Track 10 Лолита (2/2)
— Но я сама…— Это не оправдание, — я подтолкнул ее к двери. – Подожди меня в коридоре. Я вызову тебе такси и провожу до выхода.— Амон…Она словно пыталась что-то сказать, но не могла. Не прогоняй меня, молили ее глаза. Но дверь закрылась, оставив ее снаружи, и я прислонился спиной к деревянной поверхности, сжимая в руке телефон.Досчитаю до десяти и наберу номер.
А потом притворюсь, что ничего не случилось.И я стал считать: ич, ни, сан, йон, го, року, шчи, хачи, кью…
РобинОтчаяние. Вот как это называется. Ногтями я царапала поверхность проклятой двери. Если он хочет, чтобы я ушла – я уйду, и сама доберусь до дома. Не нужна мне его помощь.Уйду.Но сначала досчитаю до десяти: uno, due, tre, quattro, cinque, sie, sette, otto, nove...На счет десять дверь широко распахнулась, Амон схватил меня за рукав пальто и затащил внутрь.АмонНас бросило друг к другу. Это было словно притяжение, и я не мог ему противостоять. Не сейчас… Пошло все к черту!Пальто Робин полетело на пол. Избавив от верхней одежды, я снова заключил ее в объятия. Девочка не сопротивлялась, но и не реагировала. Она стояла, прижатая ко мне, не произнося ни слова, не пытаясь обнять меня в ответ.Что, если она боится? Что, если не хочет этого?Я отстранился и посмотрел на нее. Робин стояла передо мной, тихая, смущенная, ошеломленная, опустив глаза…У меня внутри словно что-то оборвалось.— Робин… если ты…Тут она подняла взгляд, и слова замерли у меня в горле.Глаза Робин сияли. Фосфорическим зеленым блеском. Как у кошки.— Амон, ты… снова будешь меня целовать, да?— Боюсь, этим дело не ограничится, — собравшись с духом, признался я.Мне показалось, или ее губы чуть дрогнули в улыбке?— А ты разрешишь мне целовать тебя? – несколько хитровато спросила она.Я кивнул.— Робин, если ты почувствуешь, что не хочешь продолжать… я пойму.Казалось, она меня не слушает. Огненно-зеленый взгляд обжигал мое лицо.— Ну, тогда, — сказала Робин, приподнимаясь на цыпочки, — я тебя поцелую. Сейчас.Ее рука оперлась на мое плечо, пальцы другой руки слегка коснулись моей щеки, шеи, наконец замерли на подбородке. Я застыл на месте, почувствовав невольную дрожь. Уверенности во взгляде Робин поубавилось, но все-таки она собиралась идти до конца. Ее большой палец скользнул по моим губам, отворяя их для поцелуя, и я даже бездумно попытался остановить ее прикосновение, поймать ртом ее пальцы… Робин наклонялась ко мне, все ближе и ближе, и я невольно закрыл глаза.Наши губы соприкоснулись лишь слегка. Но этого было достаточно, чтобы я слепо потянулся за ней, когда она немного отстранилась. Робин не стала меня мучить и ответила на мой порыв со всей страстью, на которую была способна.
Честно говоря, я и не подозревал в ней такое. Мы целовались долго и жадно, забывая дышать. Когда я наконец отпустил ее, Робин едва стояла на ногах. Я поддержал ее, обняв рукой за талию, и, воспользовавшись случаем, прижал ее к себе еще сильнее. Робин удивленно взглянула на меня.
— Хорошо? – спросил я.Она кивнула.Я, кажется, позволил себе улыбнуться, потом еще раз быстро поцеловал в губы, и, приподняв Робин над полом, сделал несколько шагов вперед.
Я снова поставил ее на ноги посредине комнаты, лицом к окну. Робин стояла в лунном свете, опустив глаза и нервно сцепив руки перед собой.
Я взял ее за подбородок и заставил посмотреть на меня. Позаботился о том, чтобы она видела, как я снял свои перчатки, одну за другой, и бросил их на пол.Голой рукой я коснулся ее щеки, и она потянулась за моей ладонью, потершись об нее, как кошка. Мои пальцы ощутили ее теплую и гладкую кожу, забрались в шелковистые волосы, потянули за ленточку – и золотисто-каштановые пряди рассыпались, дождем упали на ее плечо.
