помутнение (1/1)

—?Я для вас всегда был просто дополнением к интерьеру, правда? Правда?! Вам даже не хватает сил признать это! Вот это ведь намного важнее,?— подросток схватил с полки книгу в твердом переплете, на обложке которой золотыми буквами было выведено ?Библия?.—?Да, важнее? Вы гребаные фанатики!Священное Писание полетело в сторону сидящего в кресле мужчины, но тот успел увернуться, и книга, ударившись об стену, упала на пол, раскрывшись примерно на середине.—?Хватит молчать! Или вам стыдно ответить мне? Да, мам? Да, пап? Конечно, стыдно?— я ведь не такой ребёнок, как нужно! Правильные дети не влюбляются в людей своего пола!Подросток схватил с полки увесистый крест, со злостью сжав его пальцами до побеления костяшек. Его буквально трясло от колебаний ненависти?— огонь злости внутри разгорался с каждой секундой все больше, сжигая своими языками пламени остатки уважения?— они горели ярко, трепетали как тонкие и беззащитные листы бумаги. Счастливые воспоминания отправлялись в костер, разбивая хрупкое сердце, оставляя глубокие шрамы на тех местах, которые когда-то занимали улыбки. Больше их никогда не будет в его жизни.—?Фанатики… фанатики… Почему вы просто не отказались от меня ещё несколько лет назад, если я вам совершенно безразличен? —?в глазах предательски искрились слёзы?— он никогда не чувствовал себя таким раздавленным, размазаным, полностью уничтоженым. Преданным.—?Ответьте мне уже хоть кто-то! Вы…вы… Я вас ненавижу! —?сорванным голос прохрипел парень, приближаясь вплотную, смотря прямо в глаза сначала матери, а потом и отцу. Мальчишка был готов увидеть там ненависть, злость, возмущения, но только не спокойствие, от которого его просто выворачивало наизнанку. А точно ли это спокойствие и смирение, а не самое простое безразличие?—?Я был слишком мягок к тебе,?— не отводя взгляда, размеренно сказал взрослый мужчина. Он с размаху ударил сына, оставляя на его щеке алый след от ладони. Подросток с ужасом отскочил, проводя пальцами по месту, которое сейчас пылало от резкой боли.—?Как ты смеешь в таком тоне говорить о вере?—?А, даже сейчас тебя оскорбляет больше мое отношение к этому бреду, чем к тебе лично. Я даже не удивлен, правда! И что ты будешь делать со мной? Что? Избивать до той минуты, когда я потеряю сознание? Или отведешь в церковь изгонять из меня демонов, которых сам себе придумал?Мужчина напором прижал ребёнка к стене, сдавливая ему подбородок. Он смотрел в его глаза, полные разочарования, пытаясь разглядеть там хоть каплю раскаяния, но встречал только неприязнь.—?Ты больше не мой сын.Женщина в углу тихо вздохнула, начиная плакать?— она всегда делала это не как все нормальные люди?— её плач был больше похож на игру актрисы дешёвого странствующего театра, который находился на грани исчезновения именно из-за этой паршивой ненормальщины. Она всегда хотела быть идеальной матерью с рекламных брошюр, но реальная жизнь жестоко встретила её мечты, убивая их. Да, женщина старалась?— первые пять лет, а потом поняла, что ребёнок?— это намного сложнее, чем знание Библии наизусть.—?Да, ты прав?— я больше не твой сын. И никогда им не буду. Я сирота. Я всегда им был. И всегда буду.Он все также сжимал в руках деревянный крест, не зная до этой секунды, что с ним сделать. Подросток резким движением разломал его об колено, бросая остатки на пол.—?У меня больше нет имени.Темнота… Сырость и холод, пробирающий до костей. Он ничего не видел перед собой?— только глубокий черный цвет и пустота. Сплошная пустота, обтекающая, затрагивающая что-то там внутри, вызывая оцепенение. Липкий страх окутывал его своими щупальцами, обманывая противной слизью. И он не мог бежать, не мог крикнуть, не мог банально закрыть веки. Подросток был одновременно вне своего тела, наблюдая со стороны и был внутри этой хрупкой конструкции, которая сейчас была словно не его телом.