Глава 4. Неправильные вещи. (1/1)

Он педантично поправил свой галстук, манерно поджимая губы в тонкую линию. Отражение в зеркале было довольно-таки неплохо сложено. Зеленые глаза, каштановые, коротко подстриженные волосы, вытянутое лицо с едва заметными бровями, которые все время хмурились. Молодой мужчина тяжело вздохнул, окинул себя оценивающим взглядом, а затем довольно накинул на себя серый сюртук, разглаживая складки на темных брюках. Мистеру Дениэлу Голуэю было тридцать лет, когда он встретил очаровательную Марию в Лондоне, находясь там по торговым делам. Она была очень красива: высока, стройна, белокура, к тому же неплохо разбиралась в счетах, Моцарте и Шекспире, была остроумна, весела и находчива. И она даже немного нравилась ему. И именно по этим причинам он решил попросить ее руки. Сэр Роберт Освальд в обмен на свою дочь попросил пять тысяч. И Дениэлу, учитывая безупречную репутацию семьи и девушки, было совсем не жалко этих денег на такую достойную мисс, - в ней было все необходимое каждой леди, чтобы попасть в высшее общество и закрепиться в нем. Но глубокая болезнь унесла ее из жизни раньше времени и забрала ее у него, а вместе с тем и все надежды на создание семьи. После ее смерти, он жениться передумал и попросил выкуп обратно, решив подождать еще какое-то время, надеясь найти себе достойную партию. Однако сэр Роберт Освальд предложил ему свою младшую дочь - Клару. Мистер Голуэй видел ее около трех раз, но никогда не интересовался ею. На вид она была мала, худа, с огромными выпученными глазами темно-синего цвета и до отвратительности вздернутым носом. Всегда ходила в светлых, жутко нежных платьях, от которых у него болели глаза, и он забирал Марию в сад. Клара ему не нравилась: она совсем не разбиралась в математике, играла на пианино с запинками, читала непонятные заумные книжки, и практически все время проводила с собакой своей гувернантки. И Дениэл уже собирался отказаться от предложения мистера Освальда, но его отец настоял, что помолвку нужно заключить в ближайшее время, иначе он не унаследует семейное дело – они владели лучшими мастерскими в Шотландии по изготовлению тканей, и специализировались на совершенно разных материалах. И, раз уж так получилось, и он оказался запертым в ловушке двух глав их семейств, Голуэй хотел хотя бы немного узнать ее, писал ей с просьбами о встрече и неоднократно посылал букеты цветов, однако ответных писем и благодарностей никогда не получал. И вот сегодня, решил, наконец, самостоятельно поехать в окраину Эдинбурга и увидеть свою будущую жену, тем более что ее отец дал на это разрешение. Дорога была не долгой и совсем неутомительной, чуть более часа. Было пасмурно и ветрено, но дождь полил только когда он доехал до поместья Освальдов. Роберт встретил его в парадной дома, тепло улыбаясь, после он приобнял его за плечи, приглашая в гостиную, где, усевшись на софу перед горящим камином, они выпили по чашечке горячего чая. Как сказал ему мистер Освальд, Клара находилась в библиотеке. И, собравшись с мыслями и проглотив колючий ком в горле, мужчина направился к нужной двери. Он свободно прошел в помещение, когда Лоляйн услужливо ее открыл, и огляделся по сторонам. В этой части поместья они с Марией были редко, так как юная Клара предпочитала проводить здесь все свое свободное время. И, как он подметил про себя, с того момента ничего не изменилось. - Добрый день, мисс Клара, - говорит он, замечая худую девушку на софе с какой-то толстой книгой в руках. Темно-фиолетовое платье с черным сетчатым воротником скрывало ее выпирающие ключицы. Выглядела девушка сосредоточенно и, казалось, совсем не моргала. Она не замечала его присутствия, и стоило ему поприветствовать ее, как девушка вздрогнула от неожиданности и подняла на него свои глаза. Были те голубые-голубые, безумно огромные и при этом полны удивления. Она застыла на короткое мгновение, внимательно вглядываясь в его лицо и совершено не моргая, а затем, отбросив книгу в сторону, резко встала с софы и поприветствовала его в легком реверансе. - Мистер Голуэй, - она подняла на него смущенный взгляд, и в полумраке библиотеки он заметил румянец на ее бледном осунувшемся лице. – Прошу, присаживайтесь, - гостеприимно