Робин смотрела на меня, кусая губы, в то время как я расправился с другой лентой и расплел тугой пучок. Теперь волосы обрамляли ее лицо, падали ей на плечи, делая ее не похожей на ту Робин, какую я всегда привык видеть, делая ее… еще прекраснее, еще желаннее в моих глазах.Я взял ее лицо в свои ладони. Снова поцеловал ее – в лоб, в переносицу, в кончик носа. Коснулся губами ее губ. Провел языком по верхней губе. Почувствовав, что Робин нетвердо стоит на ногах, я сделал шаг к дивану, опустился на него и посадил ее к себе на колени. В таком положении я учил ее целоваться. Мои руки тем временем нетерпеливо блуждали по телу девочки, исступленно пытаясь ощутить ее формы под толстой тканью черного платья. Нежные тонкие пальцы Робин вплелись в мои волосы. Между поцелуями я ощущал горячее прерывистое дыхание на своем лице, видел зеленые глаза.Я был не в силах оторваться от нее.Мне хотелось исследовать и поглотить каждую частицу ее существа. Желание было столь велико, что причиняло боль. И в затуманенном взгляде Робин я с некоторой для себя отрадой заметил отражение моей боли, то же нестерпимое желание близости, что сейчас вырвалось наружу и бушевало во мне.Я не мог ошибиться. Взявшись руками за черную ткань, я стянул через голову верхний слой ее платья и бросил на пол. Робин помогла мне, на мгновение вскинув руки над головой.
Знает ли она, что за этим последует?Она по-прежнему льнула и ластилась ко мне, не выказывая ни страха, ни неуверенности. Это прибавило решимости и мне.РобинПосадив меня на диван, он опустился на колени и принялся снимать с меня чулки. Мне было приятно: он, большой и сильный, у моих ног, и такой нежный… Я вздрогнула, когда он коснулся моих голых коленей. Его руки замерли, и он посмотрел мне в глаза – на этот раз они были серые, жидкое серебро. Колебался он недолго. Его руки медленно заскользили вверх, по моей коже, приподнимая подол юбки…
Он снимет с тебя одежду, абсолютно всю, и будет трогать тебя… и возьмет тебя.
Мои познания о том, что происходит между мужчиной и женщиной, были весьма скудны. Монахиням нельзя было говорить о таком, в школьных учебниках в основном описывалось, что бывает после, а девчонки из приюта болтали всякий вздор. Моя единственная подружка, Серена, утверждала, что как только выберется из монастыря, найдет себе любовника. Она говорила, что любить кого-то плотской любовью — это совсем не грех, но ей так сказали родители, беглые ведьмы. Серена рассказывала мне о прежней жизни шепотом, под одеялом, потому что даже отчаянная беспризорницабоялась, что старшие ее услышат и накажут.
Потому что это все-таки грех, поняла тогда я. У ведьм это не грех, но мы не ведьмы…Рука Амона продвигалась все дальше, и с моих губ сорвался невольный стон. Мои колени сжали его ладонь.Я не знала, что со мной происходит. Мелкими глотками я втягивала в себя воздух.
— Робин?— Мне кажется… я горю, — прошептала я.
Он был решителен. Поднявшись на ноги, он притянул меня к себе и расстегнул пуговицы моего платья. Их там было много, маленьких пуговок, и петелек, но он справился быстро, даже чересчур поспешно, оторвав несколько штук. И тогда он распахнул ворот платья, обнажив мои плечи и грудь, и я дрожала под его прикосновениями как осиновый лист.АмонЯ потянул платье вниз, и руки Робин наконец выскользнули из рукавов, и все изделие бесформенной кучей ткани упало к ее ногам.Робин стояла передо мной в нижнем белье – черное бра спортивного стиля и черные трусики. Бледная, словно светящаяся в полумраке кожа. Мне было мало просто смотреть, я жаждал коснуться, и я сделал это сначала губами, поцеловав ее нежную шею, потом спустился пониже и провел языком по ложбинке между ключиц – тут Робин застонала и выгнулась назад, еще больше открыв мне себя, чем я не замедлил воспользоваться. Одной рукой обняв ее за талию, другую я положил на ее грудь, и ощутил сразу все: мягкий хлопок лифчика, жар и шелковистую нежность ее кожи, и биение ее сердца. Я втягивал в себя ее запах – сладковатый, чуть фруктовый и пряный. И я чувствовал, что пьянею все больше.Мои пальцы уже забрались под тонкие лямки и напрасно искали застежку – проклятое бра надевалось через голову и не имело никаких застежек, но я понял не сразу.
