Часть 4 (1/1)

Закутавшись в темную ночь, узкие улочки окраины Тида петляли, спеша поскорее спуститься в долину. Перед коронацией в столицу слетелась вся Набу – о том, чтобы припарковаться в центре, можно лишь мечтать. День окончен, занавес опущен. Палпатин любил ночные прогулки, но сегодня мысль, что до спидера идти еще хороших двадцать минут, вызывала смутное беспокойство, и он ускорил шаг. Очередной раз нехорошо вспомнив новые законы: седьмой месяц как гражданам запрещалось без специального разрешения носить оружие. Без меча он чувствовал себя голым, да еще словно и руку дома оставил.Это джедаям хорошо с их лазерными мечами – меч из стали не спрячешь в карман или рукав.Значит, магистр Дамаск – одаренный. Как и он сам. Достаточно сильный, раз джедаи не могут почувствовать. – Как джедаи поступают с такими, как мы?– В твоем случае уже изолируют. В моем – уже убивают. Уже убивают.Дураком Палпатин не был, а еще он умел видеть то, на что смотрит, и слышать то, что слушает. Сегодняшний разговор лишь подтвердил: он шел верным путем.Оставалось лишь решить, как далеко можно позволить себе зайти витиеватой тропой предположений. Магистр Хего Дамаск, один из самых влиятельных существ галактики, чья рука лежала на вагах очень многих марионеток в Сенате…Здравый смысл настаивал: стоит остановиться на том, что муун – темный одаренный. Просто, ясно, логично. Глупо думать, что, словно в набуанской сказке, можно вот так просто встретить того, кого, похоже, сами джедаи считают легендой…Преследователей было трое. Шагов пятьдесят. Шли не торопясь, но и не отставая. Палпатин просто знал это, и все. ?Большая политика?, – подумал он, прислушиваясь к ощущениям. Впрочем, Набу до большой…Бон Тапало, без часу новый король, сволочью был изрядной – тут никаких иллюзий, но и главный его оппонент из дома Гандхари обладал целым рядом несомненных достоинств. Мелочная, трусливая как нкуша мстительность стояла в этом ряду сразу после глупости. Как символично. Однако шутки шутками, а закончиться все могло плохо. Был бы у него меч – другое дело…Ситх. Впереди ждали еще двое. Увидев, что он остановился, они перестали прятаться, став посреди улочки. Каждый на хорошие две головы выше и раза в два шире в плечах, чем он. Самодовольное удовлетворение расходилось от них волнами. Действительно, как тут не чувствовать удовлетворение, когда темно, пустая улица, а ты поджидаешь безоружного с обитой железом дубиной. Ах да, на дубинках еще и шипы. Неужели такая экзотика в его честь?Палпатин оглянулся. Вот и остальные. Трое, как и ожидалось. Тоже с дубинами. Очевидного предводителя этой компании он несколько раз видел среди охранников неудачливого претендента на трон. Имени Палпатин не знал, но прозвище было Тава, что означало ?сковородка?.– Вингхана Гандхари просил передать тебе, Палпатин: ты глуп. Лучше бы тебе оставаться в своем университете и не лезть в политику. А еще он хочет проверить, так ли ты искусен с мечом, как все говорят. Проверить, значит… Судя по дубинкам, Гандхари о новых законах помнил прекрасно, ни минуты не сомневаясь: он окажется безоружным. Его собирались именно бить. С другой стороны, был бы у него меч, пойди еще докажи, что самозащита. Законы рожденных без пути для рожденных без пути.Пойди вообще докажи, что самозащита. И без меча. Ну а использование Силы – приговор уже само по себе. Кто-то считал новые законы защищающими права граждан, но Палпатин сделал для себя лишь один вывод: вот теперь, что бы ни случилось, свидетелей оставлять не нужно. На всякий случай – на суде случается по-разному. Кто прав, кто виноват он прекрасно мог решить сам, а идея, что между воином-сантурхи и тем, на кого тот поднял меч, стоит суд, изначально росла из зерна абсурда. Мысль, что закон Набу объективно, если ему не помочь некоторым образом, действительно может защитить, в голову никогда даже не приходила. Эти пятеро с дубинками лишь очередной раз подтверждали усвоенное еще в раннем детстве: с жизнью ты всегда один на один, и тут ни законов, ни милосердия, ни снисхождения. Факт – никакой драмы.Да, использовать Силу опасно...А придется. Других вариантов не имелось. Отобрать дубину, а дальше, как пойдет – хороший шанс стать двадцать третьим набуанцем-постояльцем Кеселя. Еще один плод вхождения в состав Республики. – Потерял от страха язык?– с усмешкой поинтересовался Тава. Имя совсем ему не шло. Владельца такого длинного подбородка звать должны как-то совсем по-другому.Отвечать Палпатин не стал. Сантурхи никогда не начинали бой с упражнений в остроумии и уж тем более с оскорблений. Пустословие же с дураками его просто не интересовало. А вот получится ли задуманное – очень даже. Главное, подойти к делу с умом – проверить на практике правосудие джедаев в планы никак не входило. Даже в неверном свете единственного фонаря в конце улицы было видно, как налилось краской лицо ?сковородки?, до которого наконец-то дошла причина отсутствия диалога.Все. Решение принято.В бою нет места сомнению: сомневающийся уже проиграл. Делай или не делай. Он резко шагнул вперед и впился взглядом в глаза никак не ожидавшего ничего подобного Тавы.?Убей их?, – мысль была ясной и чистой, словно горный ручей.Тава моргнул. Переступил с ноги на ногу. Задумчиво глянул в небо (с чего бы, спрашивается?)