1 (1/1)

Touch me slowly, take me back Hurt me slowly take me there В жару на таблетках было сидеть тяжелее всего. Солнце в содружестве с ними как будто создавало в организме какие-то совершенно новые химические реакции, катализировало в голове новые странные мысли. Его нещадно клонило в сон, и уже невозможно было понять действительно ли асфальт оплавило от жары или это глюки. Действительно ли его кеды проминают черный битум, или тело стало настолько тяжелым, что земля скоро не сможет уже его носить, что еще немного, и почва под ногами провалится и Робби поглотит земля. Поглотит и унесет к центру земли, где еще жарче. Сейчас невозможно было представить, что где-то в мире есть места, в которых солнце свирепствует сильнее.Его нога глубже провалилась в асфальт, и сердце, которое и так колотилось как сумасшедшее, выжимая из тела все ресурсы, застучало еще сильнее. Он чуть не провалился. Прямо туда. И выбрался в последний миг, огляделся вокруг, удивленный, что никто не заметил этого, что всем плевать. Он же мог погибнуть. Сердце стучало о ребра, стучало, кажется, в каждой клеточке его тела и кружило голову. Время всасываемости два с половиной часа. Откуда и почему вдруг пришла эта мысль он так и не понял. В животе было пусто.Время всасываемости один час. Он остановился, глянул перед собой и понял, что все плывет в жарком летнем мареве, что зной поднимается прямо от земли и раскачивается в воздухе, искажая окружающие предметы. Сердце снова взбесилось, застучало в горле и ушах. Его бросило в жар, и он почувствовал, как по спине и животу заструился липкий холодный пот, как будто ему удалось спастись и не упасть в пропасть.Доктор прописал ему таблетки, которые помогали от тревожности и от боли. Но, кажется, что-то пошло не так. Боль и тревожность как будто просто переместились в другую комнату и подглядывали за ним в замочную скважину. И их присутствие все равно ощущалось повсюду. Боль была стертой, но ощутимой, тревожность отступала быстрее, чем раньше, оставляя после себя только дикую слабость и дрожь. Дрожь, которая захватывала его от кончиков пальцев, средоточием которой был его живот, в котором она сидела, свернувшись клубком, и делала его слабее ребенка. Но спалось теперь крепче. Без сновидений. Долго. Только это ему и было нужно.Ничто из того самого дня больше не ворвалось бы в его сны и не заставило бы проснуться посреди ночи, испытывая животный страх. В те дни проснуться посреди ночи, означало и вовсе не сомкнуть глаз до самого утра. Чувствовать себя пережёванным и выплеванным каким-то огромным монстром, работать сквозь силу и испытывать тошноту от запаха той еды, которую ребята, его коллеги грели в микроволновке. Сэндвичи…чей-то двойной чизбургер…кислый запах томатного супа…кофе из автомата…консервированные персики…сигареты…жвачка с ментолом, чтобы перебить какой-то другой тошнотворный запах. Все эти запахи наслаивались на друг друга и как будто впитывалась в его одежду, в кожу. Сколько не отмывай потом?— все без толку. На работе все косились на него, и боялись спросить, как он себя чувствует. Что с ним случилось они и так знали. На случай если они все-таки подойдут, у него была заготовлена пара-тройка дежурных фраз, ему не нравились неожиданности. Даже такие мелкие, как коллега, внезапно интересующийся твоими делами. И его ужасала сама мысль о том, что кто-то из них приблизится к нему. Сидя за своим столом, он иногда прикидывал, какое расстояние между ним самим и ?интересующимся? было бы достаточным для того, чтобы не словить очередную паническую атаку. Люди пугали его. Их так много, и они так близко. Но пока выбора не было. Таблетки помогали, пусть он и чувствовал себя после них как овощ. Его терапевт говорил, что ?дела пойдут в гору?, счета за свет и воду все пребывали, его арендодатель приходил первого числа каждого месяца, и как бы безразлична ему сейчас не была еда, нужно было ее покупать. За все надо было платить.