все то, на что мы надеялись (1/1)

Ресторан заполнен, кишит людьми. Но нет никакой очереди, не надо ждать. Столик на двоих свободен. Конечно. Брюс улыбается хостес и усаживается. Возможно, ему стоит удивиться, что еда еще не ждет на столике, что от него не исходит приятный глазу пар, но так и сам Брюс всегда наслаждался приятным ожиданием. Он сидит и слушает звуки, то, как люди разговаривают о жизни, болтают, смеются, радуются друг другу. Он вдыхает запах, чувствует тепло, специи и еду, и у него в желудке слегка урчит — потому что всегда приятнее есть, когда ты по-настоящему голоден. Он смотрит сквозь широкие эркерные окна на улицу, на город: стоит утро, яркий светлый день, между зданиями на воде — отдаленный блеск солнца. И вот, когда беспомощная благодарность внутри почти достигает крещендо, приходит Кларк. Это тоже — неизбежно — кажется срежиссированным. Он поднимает взгляд — и Кларк уже там, заходит в дверь, и их глаза встречаются. Но именно такого Брюс и должен ожидать, верно? Кларк одет вполне обыденно, но без очков. Все правильно, здесь они ему и не нужны. Выглядит он так, будто спешил, волнуется. Но Брюс думает, что и это не удивительно. Конечно, огромное удовольствие — созерцать счастливого, расслабленного Кларка. Но еще большее удовольствие — поучаствовать в процессе, увидеть, как исчезают все заботы. И самый ярый каприз — сделать себя протагонистом. Пускай Кларк прибыл сюда не в себе, пускай он сядет за стол, проведет время с Брюсом и станет радостным и спокойным...Брюс закрывает глаза. Здесь можно позволить подобное. Правда? Один раз — ведь ничего страшного.— Брюс, — говорит Кларк. Брюс открывает глаза, поднимает взгляд, улыбается. — Брюс, послушай, это...— Кларк, — Брюс намеренно его перебивает, чтобы успокоить его, отвлечь. — А вот и ты. Кларк моргает и колеблется. — Ты... ты ждал меня? — Ну конечно, — отвечает Брюс. — Давай, садись. — Я... — говорит Кларк, а потом останавливается, кусает губу и трясет головой. — Нет, погоди. Брюс, ты не понимаешь...— Ну так сядь и расскажи. — Тон у Брюса спокойный и выдержанный. — Скоро и еду принесут. — Я ничего не заказывал, — говорит Кларк. Это очень на него похоже, правда? Он всегда берет на себя ответственность, даже когда совершенно не контролирует обстоятельства. — Все в порядке, об этом уже позаботились, — говорит Брюс и показывает на стул, поднимает бровь. Кларк маячит еще один момент в нерешительности, а потом наконец садится. — Брюс, — говорит он, и — ну надо же, идеальный расчет. Брюс ни с того ни с сего веселится: конечно же, наконец приносят еду. Тарелку за тарелкой, блюдо за блюдом. Одинокий официант не смог бы это все унести, но вот все расставлено. Приготовлено просто идеально, блюда горячие, точно такие, какими Брюс их помнит: блинчики с луком, хрустящие и воздушные, овощные дамплинги, маленькие аккуратные треугольнички, все еще поблескивающие от жира, полдюжины блюд от шефа. Два тайских айс-ти, на дне стакана — глубокий, дымчатый оранжевый цвет, к верху он сменяется кремовым. Похоже на Юпитер, — думал маленький Брюс, а потом с большим энтузиазмом реконструировал Большое красное пятно, когда начинал мешать. Кларк, кажется, ошеломлен выбором блюд. Но и это не выбивается из картинки. Брюс всегда... всегда радовался, у него покалывало кожу, а что-то в груди сжималось, когда он признавал, что Кларк им удивлен. Когда Кларк узнал что-то новое, познал его — немного больше, чем раньше. Брюс никогда не мог понять, приятное это ощущение или неприятное, не мог разобраться в тумане вины, удивления, благодарности и задумчивого отчаяния. По всей видимости, его бессознательное все-таки выступает за. — Брюс, — медленно произносит Кларк. — Где мы? — В ресторане, — тихо говорит Брюс — с мягкостью и без желчи. Кларк смотрит на него ровно, но уголки его рта приподнимаются сами по себе. — Попробуй что-нибудь, — говорит Брюс. — Что ты сегодня хочешь? — Он склоняет голову и рассматривает выбор. — Вот там отличный пад ки мао. Они всегда тут хорошо его делали. Кларк долго на него смотрит. Брюс понятия не имеет, что он ищет, но, по всей