Зомбь (1/1)

Жилище Геральта – усадьба на выселках. За высокой и крепкой ошипованной оградой, в окружении пары-тройки сараев. Жилище Геральта не принадлежит ему полностью, это собственность общины, оружейный склад ведьмаков. Жилище Геральта скрывает его маленькую немёртвую тайну.Спешившись с байка, он стаскивает на землю чёрный свёрток. Свёрток сдавленно рычит и дёргается, и ошибки всё необратимей.Геральт включает рацию на приём и слушает. Ребята на заданиях в городе. Чисто. Он открывает дальний сарай и быстро отходит за забор. Обычно Геральт разговаривает со своим… своей тайной. Много разговаривает, каждый день. Но сейчас горло пережало, и не до слов.Из сарая, нетвёрдо ступая, выбредает зомбь. Некрупный, худой, относительно свежий. Щегольской наряд пообтрепался, когда он был ещё более неуклюжим и бился обо всё вокруг. Зомбь абсолютно целый, даже почти чистый – кроме засохшей чужой крови на руках и вокруг криво ощеренного рта, – не понять даже, отчего умер таким молодым.Геральт волочит упирающийся свёрток ближе, и руки почти не дрожат. Зомбь утробно рычит, в первый раз ударяясь о загородку – будто мешок с песком, инерцией всего тела. Его пустые глаза мутны и белёсы, не разобрать уже, какого цвета были при жизни. Геральт знает: голубыми.- Всё будет хорошо, Лютик. Скоро ты выздоровеешь.***Ошибка вторая: не обезвредить труп.Они встречались в том же недостроенном здании за пределами баррикад, где сблизились впервые. Там не попадались люди, там давно уже вотчина зомбей. В недостройке не было лестниц – только подвесная верёвочная, которую можно было поднять за собой и не бояться безмозглых гостей, да лёгкая стремянка наверху.- Прямо как в моих снах, – лёжа на расстеленном спальнике на краю перекрытия, Лютик смотрел вверх, в пустые пролёты, где протяжно выл ветер. – Огромное здание без лестниц, люди карабкаются вдоль стен над провалом и живут на таких вот площадках. На большущих мягких матрасах… Ты ведь тоже живёшь тут иногда? – он тронул ногой, перекинутой через ноги ведьмака, свисающий край палатки.- Только когда кладу особо крупный болт на людей, которые таскаются ко мне домой, – усмехнулся Геральт.- Хотел бы я так тоже уметь… Класть на всех болт. – Лютик устроился поудобней – на тёплой ошрамованной груди, и пояснил: – Я ведь всю жизнь на виду. Всё то время, что не с тобой за баррикадами… Должен нравиться людям, такая работа.- Говнячья работа, – не церемонился ведьмак.- Ценитель искусства, тоже мне! – Лютик агрессивно клюнул его носом в шею.- Мгм. И как тебя вообще угораздило в такое влюбиться?- Не знаю, – пожал плечами бард; приподнялся, глянул хитро и упёрся носом в нос: – Как насмотрелся на тебя, сур-рьёзного такого, по барам, так и подумал: почему бы не заполучить себе неприступного ведьмака?- В коллекцию что ли, к толпам девок? – тон всё ещё шутливый, а руки крепче сжались – будто действительно боялся потерять, уступить место следующему экспонату.- Ну не-ет, – Лютик оскорбился: вдруг этот шкаф и впрямь не в курсе, что развлекаться с фанатками он завязал? – Заполучить – значит узнать, понять, раскрыть. Я ведь таких раньше не встречал. А творческой личности нужна опора и подпитка. Вот съездим опять в рейд за вдохновением – таких баллад напишу!Не съездили.***- И-иу, что это? – подойдя поближе к костерку у лифтовой шахты, Лютик брезгливо принюхался. – Воняет довольно скверно…Геральт пошевелил куском арматуры смесь из тушёнки и консервированной фасоли на гнутом металлическом листе:- Ты погоди. Сейчас попробуешь – и за уши не оттащить будет.