—?Беги… Беги… Беги…Звук нарастал с каждой секундой, блокируя все мысли, все эмоции, все попытки спастись. Тысячи голосов в его голове кричали ему, миллионы разных звуков превращались в хаос?— он сходил с ума.—?Беги…Факелы?— они постепенно приближались к нему со всех сторон, стягивая круг. Холод сменился редким жаром, холодным потом и полнейшим ужасом?— он смотрел сам на себя, не понимая, кто он.—?Беги… Неправильный. Неправильный. Неправильный!Огонь обжигал его спину, кожа вздымалась, покрываясь огромными волдырями. Боль?— всепоглощающая, накрывающая, разрывающая?— она была везде.Но он так и не мог пошевелиться.Перед глазами плыли лица, они менялись или были одинаковыми, разными или схожими?— они просто были. Были везде?— они смеялись, издеваясь, высовывая язык и улюлюкая.—?Неправильный! Неправильный!Время перестало существовать, оно стало ещё большей иллюзией реальности, чем было. Сколько он уже здесь?— минуту или половину жизни? Смотрел сам на себя, видя, как меняется его тело?— ребенок, подросток, парень, мужчина?— глубокие и ужасные морщины покрывали его лицо, седина все больше проступала не только на висках, со временем волосы начинали выпадать. Беспомощность была оскорблением. Хотелось вырваться, сбежать, укрыться от ужасных голосов и кукольных лиц. Он, тот самый он, который был заложником оболочки, смотрел вперёд, пытаясь зацепиться взглядом хоть за какую-то маленькую деталь, поймать хоть намек на спасение, но перед ним были только чужие холодные глаза, совершенно пустые, абсолютно стеклянные.Пламя поглощало его, сводило на нет все никчемное существование, закрывая его чувством загнанности.Боль? Её не было?— даже этот атрибут мучений был бы сейчас спасением. Она была где-то рядом, в нескольких сантиметрах от тела, с ухмылкой наблюдала за отчаянием в глазах жертвы. Да, он был жертвой осуждения общества, которое с радостью сжигало его заживо, весело смеясь. Омерзение к самому себе накатывало холодной волной арктического ветра, хлестало по лицу колючими веревками, оставляя шрамы. Они исчезали, на их месте появлялись новые, ещё более глубокие и кровавые?— круговорот безвыходности и отчаяния казался вечным. Неужели вот так все и закончится?— Неправильный! Неправильный! Неправильный! Неправильный!Он рванул вперёд, разрывая ровный ряд факелов, бросаясь бежать?— чужие руки хватали его со всех сторон, впиваясь в кожу, срывая её, царапая до крови. Один против всего мира, против миллиардов хищных глаз и улыбок, против идиотских правил и стойких стереотипов. Против себя.***Кей проснулся от собственного крика и глухого удара об пол?— запутавшись в одеяле, он довольно громко упал с кровати, первые несколько секунд не понимая, что происходит. В голове лишь повторялись слова о том, что он не такой, как нужно. Неправильный.Мужчина услышал скрип деревянных ступеней лестницы?— разве он так громко кричал, что разбудил Фредди?—?Что случилось? Все…нормально? —?суетливо спрашивал Финкель, помогая вылезти из теплого кокона.—?Да, прости. Все хорошо.Кленцендорф врал?— на самом деле все было просто ужасно?— его буквально ломало от усталости и слабости во всем теле, трясло до дрожи от холодного и липкого пота.Ему уже давно не снились кошмары?— в последний раз он кричал во сне лет в девятнадцать?— тогда несколько дней подряд снился какой-то несуразный бред, и каждый раз все заканчивалось одинаково?— его расстреливали, выкрикивая странные слова на иностранном.—?У тебя жар,?— коснувшись лба мужчины, сказал парень. Фредди правда испугался, когда услышал хриплый крик на втором этаже?— да, он видит Кея лишь второй раз в жизни, но этот человек был ему искренне симпатичен и интересен. В нем был что-то непонятное, скрытное, притягивающее и молодой священник не мог понять, что именно так цепляло его в мужчине. У Финкеля словно было помутнение рассудка, когда он несколько часов назад открыв дверь, увидел перед собой Кленцендорфа?