видимости, все-таки находит. Он подхватывает пару палочек, которые то ли были, то ли не были тут мгновение назад, и послушно берет лапши. Брюс точно знает, какова она на вкус, конечно, и ухмыляется, когда лицо Кларка отражает легкое жжение, которое он должен начинать чувствовать. — Острая, — говорит Кларк спустя мгновение, изо всех сил моргая, а потом смеется. — Очень вкусно, — говорит он и подцепляет еще. — Она... она и правда пальчики оближешь, Брюс. Замечательно. — Ага, — соглашается Брюс, несмотря на то, что сам еще не попробовал. Он знает это. Он помнит. — Но правда, где мы? Брюс отводит взгляд. Он очень хочет выйти наружу и прочесть название на вывеске. Но он подозревает, что при подобной попытке он лишь увидит неон и выдаст желаемое за действительное. Расплывчатые буквы будут дразнить и манить. — Я не знаю, — признается он. — Я был... все еще юн, когда последний раз был здесь. Теперь это место закрыто, уже лет тридцать как. Но я иногда вспоминаю еду. — О таком нормально говорить, правда? Здесь — точно нормально. — Я думал о том, как это было бы, отвести тебя сюда поужинать. Он не поднимает взгляд. Он просто не может себя заставить. Здесь можно терпеть поражения, говорит он сам себе. Он поднимает палочки, берет овощной дамплинг и кусает его. Тавтология, конечно, но он такой же вкусный, как Брюс помнит. Только так...Только так мама и могла его заставить есть овощи — в течение нескольких лет. Его свободная рука лежит на краю стола. А потом, вдруг, ее накрывают — держат. — Я польщен, — тихо говорит Кларк. — И я... я рад, что у меня есть такая возможность, прямо сейчас. Брюс рискует и бросает взгляд на Кларка. Тот смотрит на него — уверенно, но мягко, а еще он улыбается, когда Брюс встречается с ним глазами и не отпускает его руки. Время проходит просто восхитительно. Кларк хотел что-то сказать, но, очевидно, решил помедлить. Либо же — и Брюс готов это признать — важные новости вообще не существовали, это был просто удобный поворот для сценария. Когда Брюс садился за стол, когда пришел Кларк, было отличное время для позднего обеда. И они, разумеется, едят в свое удовольствие. Здесь нет причин делать что бы то ни было еще. Брюс испытывает чувство наполненности, удовлетворенности едой. И все-таки у него остается место для еще одного кусочка, и они могут попробовать все блюда и не отказывать себе в удовольствии. Брюс платит. Он смеется, когда такая возможность предоставляется — потому что счет несут прямо ему, и выходит так, что достаточно его просто подписать, и у Кларка вообще нет никакой возможности его опередить. По всей видимости, это часть удовольствия, расплатиться за еду, позволить себе думать, что он — сделал это для Кларка. И подобное куда более привлекательно, чем отсутствие счета в целом. Господи. А потом, когда они выходят наружу, солнце каким-то образом садится. Брюс смотрит искоса на подозрительно идеальное небо: раньше на нем не было ни облачка, но сейчас несколько штук появилось, и они ловят свет, золото, розовый и красный текут от края до края и блестят. Кларк тоже смотрит наверх и смеется, хотя Брюс не до конца уверен почему, а потом качает головой. Он бросает взгляд на Брюса и говорит:— Я все видел. Не надо думать, что я ничего не заметил. — Не имею ни малейшего понятия, о чем идет речь, — тихо и вежливо говорит Брюс. Приходится тратить силы на то, чтобы унять внезапную боль в груди. Боже, он настолько отчаялся? Даже здесь, здесь, ему как-то недостаточно возможности тратить деньги на Кларка — он хочет, чтобы Кларк его в шутку ругал за это. — Я опять начну совать двадцатки в твой пояс с инструментами, — говорит Кларк. — Просто хочу, чтобы ты знал. Но он улыбается. И Брюс позволяет, чтобы эта улыбка зажгла его беспомощной теплотой, чтобы наполнила его и перелилась за край. Он не отворачивается от нее, не игнорирует ее. Ему не нужно этого делать. Ему не нужно этого делать. Он сглатывает и берет себя в руки. Неважно. Все в порядке. Он может... он может делать все, что хочет, и это не будет иметь значения. Поэтому он легонько улыбается в ответ и предлагает Кларку руку. Кларк смотрит на него очень долго и берет его под локоть. Обхватывает пальцами — и позволяет Брюсу вести себя к воде. И конечно, у них не уходит слишком много времени, чтобы достичь берега. Здания выглядит вполне натурально, названия улиц идут в правильном порядке.