Глава седьмая (1/1)

Сумрак за окнами сгустился до состояния "хоть глаз выколи", но это была не абсолютная темень, как часто рисуют в компьютерных играх и как всегда рисовали в Диптауне, а какая-то живая, уютная темнота. Наверное, был уже поздний вечер, хотя осенью обычно темнеет рано... Над столом в опрятной деревянной раме висела милая картина. Именно "милая", потому что было видно, что рисовал её весьма и весьма любитель. Человек, изображённый на ней, напоминал персонажа какого-то мультфильма, но я никак не мог вспомнить, какого именно. Вряд ли я смотрел такие. Мои мысли цеплялись за что угодно. Окно, картина, мягкий ворс ковра, низкий столик на смешных коротеньких ножках, книжный шкаф, доверху забитый какими-то толстыми фолиантами, лестница наверх с приятными на ощупь пластиковыми перилами, белый шоколад на столе, снова окно... Я не позволял себе думать о том, что мне только что сказал Ламер. Я пытался представить, что это мой кошмарный сон и я немедленно проснусь, извиняясь, в самом начале нашего разговора, задремавший случайно на самом интересном месте и вообразивший себе эту несусветную чепуху. Да, именно чепуху, потому что только в болезненном бреду можно было представить себе Глубину, в которой есть болезни и в которой можно убивать по-настоящему. Это даже звучало глупо и по-детски: там, на заре Глубины, мы все пугали друг друга страшилками о Чёрном Дайвере и спутавших Глубину и реальность людях, о тех, кто умер от обезвоживания, продолжая нажимать на кнопки и судорожно трясти головой в тяжёлом виртуальном шлеме. Нам казалось забавным и фантастичным то, что мы слышали, а уж слухами о появлявшихся то тут, то там и чудесным образом всех спасавших дайверах бережно передавались из уст в уста, постепенно обрастая кучей вовсе абсурдных подробностей. Но никто и никогда не говорил о болезнях в Глубине. Это противоречило самым основам виртуальной реальности, самой её идее. Глубина была лучше, чище, прекрасней настоящего мира, в неё убегали от злых начальников и счетов за газ и воду, в ней топили самые чёрные помыслы, выпускали накопившийся пар, и все люди казались братьями, не зависимо от страны или возраста. Мы создали в Глубине то, что, как нам казалось, никогда не смогли бы создать в реальности. Мы построили общество, основанное на свободе в том подсознательном её понимании, которое так часто бывает неверно понято при попытке описать его словами. Мы все начали там новую жизнь, стерев прошлое, выстроив колоссальные стены и отгородившись ими от мира по ту, реальную сторону монитора. Мы приходили в Глубину за тем, чего не было в нашей реальности, и никто не ушёл обиженным.Так было. Я сам частенько искал в Глубине забытые и недостижимые образы. Рисовал волшебные леса, где по мановению пальцев начинали петь птицы, строил огромные города, которые на самом деле никогда не будут построены, и заселял их живыми людьми, которые никогда не существовали в реальности. Мне нравилось чувствовать себя богом. Нам всем это нравилось. Но это было так давно, так непостижимо давно, хотя не прошло ещё и суток с того момента, как я последний раз выходил на улицу своего настоящего города с самым прозаичным желанием купить картошки. Не прошло ещё и суток, и молоко, стоящее в холодильнике, ещё, я уверен, даже не думало прокиснуть. Не прошло ещё и суток, как я надевал костюм и немного барахлящий шлем с вечной мыслью о том, что пора бы разориться на новый... Не прошло ещё и суток... Нет. Кому же я вру? Прошло уже двадцать лет. Интересно, что же всё-таки случилось с молоком? И с моими друзьями, так некстати напоминавшими о себе каждый божий день сообщениями в почтовом ящике. "Привет, как дела у нашего угрюмого друга? А мы вот на рыбалку собрались!..". "Утра, приятель. Не забудь про сходку сегодня". "Здравствуй, Дракула...".