Часть 4 (1/1)

Возвращение было болезненным. И нежеланным. Куда лучше было плавать в теплом, мирном забытье, как в бульоне, где не было ни боли, ни надоевших вопросов, ни сволочей полуогров со свинцовыми кулаками. Свет забрезжил между ресницами, тело содрогнулось, и тут же боль отозвалась во всех членах, разлилась от макушки до пальцев. Вирджил сглотнул и попытался вернуться в мягкую ласковую темноту, но поздно. Он очнулся. Рядом четко и напористо выговаривал слова кто-то очень сердитый.—?…совсем озверели? Неужели нельзя было сразу позвать меня и немного подождать? Каким образом я должен проникнуть в мысли этого несчастного, если вы почти выбили из него последний разум?—?Не беспокойтесь, этот подозреваемый крепче, чем кажется, Чезвик. Он вполне в состоянии перенести слияние.—?Если вы не перестанете называть меня по фамилии через слово, то сами не перенесете какое-нибудь слияние,?— отрезал незнакомец, и Вирджил, которого эта привычка полурослика в маске тоже выводила из себя, почувствовал проблеск невольной симпатии.Шевелить веками не хотелось, а разум подсказывал, что стоит только напомнить о себе, как допрос продолжится. Да и слова о каком-то слиянии совсем не вдохновляли.—?Приведите его в сознание,?— брезгливо сказал незнакомец. —?С чем же приходится работать…Ох, твою же мать.Схлопотать еще одно ведро воды в лицо вовсе не хотелось, так что пришлось подать голос. Получилось какое-то невнятное сипение, но сошло и оно.—?Я ведь говорил, Чезвик, этот Бруммонд крепче, чем кажется,?— заявил полурослик, и Вирджил был готов поклясться, что они с незнакомым Чезвиком вздохнули совершенно одинаково. —?Прошу вас, работайте.Рядом зашуршало. Вирджил осторожно разлепил веки и едва не отшатнулся?— прямо перед глазами оказалось узкое бледное лицо. Полуэльф. В кулаке он держал свечу, в свете которой они могли разглядеть друг друга. Острый подбородок, тонкие губы, изящные крылья точеного носа, черные волосы, выбивающиеся из-под капюшона светлого плаща… И большие влажные глаза, полные сострадания. Встретившись с Чезвиком взглядом, отвернуться было уже невозможно. Не бойся,?— говорил он без слов. Все скоро закончится,?— молча обещал он. Тебя больше никто не тронет. Никаких больше допросов и побоев. Все хорошо. На Вирджила накатило такое огромное облегчение, что он заплакал без стеснения, и слезы жгучими ручейками побежали по его щекам, закапали с подбородка, потому что вытереть их со связанными руками было нельзя. Впрочем, если бы Вирджилу развязали руки, он прежде всего обнял бы Чезвика, такого родного, такого надежного. Он судорожно всхлипнул.Расскажи мне про нее,?— попросил Чезвик, не отводя глаз. Про Викторию Уоррингтон. Ты можешь доверять мне, ты же знаешь. Я твой друг.Да, да,?— согласился Вирджил и открыл Чезвику вместо объятий свои самые сокровенные мысли.***Храм Гештианны оказался просторным?— и больше никаких лестных слов для него не находилось. Строители, а потом и жрицы не потрудились украсить дощатые стены, тощих ковров на полу хватало, чтобы уберечь от холода ноги прихожан, но богатством узора и яркостью красок они не отличались. Кафедра проповедника была сработана не без изящества, но по лакированному боку тянулась длинная уродливая царапина. Кроме кафедры, никакой мебели?— походило, что поклоняющиеся Гештианне простаивают службы на ногах. ?Тоже мне, храм любви и красоты,?— усмехнулся про себя Вирджил,?— загон для скота какой-то. Спасибо, хоть не воняет?. Пахло подогретым вином и пряностями, а от курильниц вдоль стен тянуло чем-то сладким, что Вирджил опознать не смог.