Но ровно через десять минут они стоят на набережной у залива. Брюс не знал, чего ожидать, не знал, есть ли граница у этого места; может быть, они посмотрят и увидят только бесконечную блестящую воду. Но Метрополис стоит на другой стороне, яркий, чистый и светящийся. Запад — и Брюс всегда считал это уместным. Свет задерживается там дольше, чем в Готэме, в конце дня. И конечно, Кларк обосновался там, это правильно, почти до болезненности: солнце уходит из Готэма в Метрополис, остается там на ночь, когда работа закончена. Именно Кларк тянет Брюса за руку — и они садятся на набережную. Их ноги, конечно, не касаются воды, но Брюс все равно чувствует себя мальчишкой, как будто вот-вот снимет носки и ботинки, закатает брюки до колена и пойдет бродить в воде. И — конечно — Кларк так до сих пор и не отпустил руку Брюса. Брюс кусает себя за щеку. Это убийственно. Убийственно стыдно быть настолько очевидным с самим собой, даже если все это не будет иметь значения. — Брюс, — тихо говорит Кларк. Брюс смотрит на него. Кларк бросает широкий взгляд на Метрополис. Он выглядит задумчивым, сосредоточенным, слегка усталым. — Брюс, — снова, почти нежно говорит он. — Это все не настоящее. Брюс смеется. Он не хотел, но сдержаться не получается. Все это так очевидно, что даже собственный разум не может позволить ему расслабиться и просто наслаждаться происходящим, ну или — по крайней мере — не признав для начала правду. Он смеется, трясет головой и смотрит на Кларка — и на этот раз Кларк смотрит в ответ, он удивлен и брови у него подняты. — Ну конечно не настоящее, — тепло говорит Брюс, вытягивает руку и кладет пальцы на тыльную сторону ладони Кларка, там, где она все еще лежит на его локте. — Кларк, послушай. Кларк хмурится:— Что я должен услышать? — Вот именно, — говорит Брюс. Он наклоняет голову и закрывает глаза, прислушивается сам, только чтобы почувствовать удовлетворение от того, что он не услышит. — Тут нет сирен. — Нет сирен, — повторяет Кларк так, будто его только что озарило. — Нет сирен, — соглашается Брюс. — Нет сигнализаций, нет криков. Нет выстрелов. Ни с кем не происходит ничего плохого. Никто не попадает в беду. Не здесь. — Он чувствует, что уголки губ поднимаются в сухой улыбке. — Конечно, это все не настоящее, — говорит он, на этот раз мягче. — Идеал, невозможность. Сконструированная реальность, и меня сюда поместили. Это сон — или нечто неотличимое от сна. Но мои сны не добры ко мне. Он никогда бы не сказал такое вслух — и уж точно не Кларку, но это ведь не вслух и не Кларку. Не вслух и не Кларку, а поэтому все в порядке. Он снова открывает глаза, впитывает невероятную красоту неба над головой — оно не гаснет, просто меняется, а солнце опускается еще ниже. А потом он склоняет голову на бок и снова смотрит на Кларка. Невероятная красота повсюду, куда бы он ни бросил взгляд. Конечно, это не настоящее. — Скоро, — добавляет он, — ты за мной придешь. Настоящий ты, вот в чем дело. — И Кларк моргает, хмурится слегка, открывает рот, но Брюс не замедляется, не дает ему возможности вклиниться: — Ты придешь и освободишь меня отсюда, где бы я ни находился. Неважно, что меня удерживает в плену, ты меня разбудишь. Кларк кусает губу. Он все еще хмурится, совсем чуть-чуть, брови чуть опустились, он встревожен, очень по-милому сосредоточен. — Брюс, — говорит он очень тихо. — Но этого пока не произошло, — негромко говорит Брюс. Он поднимает руку с ладони Кларка, ведет ею по груди Кларка, по его шее — легчайший, короткий контакт, касается линии челюсти Кларка, кладет на нее кончики пальцев. Кларк сглатывает. У него широкие, потемневшие, бесконечно синие глаза. — Мне интересно, как это могло бы быть, — говорит Брюс, и выходит это легко, только слегка неровно. — Еда оказалась замечательной. Погода прекрасная. Но все это основано на моих воспоминаниях, на моем опыте. — Он слегка смещает прикосновение, осмеливается согнуть большой палец так, чтобы коснуться уголка рта Кларка. — Но это? Я много кого целовал. Я целовал тебя. Но не так. Не на набережной, не в идеальный день, не после того, как угостил тебя обедом, не потому что я просто этого хочу. Стоит ли попробовать, посмотреть, что именно экстраполирует мой разум? Но получится не оригинал. — Брюс делает паузу и закусывает щеку. — А с другой стороны, — добавляет он более мягко, — наверное, мне никогда не узнать разницы...