивая от почти невесомых прикосновений горячих пальцев, не пытаясь отыскать во взгляде Артура интерес или отвращение.
— Пойдем, — Артур сжимает его ладонь и мягко увлекает в сторону постели. — Пойдем, мы оба устали, все остальное подождет до завтра.
Что будет завтра?
Разочарование и сожаление? Стыд?
Мелегант послушно следует к кровати, забирается под приглашающе откинутые покрывала, уже согретые теплом чужого тела. Не отстраняется, когда Артур вытягивается рядом, когда привлекает его ближе — только полуоборачивается, чтобы спрятать лицо в его груди, просунуть ногу между его бедер, переплестись друг с другом, пусть ненадолго стать одним.
Артур касается губами его макушки. Он гладит его по спине, перебирает пряди волос, шепчет что-то, что Мелегант не может разобрать — наверное, и не должен, раз утешения довольно и так.
Он выдыхает. Тугая струна его нервов будто лопается в один миг, напряжение, не отпускавшее его годами, тонет в необъяснимом, абсурдном облегчении. Он знает, знает, что все это не значит ничего — что завтрашнее утро не будет милосерднее прошлого, и все-таки…
Его глаза горят от непролитых слез. Он чувствует слишком много, слишком остро, и не знает, что с этим делать. Только цепляется за Артура крепче, только дышит чаще, и всеми силами пытается не распасться на части.
— Тише, — шепчет Артур, вновь касаясь поцелуем его волос. — Тише, все будет хорошо. Я обещаю.
Абсурдно, нелепо, невозможно, но Мелегант верит ему.