указывает она на софу, при этом убирая книгу в сторону. Голос ее подрагивает, и сама она дрожит. - Как Вы поживаете, Клара? – Спрашивает он и присаживается на софу, удобно устраиваясь на мягком сидении. – Ваш отец сказал, что Вы очень долго носили траур по сестре и буквально пару дней назад сменили черное, - Голуэй сглотнул собравшийся в горле ком, тема была очень щепетильная для них обоих. Клара согласно кивает ему и делает глубокий вдох. Наступает неловкое молчание, которое непременно хочется нарушить. В поисках темы для разговора, мужчина опускает взгляд на ее руки и замечает большую царапину на правой кисти, из-за которой тыльная ее часть была опухшей и покрасневшей. – Сэр Освальд также рассказал, что случилось три дня назад, и я хочу сказать, что Вы очень храбрая девушка, Клара, - продолжает мужчина, но мисс Освальд смотрит на носки своих черных туфель, и снова не моргает, будто бы переживая недавние события заново. - Нет, сэр, храбрым в тот вечер был лишь герцог, - говорит она, закрывая саднящую рану другой рукой и наконец-таки посмотрев на него. Взгляд ее холодных глаз был полон скорби и печали, а еще испуга и смущения. Ей не хотелось сидеть здесь. Просто приходилось, точно так же как и ему приходилось жениться на ней, и находись они немного в других положениях, точно бы никогда не заговорили друг с другом. - Герцог Джон Смит Вояжский? – Удивленно спрашивает он и ухмыляется, словно ее слова казались ему глупостью, абсурдом о котором сплетничают девушки, когда мужчины оставляют их в одиночестве. В ответ на его вопрос Клара лишь кивает, и после наступает тишина. Глубокая и такая тихая, что даже дыхания не было слышно. Мисс Освальд сидит в другом конце софы на самом краю, ее спина ровная, словно она проглотила железный стержень и теперь не может пошевелиться, а грудь едва ли вздымается от мерного дыхания, ее выпученные глаза не двигаются, застыв на подсвечнике, что стоял на небольшом столике напротив. И Голуэй подумал, что нет, все же она совсем некрасива. – Я писал Вам, - вдруг говорит он, нарушая и эту паузу, и она едва заметно вздрагивает от его хрипучего, неприятного голоса. – Почему Вы не отвечали? - Вы сами уже ответили на этот вопрос, мистер Голуэй, - холодно отзывается она, сглатывая ком в горле и переводя взгляд на мужчину. Она чувствовала, как вспотели ее ладони, и как нервные мурашки ходят по ее спине, заставляя кожу становиться гусиной. Он ей совсем не нравился. Ей было от него дурно. От него пахло табаком и деревом, и Клара просто задыхалась, находясь с ним в одном помещении: большая библиотека вдруг стала казаться невероятно маленькой и совершенно неуютной. И если раньше, она считала себя в безопасности за этими дверьми, то теперь все вдруг резко изменилось. Так резко, что закружилась голова. Эта тишина вводила ее в ступор, и то, как он смотрел на нее – неотрывно – пугало. - Я не хочу жениться на Вас, - вдруг говорит он внятным голосом, словно надеясь четко и ясно донести до нее смысл своих слов, и она некрасиво морщится, недоумевая, зачем говорить об очевидном. – Но мне придется это сделать, Клара, так как мой отец заплатил за Вас три тысячи, - он поджимает губы в тонкую линию и становится совершенно безобразным. Клара замирает. Замечает капельку пота на его виске и старается сдержаться, чтобы не содрогнуться в отвращении, чувствуя, как кислорода в комнате становится невыносимо мало. - Забирайте свои деньги, мистер Голуэй, - тихо говорит девушка, внимательно смотря в его глаза. Кажется, они были зеленые, Клара так и не смогла разобрать. Сердце неожиданно разбилось на тысячи осколков и стало так трудно сдерживать слезы, что не заставили себя долго ждать и уже стояли в глазах. – И найдите себе невесту, которую не придется покупать, - она снова сглатывает соленый ком, а потом поднимается с софы, легко кланяется и направляется к заветному выходу из библиотеки, надеясь скорее вырваться из этой клетки.- Клара, - зовет он ее, и девушка поворачивается, делая при этом глубокий вдох, чтобы не расплакаться. - Я точно также как и Вы, подчиняюсь воле своего отца, - заканчивает он предложение, и она кивает ему, смотрит еще с мгновение, а потом делает два больших шага в сторону выхода, открывает тяжелую дверь библиотеки и выходит прочь.