Он не знал, что Живущей понадобилось от служителей варварского культа, и очень удивился, когда она согласилась присутствовать на церемонии. Виктория Уоррингтон всегда отзывалась о богах без всякого почтения. Вирджил обернулся. Виктория со скучающим видом вертела в руках карманные часы. Рядом с ней стоял Ториан Кел, сцепив руки на пояснице и раздувая ноздри. Вот уж кому не привыкать было к культам и обрядам, вот только Вирджил подозревал, что воин-варвар поклонялся совсем другим богам, которые требовали в подношение отнюдь не оливковых веточек, а храмы светлых божеств попросту грабил… если было, что грабить, конечно. Из этого, например, и вынести-то нечего было, кроме курильниц. За широкой спиной Ториана Джейна Стайлс, воровато оглядываясь, ковыряла щепочкой в ближайшей курильнице, не иначе, пыталась выяснить состав благовоний. Вирджил перевел взгляд на Гара, чуть не охнул и обозвал себя дураком. Один из них куда больше прочих нуждался в благословении богини красоты, чтобы исправить оплошность природы. Вирджил до сих пор не задумывался, как человеку Гарфилду живется с внешностью орка Гара. Гар никогда не жаловался, напоказ не страдал и к своей ?маскировке? относился вроде бы с юмором. То-то и оно, что вроде бы… Вирджил снова посмотрел на Викторию. Та щелкала бронзовой крышкой часов, нахмурившись и поджав губы. Даже в храме панариев в Таранте она не выглядела такой угрюмой. Хотелось бы думать, что вера в Насредина была ей более по душе, чем дикий культ, но Вирджил не обольщался. Скорее Виктория просто злилась из-за впустую растрачиваемого времени…, но не уходила. И все ради Гара. У этой женщины было большое сердце, пусть даже иногда она пыталась это скрыть.Большой зал понемногу заполнялся людьми. Радостными, довольными, благостными людьми. Вирджил узнал среди пришедших местного кузнеца, и тот широко осклабился и подмигнул. Вирджил отвернулся?— в приветливом оскале кузнеца ему вдруг померещилось что-то плотоядное. Признаться, он не видел такой паствы среди панариев. К Гештианне шли, как на праздник. В храм, где проповедовал старейшина Иоахим, приходили за утешением. За прощением. С просьбами указать новый путь для сбившихся с дороги.Однажды Вирджил и сам переступил порог, будучи озлобленным на весь свет, несчастным, измученным телом и душой. Далеко не сразу он смог найти покой в монастырских стенах, в узкой светлой келье, которую отвел ему отец Иоахим. Далеко не сразу научился находить утешение в словах проповеди и молитвах, а также честном труде, который ему, когда-то мечтавшему выбиться в бандитские главари, казался стыдным. Игроку, вору и кутиле скрести кастрюли и копать грядки?! Несчетное число раз он отправлялся вечером в постель с твердым намерением уйти наутро. И все-таки оставался, остановленный ласковым словом или внезапным поручением. День проходил за днем, и однажды Вирджил, подметая церковный дворик после утренней службы, вдруг замер с метлой в руках. Стояла осень, сырой прозрачный воздух полнился запахом яблок, таким густым, что хоть режь его ножом и подавай братии на стол. Солнце пропускало лучи между ветками монастырского сада, и влажные после ночного дождя дорожки стали пятнистыми, как шкура дикого кота. Вирджил увидел, как с яблони сорвался желтый лист, слетел, кружась, в лужу и поплыл, как маленький золотой кораблик. Он долго смотрел, как ветер гоняет лист по воде, как будто это было невесть какое представление, и вдруг понял, что внутри впервые за долгое время ничего не болит.Потом он зачастую различал в толпе во время службы чье-то хмурое лицо и сердцем чувствовал родственную душу, заплутавшую и продрогшую под ливнями невзгод, чужих злодейств и собственных ошибок. Такие прихожане приходили в храм, потому что больше было некуда идти. Таким был сам Вирджил. И он знал, что все еще не обрел прощения, а груз вины до сих пор давил на плечи, просто с верой его было легче тащить. Но в храме ноша казалась посильной. И даже заглядывать в темноту собственной души было не так страшно. Поэтому Вирджил пытался протестовать, когда старейшина Иоахим решил отправить его из монастыря с поручением. Казалось, что все звери в его сердце, которые только-только задремали, проснутся и разорвут его в клочья, стоит выйти за ворота храма в полный соблазнов мир. Однако старейшина Иоахим не принял отказа. Старейшина, как обычно, был прозорливее, хотя даже он вряд ли представлял, куда жизнь забросит его подопечного… и как трудно этому подопечному придется.Задумавшись о своем, Вирджил пропустил начало службы. Тем более что ни проповеди, ни хоровые молитвы тут были не в чести. Просто откуда-то из-за стенки раздался негромкий ритмичный стук барабанчика, и три высокие служительницы в голубых балахонах вынесли в зал дымящиеся чаши и понесли их сквозь толпу. Толпа радостно загудела.