Нога снова начала болеть, во рту было так сухо, что казалось, открой Робби его сейчас, и оттуда непременно вывалится скукоженный и истлевший язык, мокрая от пота футболка облепила его тело как пищевая пленка. Зачем он вообще вышел из дома под таблетками в свой единственный выходной? Да еще и в такую жару. За барьерами, которые сейчас строило его, задавленное таблетками, сознание, все же проступала какая-то мысль. Цель была. Вот только он ее не помнил.Пятки в кедах пылали, даже одурманенный, он прекрасно знал, что нужно найти темное и прохладное место. Нужно сесть, иначе нога разболится так, что он будет выть от боли. Робби поднял голову и на него с лазурно-синего неба уставилось злое око солнца. На мгновение у него перед взором мелькнул ослепительный свет фар, воспоминания так живо резанули его, что сердце снова неистово застучало. Затаптывая всю историю, приключившуюся с ним пару месяцев назад, Робби двинулся вперед. Воспоминания уплыли, но боль все же начала сверлить ему кость. Пока тихая и робкая, она может и пропасть, а может прямо сейчас стать невыносимой. Нужно спешить.Но спешить он не мог. Все движения походили на то, как если бы его жизнь была роликом, в котором кто-то выставил скорость воспроизведения на ноль-пять. Сейчас даже злиться по этому поводу было невозможно. Он чувствовал себя отупевшим и слабым, как будто даже самый ничтожный порыв ветра способен поднять его и унести в Страну Оз. На самом деле, это было бы самым лучшим исходом его жизни. Он усмехнулся своим дурацким мыслям, чувствуя, что улыбка выходит какой-то натужной, как будто улыбнуться нужно было какому-то незнакомцу. В последнее время он не узнавал себя в зеркале. Это был явно не тот парень, который смотрел туда пару месяцев назад и пылал амбициями. Сейчас он даже и не помнил, чего тогда хотел от жизни, а если и вспоминал что-то, то ухмылялся прямо как сейчас.Врачи говорили, что ?функционал? у него полностью восстановлен, но Робби все равно прихрамывал. Это замедляло его движения еще больше. Так что ему показалось, что до прохладного и темного места он добирался целую сотню лет. Было около часа дня, и он надеялся, что в баре будет пусто. Почти так оно и было. Когда за ним захлопнулась дверь, которая отделяла жгучий день от холодного и сырого помещения, Робби показалось, что он ослеп. Глаза, привыкшие к свету, никак не могли перестроиться.Пахло сырым деревом, пивом и сигаретным дымом. Ни один из этих запахов Робби не нравился. Но тут было прохладно, и можно было выпить. Он с трудом вскарабкался за барную стойку, приложив титанические усилия для того, чтобы закинуть на стул правую ногу. Теперь ему всегда приходилось садиться левой стороной, осторожно подтягивая правую, и учитывая безумную слабость, которую ему дарили таблетки, это не всегда было легко. Бармен взглянул на него безразлично, и спросил, что Робби будет пить.—?Апельсиновый фреш, и льда накидай.Безразличие на лице бармена сменилось недоумением, но Робби ничего этого не заметил. Однажды он смешал свои таблетки с вином, и это было одним из худших опытов в его жизни. Больше повторять подобное Робби не собирался.Фреш подоспел быстро. По высокому стакану стекали капли конденсата, а кубики льда лениво плавали в соке.—?Что-нибудь еще?Робби медленно поднял на него голову и его почему-то бросило в жар.—?Нет, ничего.Бармен исчез где-то в подсобке. Робби протянул руку за стаканом, его ладонь неистово тряслась, и он вдруг засомневался, что сможет поднять стакан. Но все равно обнял его пальцами, почувствовав живительную прохладу, которая поползла по ладони и вверх по тыльной стороне кисти. Осторожно, словно он держал гранату с выдернутой чекой, Робби подтянул стакан к себе, приподнял его, и тут его потряс особенно сильный приступ дрожи. Как судорога. Рука резко дернулась, и он пролил на себя немного сока, а потом, разозлившись, вернул стакан на стойку.