И тебе привет, Карамелька. Прости, что так и не назвал настоящего имени... И тебе привет, мимолётный товарищ по очередным дебатам. Извини, я, конечно, не забыл про сегодняшнею сходку, но так уж вышло, что теперь я на неё уже безнадёжно опоздал... Да, кстати, так как же у меня дела? Нечто среднее между плохо и плохо? Не сходить мне на рыбалку, и не рубиться в Лабиринте с незнакомыми, но такими понятными людьми. Не смотреть вечерние новости, думая не о своей, разрываемой сейчас на части, стране, а о том, как бы выпросить у знакомого хакера вирус-открытку. Нет, я не могу сказать, что уже соскучился. Но двадцать лет за один день не прошли для меня бесследно. И ещё ох как долго не пройдут... Что могло поменяться за это время?.. Признаться, тогда, день, а, точнее, двадцать лет назад я бы ответил, не задумываясь: "всё, кроме Глубины". Неважно, как далеко в космос улетели бы люди. Не важно, насколько большими стали бы телевизоры. И даже не важно, как сильно изменились бы мы сами, в этом мире есть то, что просто неспособно меняться. И это - Глубина. Потому что вся она служит только одной идее: свобода всем и каждому. Всем и во всём. Что тут ещё менять? Я бы ответил именно так. Да я и сейчас в этом уверен. Но я ошибался. Я ошибаюсь каждую секунду, на каждом шагу, и здесь я тоже ошибся. Люди не улетели к далёким звёздам и даже не потрудились слишком заметно измениться. Но изменилась Глубина, так как же теперь мне смотреть на этот сумасшедший мир?! Слава Богу, хоть телевизоры не подкачали!..Хэй, Про, а так ли уж ты уверен, что хочешь задерживаться здесь дольше, чем на несколько секунд?..Голос Ламера врывается в мои невесёлые мысли так же незаметно, как наступает ночь за окном. — Эй, Про... А ведь ты мог бы всё исправить!..Смысл его слов доходит до меня не сразу, потому что я всё ещё пребываю в грустной прострации, паря над годами и судьбами на импровизированных крыльях воспоминаний и сокрушаясь тому, чего больше нет.Но когда я всё-таки возвращаюсь в настоящее, меня будто подбрасывают в воздух, и я вскакиваю на ноги.— Что ты только что сказал?!Блондин выглядит немногим лучше, чем я. Похоже, мы оба предавались грустным мыслям, вот только откуда мне знать, какие именно грустные мысли у этого парня?Отвечает он медленно, всё ещё будто рассуждая про себя:— Я сказал, что ты мог бы всё исправить. Наши глаза встречаются и я вижу проблеск надежды в его лице. Я очень рад за него, но не могу разделить эту радость.— Это вряд ли, — отвечаю я, вновь садясь. — Представить не могу, каким образом.— Если бы ты вернулся и попытался изменить...— Стоп-стоп-стоп! — я протестующе замахал на него руками. — Это совершенно невозможно. Не говоря о том, что мы понятия не имеем, как мне вернуться, я даже не представляю, что именно мне пришлось бы менять, даже окажись я обратно в своём настоящем. Изменения не так-то просто заметить, если проходят годы, чтобы изменилась самая крошечная деталь. А уж тем более абсолютно невероятно предсказать, что именно случится, если эту деталь не изменить.— Мы могли бы попытаться, — вставляет Ламер и тут же одёргивает сам себя. Мне жалко, что я так охлаждающе действую на людей, даже круче, чем ведро со льдом. Но на сей раз я прав, а он только зря надеется.— Мы обязательно попытаемся, — как можно мягче произношу я. — В конце концов, не вечно же мне у тебя на шее сидеть.— Я не против, — он, наконец, улыбается и удивлённо моргает, глядя на окна. — Ого. Кажется, уже поздно.За окнами темнота, смешавшаяся с мокрыми дорожками на стёклах. Чужой город послушно растворился в этой призрачной неизвестности, на всякий случай не оставив от себя ни одного огонька. А, может быть, я просто слишком далеко сижу и мне элементарно ничего не видно.