Голуэй вздыхает ей вслед и облизывает пересохшие губы – все оказалось куда сложнее, чем он себе представлял. Оставив мужчину одного в библиотеке, девушка быстрым шагом направилась в свою спальню. Ком эмоций душил ее, а осознание того, что ее просто продали, как рабыню какому-то мужчине застилало глаза жгучей слезной пеленой. Коридоры казались ей бесконечными, а короткий путь из библиотеки до ее спальни длиннее вечности. Клара тяжело дышала. Не выдержав, она подняла подол своего фиолетового платья и побежала, что есть сил по лестнице и прямо по коридору, заветная дверь была уже близко, а силы покидали ее тело. Девушка остановилась у входа в свою спальню, тяжело задышала, чувствуя как легким мало воздуха, и нахмурившись, зло вытерла глаза тыльными сторонами рук, при этом громко всхлипнув и собирая всю волю в кулак, стараясь как можно скорее взять себя в руки. В этот момент соседняя дверь гостевой спальни открылась с тихим скрипом, и Клара сразу же напряглась, чувствуя, как лопатки встречаются друг с другом. Она медленно развернулась на каблуках, надеясь, что это не отец, и облегченно выдохнула, когда ее надежды оправдались. - Мисс Освальд, - что делал здесь герцог Джон Смит, она не знала, да и не хотела знать по большому счету. Но сердце, которое сейчас бешено колотилось в груди, стиснутой тугим корсетом, от злости и быстрого бега, пропустило удар, то ли от неожиданности, то ли от того, что она встретилась с его океаническими глазами. Это было так странно, что злость стала закипать внутри нее еще больше, и ей даже пришлось сжать руки в кулаках, впиваясь ногтями в нежную кожу. - Герцог, - выдыхает она, приседая в легком реверансе, – здравствуйте, - голос предательски дрожит, а глаза, наполненные слезами и покрасневшие, не желают больше смотреть на него, упираясь в его искусно завязанный галстук. - Как Вы поживаете? Она старается делать вид, что все в порядке, и ругает себя, потому что никак не может собраться, и за то, что Смит смотрит на нее таким внимательным взглядом, разглядывая каждую черточку на ее лице. - Приобрел нового жеребца, - ухмыляясь, сказал он, при этом облизывая нижнюю губу. И если этот жест в исполнении Голуэя вызывал отвращение, то сейчас Клара только смутилась, словно он был обращен именно к ней. – Не желаете взглянуть? – Предложил он, замечая, как трясутся ее руки, и как полны слезами ее большие тихоокеанские глаза. Клара казалась взволнованной и перевозбужденной, а еще невероятно усталой и опустошенной. И Джону вдруг невероятно захотелось сжать ее маленькую руку своей, чтобы успокоить и придать немного сил. Однако он умело контролировал свои эмоции и желания, так что дозволенной черты не переступал. Клара ничего не ответила на его приглашение, и он не стал настаивать, собираясь уже удалиться, как она вдруг сделала шаг вперед и остановилась от него на расстоянии вытянутой руки.- Я не успела поблагодарить Вас в тот вечер, сэр, даже не знаю, что я могу сделать для Вас, чтобы в полной мере выразить свою признательность, - она подняла на него глаза, и он увидел в них стыд, оттого что она так сглупила и даже не сказала ему ?спасибо?. Но глупая Клара ведь совсем не знала, что ему было все равно на ее благодарности, что ему было не все равно на нее саму. И что его ужасно раздражало, что Голуэй бродит по поместью, словно то его собственность, и что герцог понимает, что именно этот ткач и довел ее до такого состояния. Ох, глупая Клара… Глупый Смит. Как же это все было неправильно. - Я думаю, если Вы придете на мой вечер и сыграете для меня, тогда, возможно, Ваша оплошность будет забыта, - мягко произнес он, внимательно оглядывая девушку. Она была напряжена и смущена, а еще в ее взгляде бушевал шторм, и она злилась. Злилась на кого-то очень сильно, при этом, стараясь не сорваться на герцога, понимая, насколько неуместным это будет. - Вы всегда так людьми манипулируете? – Спрашивает она, поджимая губы и сводя густые брови на переносице. Герцог был подозрительно не по-шотландски любезен, и Клара относилась к этому с недоверием, хоть глупое сердце и билось в груди, как птица в клетке. - Только по мере необходимости, - говорит он, поджимая губы и