—?Сука,?— на самом деле, такое с ним случалось довольно часто, поэтому есть он предпочитал в одиночестве. Это сделалось для него жизненной необходимостью. Конечно, разбрызгивать на себя суп, или ронять ложку в тарелку было неприятно даже наедине с самим собой, но так он хотя бы был избавлен от чужих сочувственно-недоуменных взглядов.—?Это поможет.В его стакан вдруг прыгнула трубочка, он испуганно повернул голову. От страха сердце как будто перевернулось в груди, взмокли подмышки и ладони. Ему казалось, что тут никого кроме него самого и бармена нет. Трубочка в стакане прыгала вверх-вниз, кубики льда ударялись о друг друга. Нечего было бояться. Это всего лишь один человек, и он улыбался, он был благожелателен. Он не причинит зла.—?Спасибо.—?С тобой все в порядке?—?Да,?— кивнул Робби. —?Да, все в порядке. Небольшая слабость из-за жары.—?Понимаю, я сижу тут уже часа два, и меня ужас охватывает, стоит только подумать о том, что рано или поздно нужно будет выйти. Сесиль Джунга сегодня говорила, что у нас впереди дни гораздо хуже этого.—?Оч…очень обнадеживающе,?— заикаясь, произнес Робби и попытался улыбнуться.Кажется, прошло уже много лет с тех пор, как кто-то обсуждал с ним погоду, с тех пор как кто-то обсуждал с ним вообще что-то. Собеседник из него был не самый приятный. Он и раньше, в лучшие свои времена, больше предпочитал слушать.Трубочка в стакане все еще покачивалась. Не было ничего проще, чем наклониться и обхватив ее губами, наконец, выпить. Но Робби вдруг стало страшно, что и это у него не выйдет. Когда рядом бывали чужие люди даже такие простые действия давались ему с большим трудом. Он взглянул на свою белую футболку и увидел на ней гигантское оранжевое пятно. Немного попало и на джинсы. Как теперь идти домой. В него будут тыкать пальцами, будут смеяться. Все эти мысли, глупые бестолковые мысли, которые обычного человека совсем бы и не тронули, отчаянно его расстроили. Самым ужасным было понимать все это. Что никто, может быть, даже и не заметит этого пятна, а если даже и заметит, то тогда что ж? Не высекут же его за это.Но уже через минуту, страх этот словно растекся по его телу, стал легче. Таблетки делали свое дело. Его страхи никогда не оказывались достаточно сильными для того, чтобы перелезть через химический барьер. Он сам как будто сидел на этом барьере, болтал ногами и смотрел вниз. Это как убежать от диких зверей в лесу, влезть на дерево и оттуда наблюдать за тем, как звери скалятся, рычат, истекают слюной, поджидают, потом все же уходят, но слезть уже страшно.Он все же потянулся за трубочкой. Не сразу, но поймал ее губами, и втянул, наконец, в себя сок. Горько. Но все равно приятно. Бармен протер стол перед ним, а потом снова пропал.—?У меня такое ощущение, что я тебя где-то видел.Пока горьковато-сладкий сок обтекал его зубы и становился теплым на языке, Робби потихоньку приходил в себя. Эта фраза мгновенно разрушила весь его мнимый покой.Ночь. Он просит Йенса не гнать тачку, смеется над тем, как на заднем сидении еще трое их друзей пытаются усесться удобнее. Им срочно нужно попасть в Брюгге, кровь из носу. В тот день шел сильный дождь. Они выпили. Все было закономерно. Отвратительный скрип колес. Его правую ногу будто засасывает в мясорубку, а в лицо словно кто-то направляет сноп огненных искр.—?Кажется, даже по телику,?— парень улыбается. Робби не смотрит на него, но чувствует по интонации. —?Никак не могу вспомнить.После мокрой дороги в Брюгге в следующий раз он просыпается от чьего-то настойчивого голоса. ?Робби! Робби! Робби!? Его имя повторяют столько раз, что он просыпается только для того, чтобы от него отстали, а не, потому что сам хочет. Дышать тяжело. Ему хочется проглотить скопившуюся во рту слюну, но что-то в горле мешает. Что-то, что отдает резиной и пластиком, и чтобы дышать, ему теперь нужно лежать с открытым ртом. ?