Глава 4. Pas de deux (1/1)
Если бы он за эти годы смог ответить на вопрос ?кто такой Персиваль Грейвз??, пожалуй, единственным выходом было бы собрать вещи Геллерта и выставить их за дверь собственной квартиры, вычеркнуть из жизни и идти дальше. Существовала всего одна небольшая деталь, мешающая реализации этого, без сомнения, логичного плана. Одна — если не брать в расчет батарею пустых бутылок с виски, уныло собравшимся на дне. Бутылки в тот день показали себя внимательными собеседниками. Единственными собеседниками.Привязываясь к Геллерту, прорастая, он становился не просто единым целым с ним. Мысли, эмоции, слова — все было словно уже и не его, как будто он взял что-то важное взаймы и не смог отдать хозяину, когда пришло время. Где бы он ни искал самодостаточного человека по имени Персиваль Грейвз, он не находил ту, старую версию, способную автономно существовать без Геллерта Гриндевальда.Ответа на вопрос ?кто такой Персиваль Грейвз?? с некоторых пор не существовало.— Нам нужно поговорить, — шепчет он Геллерту, с трудом поймав того во время перерыва.— Я не хочу больше говорить о Криденсе, — яростно шипит Геллерт и вырывает руку.— Я не хочу говорить о Криденсе, — отвечает Грейвз. — Я хочу поговорить о Зигфриде.— Я думаю, мы не можем больше рассчитывать на счастливое возвращение мистера Шоу. Надеюсь, Грейвз, хотя бы ты не пришел мне сообщить, что увольняешься?У Геллерта под глазами круги, и Грейвз понимает, что он, ненавидящий кофе до тошноты и кровавых глаз, давится им, чтобы урвать у сна лишний час. Пусть не один, пусть хореографы тоже не спят, и вся труппа стирает в кровь ноги на очередном прогоне — Геллерту достается больше всех.И Грейвз, набрав побольше воздуха, выкладывает совершенно дикую идею. Невероятную. Невыполнимую. Если и есть что-то святое у Геллерта, то это его незавершенный гештальт — по крайней мере, именно так подсказывал виски.Грейвз, так и не научившийся отделять собственные желания от желаний Геллерта, точно знает, от чего тот не сможет отказаться:— Я предлагаю тебе поменяться.Где-то за дверью раздается монотонный скрип лавки. ?Криденс, — понимает Грейвз, — это же Криденс, он все слышит?. Можно представить, как мальчишка, обхватив себя руками, качается вперед-назад с остановившимся взглядом.— Твоему мальчику можно доверять? — уточняет он, и Геллерт морщится.— Больше, чем себе. И уж точно гораздо больше, чем мне, Грейвз.На генеральном прогоне все идеально. Даже картонный Нойшванштайн перестает нависать над ними и становится всего лишь одной из декораций. Дымогенераторы исправны. Свет, реквизит — все идеально. ?Так не бывает?, — думает Грейвз.Криденс в плаще Ротбарта больше не похож на черный смерч. Теперь это настоящее инферно, сметающее все на своем пути, и кажется невероятным, что под слоем стойкого театрального грима всего лишь странный, забитый мальчишка.Своим Зигфридом Персиваль Грейвз тоже втайне гордится, понимая теперь замысел Геллерта: когда каждый на своем месте, отступив назад, замираешь, увидев всю картину. Восхищаешься идеально подогнанными деталями и тонкой работой слаженного часового механизма.Никаких любовных переживаний, ничего человеческого в этой борьбе двух стихий нет.— Ты на самом деле хочешь, чтобы я украл у тебя премьеру? — Неслышно подходит Гриндевальд и кладет ему руку на плечо.— Хочешь, чтобы я танцевал партию Зигфрида, мой сэр Персиваль?— Я хочу, чтобы тебе было хорошо, Геллерт, — отвечает Грейвз, и их пальцы переплетаются. — Если для этого нужен какой-то несчастный Зигфрид, я вполне способен это пережить.— Если все вскроется, нас растерзают.— Не вскроется. Нам просто нужен хороший гример.* * *В день премьеры все идет не так. Геллерт с пяти утра носится по Манхэттену. Геллерт, только под утро притулившийся в кресле у оркестровой ямы, всю ночь яростно измерявший сцену глиссадом и в раз гоняющий себя из белого адажио в черное, из pas de deux в pas de troi и обратно, цепляется за картонный стаканчик кофе из автомата, как утопающий за соломинку.— Все рушится к чертям, — отвечает он на молчаливый вопрос Грейвза. — Криденс пропал. И его сестры тоже.Протяжный стон гобоя открывает первый акт.Решайся, Персиваль Грейвз.?Вот, вот же он — твой последний шанс?, — нашептывает ему вкрадчивый голос. Ты сможешь удержать его, и более удачного стечения обстоятельств и представить невозможно. Тебе не завидовать бы этому мальчишке, пусть ты и знаешь, что ради тебя Геллерт никогда бы не бегал по Нью-Йорку. Благодари его слабые нервы, что сдали в самый неподходящий момент.Благодари Геллерта за то, что он никогда не забудет того, как Криденс его подставил.Только из-за нервного мальчишки сегодня вы танцуете вдвоем, ты — Ротбарт. Геллерт — Зигфрид.
Насмешка судьбы, ведь в жизни все наоборот.?Никаких Альбусов в сиреневом трико?, — шепчет внутренний голос. Никаких талантливых мальчишек с искрошенной психикой. Плевать с моста Мариенбрюке на Одетту-Одиллию, она в их противостоянии не более жива, чем нарисованная часовня или замковый эркер.Это для зрителя они на сцене вписывают историю в pas de troi.Только они вдвоем знают, что буря, выходящая из берегов озера и с грохотом погребающая маленьких лебедей, замок из дешевого гипсокартона — это только им двоим принадлежащий танец, их лучшее pas de deux. И им обоим плевать на всех постановщиков, издевающихся над несчастными лебедями со дня премьеры.И Ротбарт, в роль которого вживается Грейвз, принимая его до конца, выплескивается через край.Персиваль Грейвз измерен, и взвешен, и найден легким.Персиваль Грейвз опустошен.Удушливый сладкий дым укутывает картонные развалины замка, декорации тонут в нем, и вот уже невозможно различить ни лиц, ни фигур.Последнее, что слышит Грейвз, — это убаюкивающий шепот Геллерта где-то совсем рядом, близко, руку протяни — и можно прикоснуться.— У нас получилось, — говорит он. — Мой мальчик.