поднимая голову, тем самым глядя на нее свысока из-под густых бровей. Это было забавно – наблюдать за тем, как юная девушка старается придумать, что ответить, но при этом совершенно не находится. И она кажется еще более худой в этом платье, чем в черном. – Я смотрю, Вы сняли траур, - подмечает Смит, продолжая так же играться с ней. Клара была очень наивной и невинной. Она была маленьким бутоном еще нераспустившейся чайной розы, которыми так переполнен их сад. И герцог вдруг осознал, что совершенно не хочет, чтобы она выходила замуж на Голуэя, потому что последний безжалостно сорвет ее и даст завянуть. - После пожара, мое платье оказалось в непригодном состоянии, сэр, - говорит девушка, не желая признаваться герцогу в том, что тот оказался прав, говоря, что хватит с нее черного. Клара просто не могла позволить герцогу понять, что прислушалась к нему, потому что в ином случае он бы возгордился и придумал бы себе всяких глупостей, о которых ему не следовало думать. И Джон Смит прекрасно это понимает, и потому лишь едва заметно кивает ей, а затем снова наступает неловкая тишина, в течение которой он смотрит на нее сверху вниз, а она наоборот. – Что ж, если Вы меня извините, я, пожалуй, вернусь в свои покои, - тихо говорит она, чувствуя, как в горле совсем пересохло, и голос так предательски хрипит. Герцог снова кивает, и она, делая легкий реверанс, поворачивается к нему спиной, открывает дверь в свою спальню, проходит внутрь, а затем прижимается к ней ухом, прислушиваясь к тихому стуку каблуков герцога, который уже уходил прочь, размышляя о том, какая Клара Освальд все-таки невозможная. В ту ночь, оставшись в своей комнате, услужливо приготовленной мистером Освальдом, он не смог уснуть. Перед глазами стояла картина того, как светлые лошади бежали по саду, громко извещая о случившейся беде. В тот день они сидели в библиотеке, разбирали газеты за последние месяцы лета и говорили о неурожае и трудном положении бедняков. Он тогда откинулся на спинку кресла и будто бы услышал ржание лошадей. Сначала он подумал, что ему мерещится, однако не стал обманываться - подошел к широкому окну в библиотеке и отодвинул тяжелую занавеску. В густых темных сумерках он видел светлые очертания благороднейших лошадей, а так же клубы дыма, что поднимались в серое небо от яркого красного света. Ему это совершенно не понравилось, поэтому он сразу же нахмурился, ощущая, как внутри все сжимает от волнения, которое набирало обороты, а потом увидел еще пару лошадей, что бежали из той же стороны, и больше не смотрел. - Что-то случилось, - грубо бросил он Уильямсу и Освальду, которые пили чай, обсуждая последние новости из мира политики. Они недоуменно посмотрели на герцога, который уже быстрым шагом направлялся к выходу. - Вы о чем, сэр? – Подал голос Роберт, прослеживая каждое движение гостя, при этом отпивая из чашечки чай с характерным звуком. - Что-то случилось в конюшне, сэр Освальд, Ваши лошади бегут, - проговорил он снова едва слышно. Он не знал почему говорит так, то ли от ужаса, что сковал его, то ли от того что в горле пересохло. Но сейчас было совсем не до этого, мужчина лишь кинул на товарищей еще один взгляд, а затем быстрым шагом покинул помещение. Он чувствовал, что случилась беда, что-то плохое, буквально непоправимое, поэтому со всех ног помчался к конюшне англичанина, который уже бежал за ним. И увиденное его поразило: небольшая деревянная постройка была буквально охвачена огнем, и языки пламени не подпускали никого ближе, чем на пятнадцать метров. И это было невероятно страшно. – Помогите! Пожалуйста, кто-нибудь, спасите меня! Пожалуйста! – Услышал он испуганный и срывающийся голос, в котором сразу узнал юную мисс Освальд. И ужас от осознания происходящего буквально сковал его. Эта ситуация поразила его не меньше, чем маленькую мисс, и он был испуган не меньше молодой леди, что оказалась взаперти у жестокого огня. Только боялись они разного: она – умереть, он – ее смерти. - Надо спасти ее, - прорычал Смит, сквозь сжатые зубы, мистеру Освальду и Пэрлу, что уже стояли за его спиной. Джон усиленно соображал, как пройти внутрь. В самом углу он заметил еще нетронутое огнем окно, поэтому, даже не задумываясь, герцог оторвал