Робин вдруг порывисто схватила меня за руку. Ее пальцы дрожали.— Что? Что-то не так? – спросил я, сразу же отстранившись.Поторопился. Напугал ее, идиот.Робин избегала моего взгляда. Немного помявшись, она наконец привстала на цыпочки и прошептала мне в ухо:— А ты… ты тоже будешь раздеваться?Ее щеки пылали. А глаза смотрели на меня – дерзко и робко одновременно.Боже. Только она одна умеет так смотреть.— Ты хочешь этого? – спросил я.Робин«Конечно», — едва не вырвалось у меня в ответ, и это было бы ужасно глупо. Я ограничилась кивком головы, и Амон, сдержав улыбку, убрал руки с моей груди и принялся расстегивать свой пиджак.— А можно мне? – вдруг спросила я, сама удивляясь собственной смелости.Он остановился, удивленно взглянул на меня, но не стал противиться. Наоборот, сразу же опустил руки и склонил голову, словно покоряясь моему решению.Я начала с того, что сдернула с его шеи кулон противно-зеленого цвета, напоминание о работе и Фабрике. Крестик полетел куда-то в сторону.Трясущимися руками я воевала с застежками, но справилась на удивление быстро. Амон повел плечами, и серый пиджак упал на пол. Я неуверенно коснулась ладонью ткани черной рубашки, которую он надевал под пиджак. Провела рукой по его груди и плечам, ощущая сквозь тонкую ткань стальную упругость и жар его тела.Амон наблюдал за мной, и у меня было чувство, что ему нравится происходящее.Осмелев, я расстегнула ворот рубашки – там было всего три пуговицы. Мой взгляд невольно уперся в обнажившуюся шею. Амон не стал ждать моей просьбы, и сам быстро стянул рубашку через голову и отшвырнул прочь.Я стояла и смотрела на него, обнаженного по пояс, не в силах отвести взгляд. В другой ситуации я бы не стала так таращиться и заставила бы себя отвернуться, но не сейчас. Я чувствовала, что Амон пока потворствует всему, что я делаю, что ему это приятно.
Он сделал шаг вперед, и наши тела соприкоснулись. Тут я, не в силах сдерживаться, обняла его, и провела руками по его обнаженным плечам, груди, спине и животу, быстро, стараясь одним махом ощутить и запомнить каждый контур его тела.— Ты такой… — нежно шептала я ему, уткнувшись лицом в его плечо, смущенная и радостная. – Ты и пахнешь вкусно…Он не ответил, и я не видела его лица, но ощутила, что он поцеловал меня в макушку.Довольная, я сильнее прижалась к нему. Мои пальцы внезапно очутились на пряжке его ремня, и тут я снова была вынуждена взглянуть в его глаза, безмолвно спрашивая разрешения. Получив такой же безмолвный ответ, я расстегнула ремень и молнию.Брюки съехали вниз по его ногам, и он перешагнул через них, оставшись в одном белье. Оно было черное, как и у меня, и что-то в этом было успокаивающее.Амон сам снял с себя последнее и выпрямился передо мной.
Единственный голый мужчина, которого я видела до сих пор – то был Давид, скульптура Микеланджело на площади перед палаццо Векьо. Так вот, мраморный Давид не шел ни в какое сравнение с Амоном. Амон был сложен как бог. Он оказался несколько более худым, чем я предполагала, но в остальном он казался совершенным.Но, помнится, у Давида... У Давида был меньше...
Сгорая от стыда, я не могла отвести глаз.Я тихонько пискнула от страха, когда Амон внезапно подхватил меня на руки и перенес в спальню.АмонЯ положил Робин на кровать. Все было странно, но все казалось правильным. Эта торжественная тишина спальни, и круглая пухлая луна за окном, заставляющая тело Робин серебриться в своих лучах, волосы Робин, рассыпавшиеся по подушке. Напряжение в воздухе почти достигло предела.
Я очень медленно опустил ее на застеленную черными простынями кровать, словно на алтарь, словно Робин была моим подношением какой-то неведомой богине — и этой богиней была она сама.