— парень не верил, что через почти три недели тот всё-таки приедет, сжимая канистру с бензином.—?Посмотри на меня,?— легко поднимая подбородок мужчины, проговорил Фредди,?— Кей?—?Да?—?У тебя взгляд… затуманенный. Я сейчас принесу градусник.—?Фредди, не нужно, правда, все нормально,?— поднимаясь на локтях в постели, противился Кленцендорф. На удивление сильные руки быстро уложили его обратно, накрывая одеялом. Он успел только посмотреть во встревоженные глаза парня, полные чего-то ему неизвестного?— наверное, именно такой оттенок у заботы.—?Нет, это?— ненормально. Если хоть подумаешь встать, я… Я и через неделю не отпущу тебя домой.—?У меня работа,?— вяло ответил мужчина, закрывая глаза. Несмотря на теплую одежду и кровать, озноб пробирал до костей и холод проникал в каждую мышцу. Когда ему в последний раз было так… хреново?Кей ненавидел болеть?— состояние собственной ничтожности в дни, когда он не мог просто даже встать, убивало намного противнее высокой температуры или кашля. Тем более, мужчина был уверен, что его иммунитет справиться со всеми заразами, а сам забивал на любые советы врачей, без особого желания ходить покупать лекарства. Ему было просто безразлично собственное здоровье, да и жизнь тоже не особо интересовала?— если бы все оборвалось в один момент, он бы не особо расстроился, если честно. Не было ничего особенного, чтобы держало Кленцендорфа на этой планете, чтобы давало ему уверенность в своем завтра?— сколько раз он уже был на грани смерти? Глупо пересчитывать все те дни, когда пальцы хватали острое лезвие, но внутренняя слабость не позволяла коснуться вен. Наглотаться таблеток и уснуть навечно Кей считал ниже своего достоинства, поэтому даже не рассматривал этот вариант. Если и умирать, то красиво, запоминающе, ярко. Только вот почему-то сейчас желание начертить последнюю линию и поставить точку махнуло ему рукой, попрощавшись.—?У тебя есть ещё одеяла?—?Выпей это, пожалуйста,?— Фредди стоял возле кровати, держа в руках большую чашку с каким-то ярким рисунком и чем-то шипящим внутри.—?Что это?—?Жаропонижающее. Ты помнишь какая у тебя температура? —?Кей слабо махнул головой, вспоминая, что в последний раз показал градусник. Финкель хотел поднять голову мужчины, поднести лекарство ему прямота губам, но Кленцендорф противно скривился:—?Я сам. Я ещё вроде не умираю,?— откидывая тяжёлый угол одного из многих одеял, возмутился старший. Он осторожно взял кружку из рук своего спасителя, слегка соприкоснувшись с ним пальцами, стараясь не подать виду, что в этот момент внутри него разлилось что-то приятно теплое. Кей не хотел влюбляться, просто не мог позволить себе эту слабость?— он уже несколько лет жил со строгим запретом на чувства, удовлетворяя лишь свои телесные желания. Только сейчас эта несущая стена начала давать трещины, пока ещё мелкие, но ведущие к разрушению. Именно в то время, когда эти эмоции могли погубить его, поглотить полностью. Просто уничтожить.—?Тебе нужно поспать, ты устал,?— забирая чашку и накрывая одеялом, шептал Фредди.—?Я боюсь,?— непроизвольно вырвалось из губ мужчины.?Идиот, ты же сам копаешь себе глубокую могилу?—?Чего?—?Я боюсь, что мне снова приснится кошмар, я не хочу просыпаться от крика.—?Все будет хорошо,?— садясь на край кровати, тихо ответил Финкель. Он осторожно коснулся руки Кленцендорфа, сжимая его ладонь и успокаивающе проводя большим пальцем по шершавой коже.—?Это был просто бред, всего того, что ты видел во сне, никогда не будет в реальности.