Ты молодец, ты такой молодец?. Но он не понимает, что такого сделал. Он лежит и смотрит на лица чужих людей, и ему безумно страшно. Ему хочется заплакать. Кто-то кричит без остановки, кричит, что падает, и этот голос его так безумно раздражает, что и самому хочется закричать. Его нога приподнята над кроватью, трубка во рту давит на щеку и губы, саднит. Из-под покрывала торчит еще одна трубка, по которой течет какая-то золотистая жидкость. Кто-то воткнул ему трубку в член. Это катетер, да? Кажется, так это называется. Он чувствует себя унизительно.—?Ты не из болтливых, да?Робби только сейчас решился взглянуть на этого парня. Даже в полумраке Робби сразу обожгло его красотой. Если бы эта встреча произошла пару месяцев назад, он бы влюбился тут же, не сходя со стула, но теперь вся эта красота тихо оседает у него в сердце.—?Ладно. Прости, наверное, не все люди в мире приходят в бар, чтобы завязать новые знакомства.Потом он замолчал, Робби только и слышал, как он пьет что-то из своего бокала, как глотает, вздыхает, меняет позу, строчит что-то в телефоне. Что он там пишет? Робби резко обернулся, как будто хотел застать его за чем-то запрещенным. Но тот даже не глянул на него.Та история попала в газеты, ее даже транслировали по телику, но сам Робби не видел. Так что этот парень вполне мог его узнать. И что ж с того? Я никого не убивал.В любом случае нежелательное внимание Робби было не нужно, поэтому он вытащил из кармана смятую купюру и бросил ее на барную стойку.Зачем он выходил из дома? Что-то же было. Уж точно не для того, чтобы выпить фреш и побродить по раскаленным улицам. Он что-то искал. Что-то важное. Нога снова начала ныть. Свербящая злая боль начала точить его от стопы, поднялась к голени и перекинулась к бедру, затем отступила и окончательно обосновалась в голени. Если встать сейчас, если только наступить на эту ногу…будет очень хреново. Стул был очень высоким, мягкого приземления не получится. Но и сидеть здесь больше Робби не хотелось.—?Помочь?Он даже ответить ничего не успел.—?Обопрись о мое плечо. Ну же.Отказаться уже было нельзя, и Робби послушался. На миг его облепило запахом колы, слабым запахом чужого пота, который пробивался через дезодорант, запахом глаженного белья. На нем была белая рубашка с закатанными рукавами, галстук болтался у расстегнутого ворота. Яппи, решивший спуститься в низы? Коротко стриженные волосы цвета молочного шоколада и зеленые беспокойные глаза. Прошло много месяцев с тех пор, как с Робби обсуждали что-то, связанное не с тем несчастным случаем. И, кажется, еще больше прошло с тех пор, как кто-то касался его.—?Спасибо,?— Робби уже стоял на полу, поправляя футболку, стараясь не наступать на ногу всей пяткой, чтобы не раздразнить боль еще сильнее.—?С тобой точно все в порядке? Знаешь, я вообще-то заливал тут колой свое неудавшееся собеседование, поэтому времени у меня навалом. Могу подбросить до дома. Кондер в машине не работает, но все лучше, чем тащиться пешком.Он был добрый. Робби чувствовал это, и он искренне хотел помочь. Но что-то в этой доброте было чужеродное. В последнее время все были с Робби добры, и его от этого тошнило. Невозможно было понять, кто из них искренен. И он так привык быть один, так привык отдаляться от всех, что сейчас при мысли о том, что придется поддерживать с кем-то беседу, быть вежливым, что придется быть с кем-то так близко от друг друга, его бросало в дрожь. Его терапевт говорил, что процесс ?сближения? придется начать. Что если он не хочет разрушить свою жизнь, надо будет в нее вернуться. Хватит уже стоять за дверью. Но Робби было комфортно за дверью. Она всегда была слегка приоткрыта, он мог наблюдать за происходящим и не участвовать, его невозможно было бы утянуть в ссору или в беседу. Все думали, что его нет. Никто не знал, что он рядом, кроме него самого.