—?Первый глоток?— гостям и дорогим друзьям,?— жрица остановилась перед Вирджилом и протянула чашу, от которой остро тянуло пряностями. —?Выпейте вина Гештианны, чтобы порадовать богиню и согреть сердце.Вирджил сглотнул. Он не назвал бы эту девицу в голубом красавицей?— смугловата на его вкус, чересчур высока, да еще и глаза раскосые, как у полуорка. Но при взгляде на ее пухлые губы, на струящиеся по шее черные локоны, на ложбинку между грудей, которую не скрывало просторное одеяние, в Вирджиле просыпались старые, темные чувства, от которых он старательно избавлялся в монастырских стенах.—?Отведай же, странник,?— на пухлых губах жрицы играла вежливая улыбка, и Вирджилу хотелось впиться в этот яркий рот, дернуть голубые тряпки, чтобы они треснули снизу доверху, и…Чаша была у самого его лица. Краем глаза Вирджил заметил, как из рук другой жрицы пьет Виктория Уоррингтон, наклонил голову и сделал глоток. И свет погас.Он стоял в кромешной темноте, не пропускающей ни огонечка, но каким-то чудом легко различил собственные руки, когда поднял их перед лицом. Темнота не была молчаливой?— до Вирджила доносились шепоты, невнятные восклицания, кажется, чей-то тихий смех.—?Эй? —?неуверенно позвал он. —?Мадам? Джейна? Гар?.. Лю-ди!Никто не ответил. Мрак вокруг дышал, всхлипывал, шептал разными голосами. Вирджил выставил руки перед собой и осторожно пошел вперед. Про себя он проклинал идею прийти на службу в честь древней богини?— нашли развлечение! Выбраться бы теперь… Он надеялся, что хотя бы не ошибся с направлением и где-то впереди была дверь.—?Если праведный ведет тебя во тьму?— иди, ибо ему ведомы тропы,?— пробормотал он под нос отрывок из проповеди святого Элоизия, одного из учеников и первых последователей Насредина. Конечно, наставления святого нельзя было понимать буквально. Да и не праведники вели сейчас Вирджила. Жрицам Гештианны больше подходила следующая часть проповеди, про грешников и свет, который оборачивается болотными огнями.Что-то невидимое коснулось ладони, Вирджил ощутил живое тепло и подался навстречу.—?Эй!Впереди хихикнули, прикосновение оборвалось, прошуршали и затихли быстрые шаги. Вирджил снова побрел сквозь шепоты и смех, и вдруг на его запястье сомкнулись чьи-то пальцы. Он поспешно схватил невидимку второй рукой и вдруг увидел Викторию Уоррингтон.Она не вышла из темноты, которая оставалась все такой же густой и плотной, а внезапно оказалась перед Вирджилом, словно ее выхватила из мрака беззвучная вспышка молнии. Этот непонятный безжалостный свет заливал ее лицо так, что видна была каждая ресница, каждая трещинка на губах, даже тонкий и еле заметный шрамик у виска. Оказалось, что Вирджил держит ее за плечо, и он немедля испугался, что схватил слишком грубо. Он уже хотел было разжать пальцы, но помешал страх: стоит убрать руку?— и Виктория пропадет, и вокруг останется только тьма, издевательские смешки и вздохи. Если бы не этот ужас, Вирджил бы никогда не решился сделать то, что сделал: обхватил Викторию за талию и привлек к себе. Она не отстранилась. Но стало совсем худо, потому что она была теперь очень близко, и жар ее тела чувствовался даже сквозь платье и рубаху. У Вирджила пересохло в горле. Все низменное, мерзкое, гадкое в нем, что разбудила проклятая девка Гештианны, теперь поднималось из самых глубин нутра и жаждало вырваться наружу. Кровь шумела так, что Вирджил больше не слышал ни голосов, ни смеха, только низкий гул в ушах. Виктория переступила на месте и прижалась еще теснее, теперь он чувствовал, как на вдохе поднимается ее грудь. Это было в сто раз лучше, чем в стыдных снах, которые снились ему все чаще, и в сто раз хуже, потому что он держался из последних сил, и эти силы таяли. Святые небеса, помогите,?— беззвучно взмолился Вирджил, задрав голову, но наверху тоже был только мрак, и некому было отвечать на молитвы. Из его груди вырвался вздох, больше похожий на стон отчаяния.Маленькие жесткие ладони обхватили его лицо и наклонили.—?Вирджил,?— сказала Виктория Уоррингтон, пристально глядя ему в глаза,?— можно.И Вирджил сорвался.