- Прости, но я такое не ем, – Лютик придирчиво присмотрелся к блюду, будто искал там личинки или что-то вроде. – Абсолютно нет!- Попробуй, говорю! Из старых запасов ещё…От протянутого под самый нос черпака нельзя было отказаться, и Лютик, зажав нос, отщипнул кусочек… И уже через несколько секунд жадно уплетал стряпню ведьмака, который в это время с философским видом сбрасывал угольки с трёхэтажной высоты, на головы толкущимся внизу зомбям.- У меня дома ещё детские пюрешки мясные есть, – добавил Геральт будто между прочим. – Если соль добавить, то ничего такие.Лютик их так никогда и не попробовал.***- Ух ты, отсюда весь город видно!Забраться на девятый этаж при помощи стремянки стоило немалых усилий, но открывшийся вид их полностью оправдывал. Захватывающее ощущение высоты, от которой пришлось отвыкнуть за годы после Катастрофы, – и щемящее осознание того, насколько жалка горстка огоньков внутри баррикад, в центре пустого, кромешно чёрного покинутого города.- Редко забираюсь так высоко, – Геральт будто попытался оправдаться за неуместную романтику. – Только разве что большие скопления локализовать… Зомбей, – пояснил он и осёкся, когда пальцы барда – тонкие, с мозолями от струн – сплелись с его, а ладонь прижалась к ладони.- Мы когда-нибудь отсюда уедем, – голос Лютика звучал твёрдо и уверенно, почти не мечтательно. – В большо-ой город! Там наверняка получше, без всех этих фанатиков… Там мы наверняка сможем не скрываться, что вместе! Я буду выступать с новыми песнями, смогу стать действительно знаменитым…- Ну, мне тогда придётся другую профессию осваивать, – серьёзно, будто совершенно без сомнений в затее барда, подхватил Геральт. – Зомбей-то там, поди, давно есть кому гонять, а то б не выжили, – только короткий смешок в конце выдал его отношение к таким наивным по теперешнему времени мечтам.- А ты какой универ оканчивал? Или… колледж?Ведьмак не ответил, хмыкнул только, приобняв и неосознанно увлекая Лютика подальше от края. Когда-нибудь расскажет историю своего карьерного роста, ну, или падения, как посмотреть. Не рассказал. Живому – не рассказал.***Однажды… Геральт даже сказать не может, что было не так в это "однажды". Лесенка поднята, как и всегда, никакого мусора, никаких следов на втором этаже у входа. Ничего, что заставило бы насторожиться. Их даже не застали врасплох, неодетыми. Они даже не успели подняться выше, на третий этаж, где палатка. Как и те чёртовы дети… Может, причина как раз и была в том, что это дети? Лет по двенадцать-пятнадцать, не больше. Геральт привык упокаивать нежить, как бы она ни выглядела, помнил даже серовато-синего ребёнка лет пяти, который, топая к нему среди разрухи и зомбей, просил: "Дядя, заберите меня к людям, здесь плохо!" – руки тряслись ещё полдня после того, как отсёк его мёртвую голову. Геральт привык. А Лютик – нет.Первым из дальних комнат вышел тот, который первым умер. Совсем тощий пацан с пакетом на голове, изодранным напротив рта и окровавленным. Первым же он, должно быть, восстал и загрыз остальных – прямо сквозь этот грёбаный пакет с клеем "Момент", не соображая, как снять его с головы. А остальных, изгрызенных, Геральт уже не рассмотрел, не сосчитал даже – выхватил меч, оттесняя Лютика назад, к лесенке. Не это ли было ошибкой? Там было метра три до края. Геральт не мог его столкнуть. Не мог.