—?Нет, спасибо. Я дойду сам.Он заметил едва ощутимое разочарование, написанное на лице парня, и быстро заковылял прочь. На пятку пришлось наступить, и нога взорвалась очередным приступом боли. Робби замутило. С ногой было все в порядке. Врачи говорили ему это уже тысячу раз. Но почему, мать ее, она так болела?Звякнул колокольчик у входных дверей, и уличный зной немедленно облапил Робби. Вчера весь день дул жаркий ветер. В его квартиру наметало целые пласты пыли. В его крошечную квартиру с самой маленькой спальней на свете, в которой он задыхался этими жаркими ночами.—?Эй,?— его окинули взглядом с ног до головы. Машина медленно плыла рядом, приноравливаясь к шагу Робби. Его кожа была почти такой же ?молочно-шоколадной?, как и волосы, улыбка лучезарной, а глаза зелеными почти по-кошачьи. —?Я хороший парень, честно.—?Почему ты преследуешь меня, ?хороший парень?? —?огрызнулся Робби, которого боль всегда делала злым. Люди косились на них, те редкие, которым не хватило ума спрятаться от жары дома. К горлу подступал комок, боль в ноге сделалась почти невыносимой. Он теперь только и мог думать о том, чтобы вернуться домой и принять таблетки.—?Я хочу тебе помочь.—?Мне не нужна помощь.—?Скажи хотя бы свое имя.Почему он так настойчив? Робби остановился, надеясь, что эта секундная передышка отгонит боль. Но она, как будто даже усилилась, заходила волнами от бедра к животу. Он снова вспотел, почувствовал, как ткань липнет к спине. Дальше, не хромая, идти у него не получится. Ему хотелось, чтобы все это закончилось, и чтобы этот парень, который был достоин чего-то гораздо большего, оставил его в покое. Робби проигнорировал его вопрос и заковылял дальше. Он чувствовал, как на животе подсохло пятно от сока, как стянулась от сладости кожа. Потом услышал, как хлопнула позади дверца машины.В первые дни таблетками его вырубало почти на двадцать четыре часа. Он только и делал, что спал, погрузившись в крепкий транс. Это было чудесное время.—?Ты, наверное, думаешь, я сумасшедший,?— парень поравнялся с Робби. —?Я и сам начинаю так думать,?— он улыбнулся, обнажив ряд идеально ровных белоснежных зубов. —?Но мне почему-то очень важно завязать с тобой знакомство. Не спрашивай, почему,?— он снова улыбнулся. Робби искоса поглядывал на него. Он был выше, рубашка красиво обтягивала ему грудь, и он поправлял волосы, которые и так были в порядке. Он нервничал. Наверное, если накричать на него или нагрубить, он отвяжется. Но Робби не хотелось этого делать, поэтому он молча шел вперед, чувствуя себя еще хуже прежнего.Рано или поздно он отстанет. Если достаточно долго не обращать на него внимания.—?Не могу отделаться от этого дурацкого чувства, что видел тебя где-то. Знаешь, если что-то такое приходит мне в голову, я потом успокоиться не могу.—?Робби.Парень захлопал глазами, остановился, но потом снова пошел следом. Зачем Робби это сделал? По какой-то идиотской причине, ему вдруг показалось, что назвать имя будет достаточно, что в таком случае его оставят в покое, и что можно будет дойти до дома, а там…там все с ним будет хорошо. Горячая ладонь солнца легла ему на шею, обняла затылок и растрепала волосы. От яркого света перед глазами вспыхивали искры. Пахло асфальтом. Где-то впереди гудела дорожная техника.—?Это не помогло,?— парень догнал его, зашагал рядом.Мысли в голове Робби стали ворочаться быстрее, и он подумал, что в таких случаях люди, обычно представляются в ответ. Он вспомнил, что заплакал от унижения, когда медсестра избавляла его от катетера. Что его вырвало, когда вытаскивали интубационную трубку, и все вокруг принялись суетиться из-за этого. Вырвало чем-то ядовито-зеленым, и тогда он почувствовал себя виноватым из-за того, что запачкал белье.