— Боже, заткнись уже, — выдает Кларк, громко и удивительно, а потом...Потом лицо Брюса оказывается в его ладонях, и их рты прижаты друг к другу. Несмотря на спешку, внезапность, Кларк до боли не уверен по поводу самого поцелуя: он мягок, он делает все ужасно медленно. Брюс был прав, совсем не похоже на Айсберг-лаунж, на ту головокружительную спешку. Тогда Брюс осознавал, что их окружают люди, что главное — время, что ему нельзя испытывать все эти ощущения ради себя, только для миссии, что поцелуй не может ничего значить. Но это...Кларк так осторожен с ним. Все это... неправильно. Все это — наоборот. Если уж зашла речь, это Брюс постоянно понимает, что должен быть осторожен с Кларком. (...надежные руки; невозможно, невозможно, но в таком случае он должен хотя бы попытаться...)Брюс замирает.Руки Кларка — на его щеках, большие пальцы уверенно гладят по скулам. Мягко, успокаивающе, как будто он думает, что Брюсу это нужно. Он прикасается ко рту Брюса еще одно мгновение, отстраняется, последний раз поцеловав Брюса в уголок рта.— Кларк, — хрипло говорит Брюс. Кларк наклоняет голову, но больше не двигается — не отпускает его. — Ага, — отвечает он. — Это я. Блядь. Брюс зажмуривается. Блядь. Они достигли деликатного равновесия, они будто балансируют на грани ошибки, которую никогда нельзя было бы исправить. И все это — только потому, что Кларк не понимает, насколько отчаянно Брюс хочет эту ошибку совершить. Брюс всегда об этом знал. И если бы Кларк понимал, что ничего не случилось только по случайности... Он щедр, до безумия добр. Он бы не решил, что это ошибка, дать Брюсу то, что Брюс сознательно не хочет просить, потому что недостоин...— Извини, — неровно говорит Кларк. — Я собирался тебе сказать, в ресторане. Но потом ты... — Он прерывается и сглатывает. — Ты хотел со мной пообедать. Ты выглядел таким счастливым. Я не желал, чтобы это все заканчивалось. Я и сейчас не хочу. Но я знаю, что ты... что ты не хочешь этого. Блядь. — Кларк...— Так все время получается, — спешит Кларк. — Я знаю, что ты знаешь, про что я. Мы постоянно... мы так близки к этому, раз за разом, но мы все время отступаем. Ты отпускаешь меня, ты посылаешь меня куда-то. Или же, — мягко признает он, — я отговариваю себя. Я решаю, что это не то время, что нам нужно все обсудить. Возможно, пару раз я даже был прав. Но я никогда... я не настаивал. — Он зажмуривается. — Мне следовало, но я не хотел. Пока я не спрашивал, всегда был вариант, что ты согласишься. Но если бы я спросил, а ты бы отказался...— Кларк, — повторяет Брюс. И Кларк снова на него смотрит, гладит большими пальцами лицо Брюса:— И так я это делать тоже не хочу, — тихо говорит он. — Не здесь. Оно опять не будет считаться. — Он сглатывает и наклоняется, прижимается виском к виску Брюса, — Брюс, пожалуйста, — говорит он в его ухо, едва ли громче шепота. — Проснись. Брюса извлекают из машины без сложностей. Кларк был подключен во второй капсуле, рядом с ним. Он провел внутри еще меньше времени, и его выход оказывается даже проще. Они не говорят про это. Во всяком случае, не сразу же. Им все еще нужно оцепить это место, запереть весь персонал и связаться с властями. Но Брюс встречается взглядом с Кларком — над их ложементами, с катушками и электродами, и сразу понимает, что Кларк все помнит. У него остается отсрочка, которая длится до того момента, пока они не возвращаются в Зал Справедливости. Брюс начинает заниматься своими обычными делами, как после каждой миссии. Он прекрасно знает, что Кларк в курсе — где найти его, что