Лютик просто отступал сам, шаг за шагом, онемев от ужаса, как в рейде, – пока ведьмак хладнокровно и быстро уничтожал зомбей. Несчастных глупых мёртвых детей, убежавших экспериментировать с запрещёнными пороками аж за самые баррикады. В какой-то момент стало даже опасно – когда напали разом, с трёх сторон. Пришлось отсечь сперва пару рук, потом уже головы. Но к себе за спину, где Лютик, Геральт не пустил ни одного. А обернувшись, когда всё закончилось, Лютика уже не увидел."Он испугался. Он просто испугался и решил слезть. Пожалуйста", – беспомощные, нелепые уговоры то ли себя, то ли каких-то высших сил, в которые Геральт давно уже не верил, – пока он медленно, будто в густой патоке, шёл к краю. Мелькнула ещё надежда, что Лютику хватило хладнокровия не спускаться на землю, где зомби, что он остановился где-то посередине пролёта. Подумать, что там всего-то три метра и была бы видна голова, Геральт уже не успел. Лютик лежал внизу, на асфальте. Навзничь. Ни крови, ни искривленных конечностей – он просто… молчал. Через улицу, ускоряясь, ковыляла к нему тощая зомбь в обрывках шубы, поодаль ещё одна… один…Геральт не помнил, ни как спустился, ни как смахнул им головы с плеч.- Лютик! Ну же, скажи что-нибудь! Ты как, что болит?!Он приоткрыл рот, попытался выдавить хоть звук – только нелепо икнул. У него были разные зрачки.В больницу. Геральт из любой точки города попал бы туда с закрытыми глазами. В больницу, быстрее. Лютик не моргал – так и таращился перед собой плавающим взглядом. Глаза закатились и разъехались немного в стороны, пока Геральт подогнал байк. Плохо, очень плохо.- Сейчас поедем. Сейчас! Возьмись за меня…У него даже конечности не болтались плетьми: были неестественно напряжены, как и всё тело. Так даже лучше, проще удержать на байке… Что-то хрустнуло в руках, когда Геральт его поднимал, – монотонный, протяжно-хриплый стон так и скрежетнул по костям собственной болью.- Держись, держись, держись…Когда они домчали до потайного хода, у Лютика начались судороги. Геральт понятия не имел, почему не рванул через главные ворота: так ведь быстрее… Чувствовал, наверное. Уже чувствовал. Даже не задвинул за собой плиту: плевать на зомбей, плевать на секретность! Подёргивания навалившегося тела были всё реже, всё беспорядочнее.Резко затормозив, когда Лютик начал валиться набок, – подхватив и его, и байк каким-то нереальным движением, – Геральт уже знал. Всё.Всё. Бесповоротно и окончательно.Есть шанс, что это кома? Ещё можно срочно прооперировать, откачать, сделать хоть что-то? Геральт не разбирался в этом. До Катастрофы он был просто охранником в больнице. Знал одно: когда там скажут, что Лютик мёртв, тот станет должностной обязанностью ведьмака. Работой на один взмах меча.Геральт стоял среди улицы, подпирая ногой оползающий на бок мотоцикл, и держал на руках единственный смысл своей жизни. Его будто оглушило: ни боли, ни ужаса – ничего. Лютик дрогнул и выдохнул в последний раз. Байк, окончательно потеряв равновесие, со скрежетом завалился. Геральт смотрел на него тупо и отрешённо, прижав обмякшее тело к груди. Сердцебиение у них теперь было всего одно.Почему-то очень важно было поднять мотоцикл, не положив Лютика на асфальт. Очень важно… не положить. Там ведь холодно. Грязно. А самое страшное, самое важное, всю жизнь навсегда меняющее – решается без раздумий.Геральт поставил наконец байк на колёса и, придерживая на нём труп Лютика, развернул. Обратно к баррикадам. Самое страшное, самое важное – только кажется поправимым.