—?Робби,?— снова произнес парень, словно пробуя это имя на вкус. Прищурился, как будто и вправду отчаянно пытался вспомнить, где слышал о нем прежде. —?Робин-Робби? —?он весело подмигнул. Робби вдруг захотелось посмотреть на него внимательнее, чтобы впитать в себя всю его горящую красоту и жизнерадостность. Они схлестнулись взглядами. Робби отвернулся первый.—?Да. Робби-Робин.—?Мне нравится твое имя. И ты мне нравишься, не буду ходить вокруг да около.Робби снова взглянул на него, ожидая встретить смущение во взгляде, но получил только ?я сказал именно то, что думаю? и ухмылку. В этот момент боль с особенной яростью впилась ему в ногу. Он пошатнулся, стиснул зубы. Ему настолько сильно хотелось избавиться от этого парня, что он пришел вдруг к странному решению своей проблемы.—?Иди за мной, так чтобы я тебя не видел.И тот послушался, зашагал следом, ни словом не возразив, а Робби смотрел на свою искалеченную ногу, и вспоминал, как она, раздутая и посиневшая, утыканная какими-то спицами лежала на подставке. Глядя на неё невозможно было поверить, что когда-нибудь все будет в порядке. В порядке настолько, что на неё можно будет ступать. Робби прихрамывал. Он знал, что сзади с этой своей хромотой, сгорбленный и щуплый, выглядит ещё более жалко. Он не понимал, что этот парень в нем нашёл. Его прошлые отношения обернулись настоящим провалом. Это было так давно. В последние месяцы он никого до себя не допускал.Он слышал, как позади по асфальту стучат его ботинки, чувствовал взгляд, направленный в спину, препарирующий, как хирургический скальпель. Словно он видит Робби насквозь в прямом и переносном смысле. Видел его тень впереди себя, возвышающуюся и довлеющую и почему-то это успокаивало. Сердце все ещё дико стучало в груди, но к этому уже можно было привыкнуть.В его квартире пахло пылью и прогорклым маслом. Он почувствовал этот запах ещё в тот момент, когда вставлял ключи в замочную скважину. Когда уронил их, потому что руки дико тряслись. И потом острее, когда дверь, наконец-то, открылась.— Я не хочу знать, как тебя зовут. Не хочу вообще говорить. Это понятно?Парень окинул его удивленным взглядом, ногой толкнул дверь, и та захлопнулась с грохотом, который, наверное, отозвался по всему подъезду.— Я сказал, что ты мне нравишься. Но не имел в виду, что хочу трахнуться. То есть, хочу, конечно,?— он улыбнулся. —?Но не так. Мы знакомы чуть больше полутора часов. Нет, даже и не знакомы. Ведь я не назвал тебе своего имени.— Мне не нужно твоё имя. И узнавать я тебя тоже не хочу. Если тебя это не устраивает, то дверь не заперта.— Что ж… —?он склонил голову. Глянул себе под ноги, а потом на Робби и вынул руки из карманов. Он как будто только что вырос в этой квартире из ниоткуда. Так сложно было поверить, что они с Робби, на самом деле, прошагали весь этот путь сюда вместе. —?Пусть будет по-твоему.Робби вдруг испугался. Этот парень был прав. Они совсем не знали друг друга. Неужели он настолько безрассуден, что будет спать с первым встречным? Он внезапно вспомнил о своих таблетках, о том, почему на самом деле, так сильно хотел попасть домой. Но потом вспомнил и то, почему вообще вышел.Таблетки не помогали.Его била крупная дрожь под взглядом этого парня, и Робби хотелось сказать ему, что это не из страха перед ним. Что он просто такой. Что вся его жизнь такая, что он ею разучился управлять, и она постоянно выскальзывает из дрожащих рук.Воздух в квартире был неподвижен, они все еще стояли в коридоре, на полу которого виднелись следы, оставленные босыми ступнями Робби. Прошло много месяцев с тех пор, как тут был кто-то, кроме самого Робби. Возле дверей все еще лежала нераспакованная коробка с книгами, на кухне в раковине гора немытой посуды, а на постели в спальне его одежда. Квартира была крошечной, но у Робби никогда не хватало ни сил, ни желания заниматься уборкой. Тут никого не было, кроме него, и он не чувствовал в себе какой-либо потребности жить в чистоте и порядке.