он возьмет оборудование в мастерскую, чтобы оценить его состояние и начать починку, внести модификации. И конечно, проходит максимум пять минут, пока он не слышит шаги, приближающиеся к двери. Раньше он думал, что Кларк не использует силы в Зале по привычке, что Кларк не думает о них как о чем-то удобном, а следовательно, так к ним и не относится. Но теперь ему приходит в голову, что это вежливость. Кларк мог бы появиться перед ним безо всякого предупреждения, мог бы загнать его в угол, а Брюс бы и не понял, что происходит. Всегда, всегда такой добрый и щедрый — после всего, что между ними было, он дает возможность убежать. Но Брюс ей не пользуется. — Брюс, — говорит Кларк. И Брюс готов, как только это возможно, к прикосновению руки Кларка. Он не отстраняется. Его сердце грохочет. Он не поворачивает к Кларку, и Кларк милостиво не заставляет его. — Дело в том, — говорит Кларк тихо, — что я считал... Не знаю. Я думал, что ты не уверен. Что все это не значит для тебя того, что это значит для меня. Что ты думал, что у нас может выйти что-то, но ты не знал точно, не хотел рисковать. Что ты пытался быть осторожным. Ты... ты всегда так сильно стараешься быть осторожным со мной. Брюс закрывает глаза. — Но там... — Кларк прерывается, придвигается на полшага ближе, не прикасается, но тепло его тела, его присутствие неизбежно ощущается. — Это была твоя невозможная мечта. Все в городе, в целом мире были в безопасности. Там была еда, которую ты больше не попробуешь, воспоминания, которые не вернуть. И... и там был я. — Голос Кларка слегка надламывается, становится выше и тоньше, словно он не верит, словно он удивлен сверх меры. — Ты не был удивлен, когда я появился. Ты уже понял, что там будет все, что ты захочешь, и ты знал, что там буду я. — Кларк выдыхает — не совсем смеется — почти что в затылок Брюсу. — И ты не знал, что это я, пока я тебя не поцеловал. Как будто нужно еще раз показывать Брюсу, как он ошибся...Брюс должен напрячься, перенести вес; сделать что-то. Потому что он выдает себя, и Кларк это знает, он ведет руками по плечам Брюса. — Нет, нет, это и есть самое лучшее. Как ты не понимаешь? Ты не смог отличить. Ты сразу понял все про город. Настоящий Готэм и Готэм в твоих мечтах отличаются друг от друга. Но ты не хочешь, чтобы я как-то менялся. Ты не хочешь, чтобы я был более воспитанным или красивее одевался, ты не хочешь, чтобы я был умнее, чтобы я становился идеалом, чтобы я был похож на тебя. У тебя была возможность изменить меня, и ты ничего не сделал. Я думал, что ты боишься, что я тебя в итоге разочарую, что ты не захочешь меня. Но ты хочешь. Ты хочешь меня. Брюс...Брюс понимает, что качает головой, беспомощно, слегка конвульсивно. Он собирается открыть рот, сказать что-то. Но сейчас у него в горле застрял истерический смех. Боже. Кларк прав, а он даже ведь не понял это, не осознал, насколько выдал себя — не сделав ничего. Он просто захотел Кларка и просто его получил. — Ты думаешь, что это плохая идея, — негромко говорит Кларк прямо ему в ухо. — Тебе что-то мешает, и черт бы меня подрал, я не знаю что. Но ты не прав. Ладно? Ты не прав. Позволь доказать это тебе. Я не... я никуда не денусь, Брюс. А если и денусь, то ты обещал не сдаваться. Ты обещал сделать так, что я вернусь. Брюс точно все проебет. Ну конечно. Он проебется, а Кларк заплатит за это. Именно так все и работает. Но...Но есть и другой, установившийся паттерн. Он сам уже про это думал. Кларк спасает его. Кларк спасает его. Каждый раз. Он поворачивается и борется с собственными неуклюжими руками, в которых вдруг пропали все нервы, он нащупывает плечи Кларка, воротник рубашки, его лицо. Его глаза открыты, но это не очень-то помогает. Он чувствует себя дезориентированным, его голова кружится, он почти ослеп. — Кларк, — хрипло произносит он. — Ага, — отвечает Кларк с ужасной, раздражающей полуулыбкой. — Это я. — Заткнись уже,— говорит ему Брюс, словно эхом. Притягивает Кларка к себе, обнимает его, поворачивает его лицо и целует, целует, целует его и неясно надеется на то, что ему никогда не придется прерваться.