от своей рубашки кусок белой материи, и запустил его в деревянную бочку с водой, что стояла неподалеку от конюшни. - Герцог, подождите, Вы погибните! – Закричал Роберт Освальд, понимая, что намеривается сделать Вояжский, ему в след, но Смит даже не стал слушать. Он, не раздумывая, кинулся спасать маленькую госпожу, потому что она не могла вот так просто погибнуть там и сгореть заживо, освобождая лошадей и не освободив себя. И видеть ее в таком состоянии было очень странно. Она совсем не ожидала помощи, и когда он появился, она уже потеряла всякую надежду на спасение. И ее лицо было все заплаканное и опухшее от слез, в пыли и грязи, и в океанических глазах застыл этот неподдельный ужас, и потому, когда он крепко сжал ее плечи и накинул на нее свой сюртук, она сразу же прижалась к нему, обвивая своими тонкими руками его туловище. И герцог до сих пор ощущал ее руки и нос, который горячим дыханием обжигал его левый бок, буквально касаясь им его ребер чуть ниже груди. И ему даже на мгновение показалось невероятно правильным – держать ее так крепко и близко к себе. И эта мысль не покидала его до того момента, пока он не вывел девушку на улицу. Как только холодный осенний воздух ударил его в грудь, мужчина сразу же отбросил эти глупые мысли в сторону, собственно как и отбросил мисс Клару, отходя от нее и заходясь в глухом кашле, задохнувшись дымом. Нет, он совершенно не мог уснуть. Он сидел в этой комнате, упирался взглядом в голую стену и думал лишь о том, что Клара Освальд оставила следы своих слез на его рваной рубашке три дня назад. И казалось, он уже не должен был об этом думать, но хрупкая и беззащитная девушка не хотела покидать его сознания, как заноза в пальце, что не дает свободно схватить шпагу. - Прекрати, - прошептал он, хмурясь и сердясь, при этом чувствуя, как глубокие морщины становятся еще глубже от этой злости. Эти мысли его раздражали, буквально выводили из себя. С тех пор, как он встретил ее, эта девчонка не выходила у него из головы, и ему хотелось дать ей того, что не дал ей мистер Освальд – простой любви и капельки нежности. Да, это совершенно было на него не похоже, и, наверное, звучало абсурдным, но ему хотелось любить ее так, как он умел. И после этой мысли, что ураганом ворвалась в его сознание, он вдруг резко поднялся со своего места и быстрым шагом вышел в коридор, в котором было значительно прохладнее, чем в его спальне, хлопнув при этом дверью. Герцог быстро спустился по лестнице вниз и вышел на заднее крыльцо. Он подошел к самому краю, уперся бедрами в перила, ощущая их холод через тонкую ткань штанов, а затем, сложив руки на поясе, вдохнул прохладный осенний воздух, прикрывая глаза и стараясь собраться с мыслями. И если бы он поднял в этот момент голову, то смог бы заметить слабо горящую свечу на подоконнике спальни Клары Освальд. Эту ночь ей тоже не спалось. В эту ночь она тоже вспоминала события того злосчастного вечера, когда чуть не погибла в конюшне. Она вспоминала этот закреп, который был плохо вколочен в балку, и вспоминала, как обнаружила упавший факел на сухом сене, вспоминала огонь, что заполонил собой все пространство, слышала бешеное и испуганное ржание лошадей, буквально молящих о помощи, и снова ощущала себя невероятно бессильной и виноватой в их гибели. И ее снова окутывала дрожь и паника. А потом, вслед за этим, она вспоминала крепкие и хваткие руки герцога Джона Смита Вояжского, который уверенно и храбро вел ее к выходу, и даже позволил прижаться к нему ближе, чем следовало. И она вдруг резко насторожилась. Неправильно было думать о мужчине, который более чем в два раза старше ее. Это было так пошло, что девочка почувствовала, как румянец медленно подкрадывается к щекам и ласково касается их теплой рукой. Клара смутилась собственных мыслей и прикрыла глаза, ругая себя. ?