Он сам снял с себя футболку, откинув ее к ящику, и стоял теперь, потупив взгляд, так будто уже успел провиниться перед кем-то. Ему не хотелось поднимать глаза, смотреть на этого парня, ловить в его лице какие-то эмоции. Пусть это будет бездуховно. Пусть все закончится быстрее или не заканчивается никогда, будь что будет.Чужие пальцы скользнули по впалому животу, по атласно-гладкой линии шрама, еще одной памятке, которую для Робби оставил тот день. Вопреки всему Робби все же поднял глаза и заметил в глазах напротив немой вопрос. Что с тобой случилось? Парень запомнил правила, поэтому ничего не спросил. Квартиру, как и самого Робби нещадно высвечивало солнце. Ни один изъян не остался бы незамеченным. Надо было смириться с этим. Подушка безопасности сломала ему нос, порвала нежную кожу под левым глазом, оставив шрам полумесяцем. Его тогда искорежило как консервную банку, попавшую под колеса. Но он был жив. Жив. Он единственный из всех был пристегнут.Парень потянулся за поцелуем, но Робби отстранился.—?Нет.И тогда нежные пальцы исчезли с живота, его развернуло и потянуло вперед так, что он чуть не упал, понесло в сторону спальни. Угадать, где она немудрено было даже для того, кто здесь никогда не был.Он проехался щекой по нагретым солнцем простыням и почувствовал, как прогибается постель под чужим весом, как шуршит одежда, как выстреливает боль в ноге. Боже, лучше бы ее оторвало тогда к чертовой матери… Робби пытался приподняться на постели, упираясь локтями в постель, но руки вдруг заломили назад, и он снова повалился лицом в подушку. Что-то стянуло запястья. С него рывком стащили брюки. Впервые за долгое время он оказался обнажен перед кем-то, перед кем-то совсем чужим для него. Ему казалось, что кожа стала тоньше, что под натиском жары и чужих пальцев она спадет с него как чулок с хорошенькой женской ножки, и его сердце в этот момент стучало в ушах. Так отчаянно, как будто он у края невыразимой опасности. Оно словно опять хотело его предостеречь. Робби не послушался. Ни единым звуком не дал понять, что ему больно, что боль эта вышла на какой-то прежде неведомый ему уровень. Вспыхнула под глазами, затянулась петлей на шее, и исторгла из его глотки только один протяжный стон.Тело само подалось назад, изголодавшееся по ласке, по чужим прикосновениям. Он и сам не понимал, как ему нужно это, кто-то рядом, кто-то, кто коснется его, пусть даже так. В конце концов, Робби сам выбрал этот путь, все могло быть по-другому. Он глянул на свой узкий подоконник возле кровати, свеча в стакане, светильник, стопка книг, которые Робби когда-то туда сложил в надежде прочитать, но так и не прочел, паутина в уголке с уже истлевшими трупами каких-то крошечных насекомых. Все его существование теперь было проникнуто этими символами застывшего времени.Его чуть было не унесло мыслями из этой комнаты, когда он вдруг почувствовал губы на своей ягодице, хотел что-то сказать, но взвился от боли и неожиданности. Его укусили, так сильно, что Робби показалось, будто он чувствует, как зубы входят в плоть и прокалывают мышцы. Он рефлекторно подался прочь, но прохладная ладонь вдруг легла ему на живот, потянула обратно, и на ягодицу обрушился шлепок. Не игривый, а самый настоящий, от которого кожа начала полыхать. Руки еще сильнее стянуло за спиной. Робби попытался сделать вдох, чувствуя, как ткань наволочки промокла то ли от его слез, то ли от слюны. Колени касались ребер. Одно неловкое движение, и ему свернет шею, так казалось.—?Там, в тумбочке… —?натужно прохрипел он.У него не было никакой смазки, даже резинок. Все эти атрибуты ?