— Я все-таки немножко боюсь, — шепотом призналась Робин.— Не бойся.Я снял с Робин лифчик и трусики, и решительно пресек ее попытку заслонить наготу руками. Она должна была открыться мне так же, как я ей.
Робин покорилась почти сразу. Она лежала предо мной, и в ее глазах я видел понимание. Того, что она уже почти принадлежит мне, что я имею право.Несколько мгновений я смотрел на это сказочное существо, попавшее мне в руки, не смея коснуться. Тело Робин казалось ослепительно белым на этих черных простынях. Сама она казалась ослепительно красивой.
Потом я начал неторопливо ласкать ее.Так не может быть,думал я. Это неестественно. Это совершенство.
Она была словно создана для меня. Ее небольшие круглые груди идеально помещались в мои ладони, маленькие розовые соски казались твердыми на ощупь, едва осязаемый пушок на коже, плоский, почти впалый живот… И аккуратный пупок, и изгиб ее бедер, и ее колени были такими, какими я хотел.
Ее тело реагировало на каждое мое прикосновение. Сначала она стискивала зубы и старалась молчать, потом с губ ее сорвался стон, который в какой-то момент перешел в сдавленный крик (а именно тогда, когда моя рука впервые коснулась ее лона). Робин зажала себе рот рукой, и тогда я склонился к ней, отвел ее руку в сторону и сказал:— Не надо. Я хочу послушать.Она страдальчески взглянула на меня и подчинилась. Она подчинялась мне во всем до самого конца – и это было хорошо, это было правильно, я понял, что этого я и добивался.
Я приподнялся над ней, уложил ее поудобнее и раздвинул в стороны ее колени. Моя рука вновь скользнула меж ее ног, продолжая начатое. Робин зажмурилась и шумно втянула в себя воздух. Я ощутил ее жар, и влагу, и напряжение всего ее существа, и посмел продвинуться чуть глубже.Девочка вздрогнула и застонала.Это первый раз с ней, вдруг осознал я, никто до меня такого не делал, ни один мужчина не касался ее. Как ни странно, осознание того, что Робин – девственница, завело меня еще больше. Я был первый, и я хотел быть первым, и единственным, и сделать ее полностью и навсегда своей.Мои пальцы двигались, постепенно убыстряясь, Робин металась и кричала – сладко, так сладко для моих ушей, и когда ее наслаждение достигло предела, ее влага потекла по моей руке, я понял, что момент настал.
Она была готова. Я сам уже не мог ждать более.И тогда я лег на нее, чтобы взять.
РобинЯ думала, что умру. Мир сжался в точку, исчез, я поняла, что горю – везде, внутри и снаружи, а особенно там, где он касался меня. Я забылась, мой Дар вырвался из-под контроля, и спалил все. Мы оба должны были умереть.
Но ощущения не прекращались, я чувствовала Амона и все, что он делал со мной, и слышала его голос. Он был строг со мной: он приказывал мне, и я подчинялась. Робин, ляг. Расслабься. Не сдерживайся, кричи. Он взял контроль надо мной и моим Даром, и присвоил все себе. Но я была этому рада.Вдруг, в тот момент, когда я сильнее всего хотела, чтоб он продолжал, он оторвался от меня, чтобы тут же накрыть сверху всем телом. Я снова почувствовала его горячее дыхание на своем лице. Он поцеловал меня в губы, властно и ритмично, потом велел крепче обнять его.Прикосновение его бедер к моим, и что-то твердое уперлось мне между ног. Я поняла, что сейчас произойдет, и поняла, что уже не в силах ничего изменить, даже если бы захотела. У меня перехватило дыхание отвозбуждения и почему-то такого приятного чувства собственной беззащитности.— Когда станет больно, укуси меня. Или поцарапай, — в его глазах горел мой огонь.Я еще успела удивиться его словам и подумать, что ни за что этого не сделаю, когда он одним движением вошел в меня, и стало больно. Очень больно.
Слезы брызнули из глаз, я закричала сквозь стиснутые зубы, а потом вонзила их – эти зубы – со всей яростью и страстью в его плечо.Ич, ни, сан, йон, го, року, шчи, хачи, кью - один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять (яп.)Uno, due, tre, quattro, cinque, sie, sette, otto, nove- один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять (ит.)