Нельзя, нельзя! Прекрати!? - Подумала она, зажмурившись и сведя брови к переносице, а потом вдруг опустила взгляд на крыльцо, тяжело вздохнув. Она увидела там герцога, который чуть наклонил голову, при этом приоткрывая рот, словно что-то говоря самому себе. Он стоял там лишь в простой рубашке и брюках, и Кларе было неловко видеть его в таком виде, поэтому она покраснела от смущения, прикусывая расплывающиеся в улыбке губы. И, понимая, что так больше продолжаться не может, Клара поднялась с софы и босыми ногами прошла к кровати, где, завернувшись в теплое одеяло, задремала. А проснулась Клара рано утром. Она долго рассматривала свои платья, и решила остановиться на фиолетовом с серебристыми вкраплениями, с короткими пышными рукавами и белым кружевным воротничком. Оно было чуть светлее предыдущего, но не такое яркое и выделяющееся, как другие ее платья. К слишком ярким она не была еще готова, и решила переступать черту траура постепенно, шаг за шагом. Ей было стыдно признаться, что именно симпатия к герцогу побудила ее сделать это, и что именно его слова заставили ее сменить черное платье. Ей было стыдно признаться в этом даже самой себе, но ее влекло к нему, и это казалось мучительным, потому что хотелось задыхаться от того насколько большой это было ошибкой. Это было ужасно неправильно, особенно когда здесь был мистер Голуэй. Особенно, когда она все еще должна выйти за него замуж. Переодевшись и собрав волосы в привычный пучок, она спустилась в столовую, где поприветствовала гостей легким реверансом. Там уже сидели ее отец, мистер Голуэй, и герцог Уильямс Уильямс Пэрл, герцога Смита еще не наблюдалось. Легкое разочарование полоснуло ее учащенно бьющееся сердце, а затем она села напротив своего будущего мужа, стараясь отбросить все ненужные мысли в сторону. - Доброе утро, - вежливо произнесла она, удобнее усаживаясь за столом, и оглядывая приготовленный завтрак. Еда все еще совершенно в нее не лезла, в большей степени из-за крепко затянутого корсета, но видимо сегодня придется выпить чашечку чая. - Клара, Вы чудесно выглядите, - говорит герцог, намазывая на свежеиспеченную булочку клубничный джем. Он окидывает ее теплый отеческим взглядом, в то время как сам Освальд даже не посмотрел на нее. И глаза Уильямса излучают эту восторженность, симпатию к ней, как к своей дочери, и Клара не может сдержать улыбки. – Черный цвет – совершенно не Ваш цвет, - продолжает он, и Клара чувствует, как щеки заливаются теплым румянцем. И она ощущает себя глупышкой, однако не может справиться с этим. - Не стоит герцог, Вы меня смущаете, - она кокетливо опускает голову, нервно теребя фаланги пальцев. Их сводило в нервном напряжении, и она уже готова была встать из-за этого стола, однако правила этикета не позволяли ей так быстро покинуть помещение. Клара не хотела опозорить своего отца, точнее, чтобы она не сделала, он посчитает позором, но в данном положении не стоило вовсе усугублять ситуацию. - Вы так не считаете, мистер Голуэй? – Спрашивает Пэрл, внимательно следя за мужчиной, что точно так же, как и ее отец, даже не поднял взгляда от утренней газеты, когда Клара вошла в столовую. - Простите, герцог, но, я думаю, свежие известия о чартистах важнее нового платья мисс Освальд, - сухо произносит он, окидывая презрительным и холодным взглядом девушку, которая лишь смотрела в свою чашку с чаем, при этом внимательно слушая разговор между двумя мужчинами. - Что ж, никто и не сомневался, - подытожил Уильямс, поджимая губы, и Клара вдруг почувствовала на себе сочувствующий взгляд с его стороны. И она вдруг поняла, что жалеть ей себя совсем не стоит. Что стоит дать отпор и совсем не принимать таких взглядов впредь ни от Пэрла, ни от Лейцен, ни от кого бы то ни было еще. Она вдруг четко поняла, что оказалась сама по себе, и что ей придется справляться с этим в одиночку, и что она должна набраться невероятной храбрости и смелости. И она задумалась: а почему не сейчас? - Вы ошибаетесь, мистер Голуэй, - произносит она отчетливо, но при этом спокойно. В этот момент от неожиданности отец роняет чайную ложку, которой сыпал сахарный песок, а герцог так и остается с поднятой чашкой чая в воздухе. Мистер Голуэй же отвлекается от утреннего ? The Times? и переводит на нее удивленный взгляд. Клара начинает тяжело дышать, испугавшись, что совершила большую ошибку и последствий. - Что и требовалось доказать, - пожимает плечами мужчина, поджимая губы. Она смотрит на него долгим взглядом, а в ответ он лишь закатывает глаза, возвращаясь к номеру газеты. И Клара начинала злиться. - Нет, сэр, Вы ошибаетесь, - серьезнее и уже более