— Надо помочь тебе разместиться, — суетливо вскакивает блондин и помогает мне подняться. — Мы, обычно, не ночуем в Глубине, но кто согласится на дом, в котором нет спальни, пусть даже ей никто не пользуется? Киваю на всякий случай. Это действительно логично. И даже к лучшему: я не буду терзаться мыслью, что выжил хозяина из собственной постели. Мы поднимаемся наверх и Ламер показывает мне где выключается светильник, где лежат полотенца, и куда лучше не соваться:— Ты не подумай, у меня нет секретов, но, если можно, не читай мой дневник, — слегка смущённо просит он, и мне остаётся только заверить его, что я даже помыслить не мог о таком святотатстве.— Ладно. Тогда... Я пойду? — зачем он спрашивает?..— Да, конечно, — я даже улыбаюсь. — Спасибо тебе за всё. Постараюсь приготовить завтрак к твоему возвращению.— Это совсем не обязательно, я же дома поем... — он осекается на середине фразы и виновато хлопает себя по губам.— Знаю. Просто сделай вид, что рад этому, когда придёшь.Блондин кивает с серьёзным видом.— Спокойной ночи!— Да-да... Тебе того же. Он тает в воздухе, как сигаретный дым, и я даже невольно принюхиваюсь. Нет, пахнет совсем не табаком, а какими-то неизвестными мне цветами. Кажется, весенними, хотя какая разница?Подхожу к окну. Я снова ошибся: вот они, рыжие фонарные пятна, очертания многоэтажек, редкие машины, скользящие мимо. Наверное, Ламер сейчас тоже стоит у окна, только по другую сторону монитора.Я думаю о его словах. О том, на что он надеется. Да, наверное, судьба не зря забросила меня в такую передрягу. Но что, в самом деле, я могу сделать один? Я даже не уверен, что смогу выбраться! Чего уж говорить о спасении мира... Но если допустить – хоть на долю секунды – что это возможно, мне стоит срочно менять гардероб. Супергерой не должен носить чёрный свитер.Улыбаюсь собственным мыслям. Да, нам определённо стоит подготовиться."Нам?" — уже падая на расстеленную кровать спрашиваю сам у себя, и перед тем, как провалиться дальше, теперь уже в сон, я сам себе утвердительно киваю.***...падаю. Кажется, я падаю вниз. Я в поезде. Чернота за окнами — видимо, это метро. Оглядываюсь кругом, цепляюсь за поручень. Пассажиры старательно делают вид, что не замечают меня. Сажусь между темноволосым худым мужчиной и сгорбленной старушкой в тёмно-синем платке. Поезд летит, кажется, слишком быстро, лампы в туннеле иногда сливаются в сплошные белые полосы, а мне необходимо понять, куда мы едем. Осторожно обращаюсь к мужчине справа. Он смотрит на меня хмуро и неохотно, а отвечает неожиданно тихо и печально:— Мы едем в будущее. Тут обстановка вокруг резко меняется. Слышится грохот, а затем стук, тот самый стук, что преследует меня уже очень давно и неотступно. И я стараюсь вспомнить, что это, но стук заглушает душераздирающий скрежет, свет мигает несколько раз и окрашивается в сумрачно-бардовый. Пассажиры обреченно поднимают головы, кто-то начинает молиться. Мужчина справа от меня кривится, как от нестерпимой боли, а потом вдруг вскакивает на ноги и бежит к приемнику на стене. Я как будто сам читаю надпись рядом с ним: "При посторонних звуках (стук, скрежет, гул...) воспользоваться связью пассажир-машинист". Я думаю о гуле и тут же слышу его. Чернота за окнами уже не кажется пустой. В ней что-то клубится, рычит и стучит, а потом завывает гулко, грозя вот-вот ворваться в вагон. Мужчина что-то кричит машинисту, яростно бьет кулаком по стене. Его лицо перекошено, а колени едва заметно дрожат. Я зачем-то встаю, не трогая поручни, прямо посреди вагона и смотрю вперед, ожидая чего-то. И тут туннель внезапно обрывается, и все пространство за окнами заливает свет. Крик пассажиров и треск разбивающегося неба - последнее, что я слышу, просыпаясь.