– Ты че… - начал было стоящий рядом с ним… наемник? Или эти хорошие люди с дубинками на ставке?Кровь брызнула во все стороны. Кусок плоти с изрядной частью волос шмякнулся прямо в стену, медленно стал сползать вниз… ?Сковородка? громко потянул носом и бросился вперед.Не сводя взгляда с не лишенного любопытства зрелища, Палпатин отступил к стене. Нет, один Тава против четырех – слишком неперспективно.Обязателен ли зрительный контакт? Он же не телепат, в конце концов, верно? А может, и обязателен … На эксперименты времени не имелось: покрытый кровью, лишившийся глаза Тава нуждался в подкреплении. В подкреплении с определенной точки зрения, поправил себя мысленно Палпатин.– Хей!Кто именно обернется, он уверен не был, но какая разница??Убей их!?В этот раз далось совсем легко. Как дышать. Почему так легко? Подходящий рабочий материал? Однако философские вопросы подождут…Следовало уйти, но и ?сковородка?, и его приятель теперь как раз являлись свидетелями, а значит, должны умереть. Ничего на волю случая. Вопрос: как это сделать незаметно? То, что он умеет так мало, вызывало досаду.Хорошо. Толкнуть должно получиться, а стоит этим двоим упасть, и их тут же добьют. У него получилось. У него всегда все получалось. Не всегда с первого раза, но Палпатин был старательным и умел ждать.-Поросшие мокрым густым мхом ступени спускались к самой воде и уходили вниз, в глубину. В сгущающихся сумерках их было почти не разглядеть. Два близнеца-фонаря молчаливыми конвоирами стояли по обе стороны дорожки, словно заставляя ее против воли свернуть к дому. Склонившаяся над высоким каменным вазоном темноволосая девушка обернулась на звук шагов. Взглянула из-под пушистых черных ресниц – ресницы были на загляденье, из-под таких смотреть и смотреть – и, сложив руки лодочкой у груди, почтительно поклонилась.Рати служила у них второй год. Подумать только, кто-то готов был жить в этом склепе по собственной воле.Палпатин оглянулся на озеро. На острове зажглись огни. Послышался смех.– Наберрие прилетели на лето, – пояснила Рати.Дом темной глыбой ждал за спиной, наваливался всей тяжестью на плечи. Огни на острове казались чем-то нереальным, принадлежащим иному миру.– Господин о вас уже два раза спрашивал. Сказать, что вы пришли?– Нет.Рощи вокруг дома он знал наизусть, но и чужой лес никогда его не пугал, даже в самую темную ночь. Какая разница, светло или нет, если чувствуешь все вокруг? В детстве он никак не мог понять, как вообще можно споткнуться в лесу или ошибиться тропой, возвращаясь домой после захода солнца. Но главное, в лесу не было людей с их эмоциями и страстями, от которых никак не получалось закрыться. Сегодня актуально как никогда…Палпатин лег на влажную траву и уставился в темно-синий клочок неба в обрамлении крон деревьев.Династии, как эти деревья, росли веками. На любом дереве время от времени появляются больные ветви. Отец был такой ветвью. Не удивительно, что покойный дед с ними никогда не жил, лишь нанося редкие визиты по праздникам. Но это все не имело значения. Ему было двенадцать, когда Микага Палпатин, из года в год покидающий весеннюю церемонию с мечом, так и не передав сыну, остановил свой взгляд на нем и провозгласил: ?Моя кровь!?И он опустился на колени, прямо в грязь, принимая честь, равной которой Набу не знала.Полный ненависти взгляд отца.Их отношения изменились: Косинга Палпатин больше никогда не поднимал на старшего сына руку. Мог бросить чем-то в стену или под ноги, обычно что-то бьющееся или тяжелое, но руки не поднимал. В семнадцать он смотрел в глаза отца и видел за грязным тряпьем эмоций лишь слабость и бессилие: так, повзрослев, понимаешь, что чудовища в дешевом ярморочном театре сделаны из папье-маше, а позолота – фольга. Губы дрогнули в торжествующей улыбке. Здесь и сейчас можно себе позволить.– Сонали, я знаю, что ты стоишь за деревом. Палпатин перевернулся на бок, оперся на локоть и вгляделся в темноту. В темноте вздохнули. Тяжело. Разжалобить озерного духа можно.Девятилетняя худенькая девочка вышла из-за дерева. Села, скрестив ноги, на траву.Как всегда по возвращении домой, он прислушался к эмоциям сестры. Теплая ладонь на щеке. Но все внутри, словно натянутая тетива. Презираемый ею самой страх перед отцом связан в тугой жгут решимостью, словно у зверя, загнанного охотниками к самому обрыву. Однако, ничего, похоже, в его отсутствие не случилось. – Все хорошо?– С определенной точки зрения?– Ага.– Все хорошо, – Сонали придвинулась ближе. Самая младшая из них четверых, она всегда была ему очень рада. А еще рядом с ним она чувствовала себя сильной. Ему это нравилось. Не нравилось, чем заканчивались ее упрямые, абсолютно лишенные чувства самосохранения попытки его защищать.Сонали вырастет. У нее будет дочь, и у дочери ее будет дочь, упрямая, сильная… Вот о чем он, спрашивается, думает?– Отец злится, что ты видишься с этим мууном.– Может, случится что-то хорошее, и его удар от злости хватит.– Я его видела, мууна, когда он был у нас в гостях. Ты не общайся с ним, пожалуйста, хорошо? Не знаю почему, но не надо. Я чувствую.Палпатин лег обратно на спину. Закрыл глаза. Он тоже чувствовал… Столько всего одновременно… Все дороги сливались в одну. Не только у него – у магистра Дамаска тоже. Как объяснить?