дерзким тоном продолжила девушка, - потому что я не такая, какой Вы меня считаете. Я не говорила, что мое платье важнее, чем положение в стране, или что мои душевные беспокойства важнее тех, о которых пишут современные газеты, - она сверлит его ненавидящим взглядом, полным злости и смелости. И именно эта агрессия вела ее к справедливости. - Извините, сэр, но Вы можете думать обо мне что хотите, но я не позволю Вам унижать себя таким бестактным образом. Если мой отец согласен это терпеть, не надейтесь, что буду и я, - говорит, тяжело дыша, Клара, чувствуя, как злость кипит слезами на ее глазах. – Прошу меня извинить, - она поднимается из-за стола так и не притронувшись к еде, и направляется к выходу из столовой. Раздражение кипело в ней, и злость поднималась все выше и выше. Она смахнула кулаками соленые слезы, сглатывая колючий ком, и резко выдохнула, собираясь с силами.Голуэй был таким несносным человеком. Каким-то образом она всегда это знала. И сейчас убедилась в том, что подсознание ее не подвело. Он ужасно ее раздражал и заставлял себя ненавидеть. И она сначала старалась этому сопротивляться, но теперь это было напрасно. Клара быстрым шагом направлялась в сад, чувствуя, как ей необходим свежий воздух, и вот уже почти была у парадной, как ее резко схватили за правую руку, дернули назад и развернули. Грубо перекрывая дорогу к выходу. Голуэй смотрел на нее своим раскрасневшимся лицом, и брови его сводились к переносице, отчего он казался страшно старым и уродливым. Она внимательно смотрела на него, надеясь услышать объяснения его грубости и хамству. И когда он заговорил, Клара хотела раствориться, чтобы ее никто, совсем никто не знал.- Послушайте, Клара, - процедил он сквозь стиснутые зубы, - Вы, маленькая, ничего непонимающая девица. Вы не имеете никакого права разговаривать со мной в таком тоне, и уж точно не при других высокопоставленных лицах… - с каждым словом его рука все крепче и крепче обвивалась вокруг ее раненого запястья, из-за чего незажившая рана начинала ныть, и становилось невыносимо больно. И она уже готова была заскулить. - Пустите, - прошипела она, глядя на высокого мужчину снизу вверх, и глаза ее горели, и щеки ее горели от гнева и ненависти к нему. Даже отец, насколько бы он не был груб, никогда не позволял себе прикасаться к ней пальцем. А здесь мужчина, которого она едва ли знает, хватает ее за руку и намеренно делает ей больно. Клара чувствовала себя беспомощной и загнанной в угол, совсем опустошенной и раненной девочкой, которой просто нужна помощь. Но она была одна. Одна в этом коридоре, и эти локации почему-то никогда не сменялись. - Вы лишь ничтожество, глупая, наивная… - продолжал Голуэй, нависая над ней. Он шипел ей эти мерзости на ухо, и был невероятно доволен своим физическим превосходством над ней, и это было отвратительно. - Пустите, сэр, мне больно, - тяжело дышала она, чувствуя, как глаза наполняются непрошенными слезами страха и боли. И она, казалось, должна была надеяться на своего отца, который сейчас придет и спасет ее из рук плохого мужчины, но этого не происходило, и отчаяние давило на ее ахиллесову пяту, и это было так несправедливо, что Клара уже была готова сдаться.- Безобразная, эгоистичная… - продолжал Голуэй, словно не обращая никакого внимания на просьбы девушки. - Сэр… - промычала девушка, и не сдержалась, бессовестно и бесстыдно расплакалась на его глазах от своего бессилия. - Наглая, самовлюбленная… - а словесный поток гадостей в ее адрес все никак не заканчивался, а руку он сжимал все крепче и крепче, уже впиваясь своими ногтями в ее рану.- Пустите мою руку, сэр!Злость на саму себя, на свою слабость и, как выразился Голуэй, ничтожность, взяла над ней контроль, и девушка повысила голос так что спустя пару секунд в тесном коридоре оказались все: отец, вытирающий рот белоснежной салфеткой, мистер Уильямс с серебренной чайной ложкой, и герцог Джон Смит Вояжский, застывший в проходе, направляясь на завтрак. И Клара тяжело дышала, не замечая никого вокруг, лишь сверля взглядом, полным гнева, Голуэя, который все так же продолжал сжимать ее руку. Клара не знала, сколько времени продлился этот позор, однако смотреть на Голуэя со злостью ей еще не надоело.