живой? повседневной жизни уже давно выпали из его существования. Но он слишком хорошо понимал, что неприятно будет не ему одному, в случае если… Эта мысль поразила его. Почему он вообще об этом задумался?Кровать прогнулась, но рука, сомкнувшаяся на его бедре, только сжалась сильнее. Как будто если убрать, то Робби сбежит отсюда. Он услышал, как открылся ящик тумбочки, как всколыхнуло весь хлам, который там лежал. Он ожидал услышать, что там ничего нет, но не услышал. Только ощутил снова на своем животе ладонь, которая заставила его теснее прижаться к чужому животу и увидеть на мгновение свой собственный живот, бледный, разбухший шрам, разделяющий кожу. На хирургическом столе Робби был почти так же беззащитен. Это было исключено, но ему еще долго казалось, что он отчетливо видел, как из него вытаскивают раскуроченную, сочащуюся кровью селезенку, что он помнит даже мокрый шлепок, с которым она потом плюхнулась в лоток. Это была не единственная часть тела, которой его лишили. В детстве, когда Робби было лет восемь, он неделю провалялся в больнице. Повод можно было назвать пустячным, удаление аппендикса, но эти семь дней въелись в его память. Больничные запахи вызывали страх и омерзение. Даже сейчас, хотя этим летом ему стукнуло двадцать пять.Жар облеплял его с ног до головы. В этой квартире всегда было безумно жарко. Все лето он варился в этом душном городском котле, исходя потом, слишком слабый для того, чтобы потянуться к окну и распахнуть его шире. Возможно, потому что окно никогда не спасало. На улице воздух звенел от шума с автострады, пыли и горячих дорожных испарений. Он просыпался мокрым, шел в душ, и одевался, даже не обтираясь. Сейчас пот снова валил с него градом, стекая с шеи и ключиц, капельки собирались над верхней губой и на переносице. От каждого толчка его возило щекой по постели. Он не издал и звука, не попросил пощады, хотя руки за спиной уже занемели, а кожа на коленях горела. Не попросил, потому что эта боль смешивалась с острым удовольствием, которое, как Робби самому казалось, он уже разучился ощущать. Простыня под ним стала липкой, и когда он уже находился на обрыве, когда готовился прыгнуть вниз в синие воды этого удовольствия с головой, путы на руках вдруг ослабли.Но ему уже было плевать. Его развернули, бросили на спину. И он увидел напротив себя вздымающуюся грудь, впалый поджарый живот, чистый, не помеченный шрамами и катастрофами, точеные ключицы и зеленые, как мох, глаза. Губы улыбались, но не давешней улыбкой ?я хочу тебе помочь?. Робби чувствовал, что нашел этого человека в самый подходящий, самый правильный период своей жизни. Ему не хотелось, чтобы его жалели. А он не собирался.Робби снова дернуло вперед. Чужая рука сомкнулась на его запястье, потянула на себя, и они оказались лицом к лицу. Если бы Робби сейчас заметил в его глазах хотя бы проблеск сострадания, он бы немедленно все прекратил. Но ничего такого не было. Это было предельно бездуховно, так ему по крайней мере казалось. Для того, чтобы так оно и было, Робби сделал все возможное. Губы снова потянулись к его губам, Робби отвернулся, испугался этого порыва. В зеленых глазах зажглась злость, такая застарелая обида, как будто они были уже давным-давно знакомы. Как будто все, что с Робби случилось за этот год было следствием нанесенного этому человеку оскорбления.Робби снова упал на постель, тяжело дыша, желая, чтобы этот чужой ему человек, вплавился в его тело, потому что боль отступала. Пока ОН был тут, в Робби, та боль, как будто выскользнула из тела. Им двоим тут места не было. Робби перевернулся на живот, чувствуя, как чужое семя, течет по внутренней стороне бедра, свесил голову с постели. Кровь прилила к лицу, перекрыла дыхательное горло и застучала в ушах. Он почувствовал, как на него сверху снова наваливается чужая восхитительная тяжесть. На пыльном полу лежали его брюки, галстук и водительские права.Сандер Дрисен. Так его звали.