Это уже было, милый Фредди, было, и как бы сильно Кей не старался стереть из памяти дни своей сложной юности, они сидели внутри колючей обидой, подростковыми слезами и побегами из дома. Были признания родителям, были сокрушительные истерики с уничтожением всего, что попадалось под руку, была кровь из разбитой отцом губы. Было все, кроме той самой темной комнаты и огненных факелов, кроме единоличного осуждения и попытки сбежать из этого импровизированного ада.—?Ты можешь остаться? —?в голове он проклинал себя за эти слова, кричал о том, что сам убивает себя не хуже наемных убийц. Это все из-за высокой температуры, это просто очередная иллюзия реальности или неужели эти слова и правда повысили в воздухе между ними?—?Да, я сейчас схожу вниз отнести чашку и вернусь. Все будет хорошо, слышишь?—?Да, Фредди. Я верю тебе.Кей не знал, зачем он говорит всю эту ересь, которая не приведет их к хорошему концу?— мужчина знал, что все закончиться самым ужасным способом, но все равно делал шаг вперёд. Намного умнее было бы просто заткнуться, выдохнуть и спрятать свою слабость внутри, закопать её в куче мусора, которым была переполненна его душа. Безумно хотелось спать, выпасть из этого мира и очнуться где-то в другой вселенной для таких же тупых ублюдков, погибающих от одного взгляда чистых глаз напротив.—?Ты будешь молиться? —?спросил Кленцендорф, когда увидел в руках у мальчишки увесистую книгу и свечу.—?Да, но ты спи, слышишь?—?Даже не думай просить о моем спокойствии или ещё чего-то в таком роде?— я тебе этого не прощу,?— удобнее зарываясь в одеяла, сказал простудившийся, кашляя.—?Кей, пожалуйста, спи?— тебе нужны силы,?— опустившись перед кроватью своего гостя, шепотом просил Финкель. Мужчина закрыл глаза, отворачиваясь.—?Тебе можно делать это вслух?—?Ты хочешь послушать?—?Меня уже ничего не спасет, но может хоть немного уменьшит мои муки.Размеренный голос Фредди сочетался с длинными тенями на стенах и ярким танцем пламени свечи?— огонь был совершенно иным?— он был спокойным, смиренным и не опасным, как в его сне. Кленцендорф позволял себе заслушаться, отбросить все мысли в сторону, пропустить каждое слово сквозь себя. Дело было не в наборе букв, нет?— молодой священник читал молитву иначе, вкладывая в неё собственную сопричастность и смирение, добавляя естественности и искренности. Это было не похоже на то, что раньше слышал Кей, когда весь мир праздновал какой-либо церковный праздник, вроде Воскрешения, когда изо рта высших чинов религии вылетали безразличные слова.Только через примерно полчаса Кленцендорф осознал, что парень стоит без рубашки, обнажая свою спину для отрешенного взгляда мужчины. Финкель только со стороны казался слабым ребёнком?— на самом деле он был крепким, с сильной спиной и плечами. Мужчина заметил длинный шрам, пересекающий позвоночник в двух местах, понимая, что на его собственной спине начерченной линией пробегает почти такой же.Нет, это всего лишь помутнение.Фредди тихо подошёл к Кею, наблюдая, как мягкий свет от восковой свечи играет с его кожей. Парень прислушивался к беззвучному дыханию, смотря на вздымающиеся слои одеял, и глупо улыбался?— почему-то ему было спокойно. Он осторожно коснулся щёки мужчины, проводя по его коже, цепляясь за острую пробивающуюся щетину. Финкель стоял на коленях возле кровати, всматриваясь в лицо больного, запоминая каждую морщинку, украшавшую его. Священник вздохнул, поднимаясь, и снова, совсем по-родительски, поправил уголки одеял, сильнее закутывая мужчину. Фредди задержался возле выхода из комнаты, и резко обернувшись, снова подошёл к постели. Он медленно наклонился, нежно поцеловал Кленцендорфа в лоб?— мама всегда делала так, когда хотела передать свою любовь и заботу. Парень уговаривал себя, что сделал это только для проверки температуры, понимая, что прячет правду сам от себя?— он хотел просто коснуться своего гостя именно так, как подсказывало ему его сердце.И это точно не было помутнением.