Герцог надолго запомнил эту сцену. Это была немая тишина, когда все свидетели старались понять, что именно происходит, чтобы разрешить конфликт. И Джон даже смотрел на Клару с гордостью, потому что она стала давать отпор не только Дениэлу Голуэю, но так же и своему отцу, который ни во что ее не ставил. На фоне высокого и грозного мужчины, мисс Освальд выглядела еще более утонченнее, а это платье словно вдыхало в нее всю ее молодость и юность. И пахла Клара снова тем же чаем и виноградом. И Смиту вдруг захотелось так сильно ударить Голуэя, чтобы неповадно было трогать эту маленькую и беззащитную леди. Но он снова себя сдержал и потом очень об этом сожалел. - Мистер Голуэй, отпустите девушку, - произнес наконец-таки герцог, подходя к мужчине, который не отреагировал на просьбу Клары, надавливая на его руку. И последнему пришлось послушаться. Он окинул Смита таким же ненавистным взглядом, что и Клару, а после резко отпустил ее руку. И девушка, недолго думая, сразу же отошла на несколько шагов назад. - Вы не имеете права так отзываться обо мне, мистер Голуэй, - выплюнула она слова, которые просто жгли ее рот. Она дрожала, и дрожь эта была больше от испуга, чем от злости, Смит это заметил. И почему-то все равно с большим усилием старался сдержать довольную улыбку, что предназначалась ей. - Я не позволю Вам унижать меня и заставлять смешивать себя с грязью, сэр, - дрожащим голосом произнесла она, чувствуя как слезы жгут глаза. Она сделала еще один шаг назад, опасаясь реакции Голуэя.- Мистер Освальд, прошу меня извинить, но жениться на Вашей дочери я не буду и попрошу вернуть три тысячи выкупа, - говорит он невероятно спокойно, при этом не обращая на слова девушки никакого внимания. И Клара понимает, что это все бесполезно. И что ни отцу, ни Голуэю она совершенно ничего не доказала, и что она все так же мала для них, как они малы для нее. - Но… - замешкался Роберт, не зная, что сказать и что делать в данной ситуации.- Я все решил, мистер Освальд, - перебивает он ее отца, не давая ему закончить. - Мне не нужна ваша дочь в качестве жены, за такие же деньги я найду кандидатуру гораздо лучше. Сердце Клары разбивалось от такого унижения, и было невероятно больно, но она ничего не могла поделать. Быть униженной перед отцом ей было не в первой, но перед двумя герцогами, которые относились к ней, как казалось, с уважением… Это были единственные люди, которые видели в ней что-то хорошее, и все было порушено словами какого-то жалкого мужчины, который не знает, что значит вежливость. - Знаете, мистер Голуэй, - говорит вдруг Смит, замечая, как Клара растеряна и расстроена сложившейся ситуацией. - Скажу Вам лишь, что мисс Освальд бесценна, а Ваши деньги будут немедленно возвращены мистеру Голуэю. Так что, если позволите, мы вернемся к завтраку, который Вы так бесцеремонно прервали своим бестактным поведением, - спокойно проговорил Смит, хмуря брови на мужчину, который уже тяжело дышал и был красным от гнева. – Клара, мистер Освальд, Уильямс, - обратился он к мужчинам, что смотрели на всю эту сцены с полным недоумением и испуганной девушке мягким голосом. – Думаю, мистер Голуэй найдет выход самостоятельно, нам лучше вернуться в столовую. Остальные согласно кивнули, и лишь Клара осталась стоять в стороне, продолжая так же смотреть на разгневанного и опозоренного Голуэя. Мужчины деловито направились в столовую, а Дениэл, не долго думая быстрым шагом пошел к выходу. И прошло уже минут пять, как все разошлись, а она все еще стояла в этом коридоре, который пропитался ее позором и унижением. Она медленно оглядела помещение, вдохнула побольше воздуха, которого вдруг оказалось невероятно мало, а затем, едва передвигая ногами, уставшая и совершенно опустошенная, она направилась прочь из этого места. Клара ступала тихо, придерживаясь за стены и перила, и потом вдруг нашла себя у своей комнаты. Ей почти не хватило сил, на то, чтобы опустить дверную ручку, она ухмыльнулась этому факту, проходя внутрь комнаты, а потом аккуратно закрыла за собой дверь, прислушиваясь к тихому щелчку замка. Клара повернулась к выходу спиной, оглядела свою комнату и вдруг обессилено рухнула на пол и разрыдалась, сжимая между пальцами мягкий ворс ковра.