***Геральт не возил с собой верёвку, которую не перегрыз бы зомбь. В ней и не было никогда необходимости: зомбей не обездвиживают, им отрубают головы сразу. Ведьмак понятия не имел, что делал бы, если бы Лютик восстал раньше обычных двадцати пяти минут. Но тот даже сейчас оставался хорошим парнем. Неподвижно-тяжёлым, остывающим в руках. И поверить до конца, связать эту неподвижность и тишину с Лютиком – всё ещё не получалось. Просто тяжесть, просто потенциально опасный груз. Просто чтоб не чокнуться прямо сейчас, на заброшенной дороге среди зомбей. Не чокнуться, пока не отгородишься от мира тяжёлыми железными воротами."Прости, что показываю свой дом только сейчас", – дурацкие слова, чёрт знает откуда всплывшие, – так и застряли в горле. Опустив тело на солому в сарае, Геральт подавился ими и, хрипнув на вдохе раз, другой, – наконец зарыдал. Глухо, неумело, комкано – почти беззвучно, будто задыхался, уткнувшись лбом в крохкое похрустывание рёбер. Наедине со огромным, как целый мир, горем – неважно, где находишься: в городской квартирке с картонным стенами или в окружении безлюдных километров за ошипованной трёхметровой оградой. Геральт сидел над Лютиком и невесомо гладил, прощаясь: каждую линию бледного лица и беззащитно тонкой шеи, столько раз зацелованной; каждый изящный палец, бережно выпрямленный на дрожащей ладони; расправлял мельчайшие складки на одежде – чистой, аккуратной, не запятнанной ни кровью, ни прочей грязью – пока труп не начал мелко подёргиваться. Тогда, проведя в последний раз по запыленным волосам, поцеловав холодный висок, ведьмак встал, запер сарай и пошёл прочь. Он понятия не имел, что делать дальше. Ни со своей жизнью, ни с восстающим зомбем. Ещё час назад у него – у них! – были планы, мечты и всё впереди. Хоть и уверен он был до знакомства с Лютиком, что никакой жизни уже не будет, только нарубка гнилятины изо дня в день да выпивка по вечерам. А теперь… Теперь, наверное, нужно добыть еды. Что-то обязательно живое. Зомби не едят мертвечину.***Геральт много раз видел свежевосставших. У них плохо держится голова: закидывается при ходьбе то набок, то назад, будто провоцируя рубануть по шее. Это желание при виде того, чем стал Лютик, – прекратить мерзость его существования, а потом и своего – мелькнуло всего на несколько секунд. А потом Геральт, рваным вдохом подавив боль, заставил себя улыбнуться – будто несмышлёному ребёнку – и позвать его по имени. Конечно же, не надеясь, что отзовётся.Кому, как не ведьмаку, знать лучше всех, что представляют из себя зомби? Абсолют тупости, абсолют бездумной жестокости. Но Лютик продолжал быть для него исключением из правил. Даже когда с безмозглым гудением вгрызся в живую курицу, бешено затрепыхавшуюся в руках Геральта.***Дни тянулись долго. Однообразно, муторно. Убитая надежда горше простого отсутствия надежды. Особенно если её труп бесцельно бродит по загородке всю ночь, а днём то и дело бьётся о стены сарая.Чтобы не сойти с ума окончательно, Геральт разговаривал с ним. Рассказывал случаи на заданиях, как прошёл день. Пересказывал идиотские байки сослуживцев. Зомбь, конечно же, не отвечал. Реагировал только на его приближение, раз за разом с тупым упорством ударяясь о забор и рыча в неистребимом желании изгрызть.Добывать ему пищу было сложно. Геральт попытался даже кормить Лютика собственноручно приготовленными блинами с мясом – тот набросился и начал жрать, но, распробовав, открыл рот и вывалил всё обратно слюнявыми комками. "Отвратительно", – решил бы Геральт, если бы это не был его Лютик. Всё ещё его Лютик…Когда зомбь бывал занят едой, Геральт осмеливался гладить его по голове, протянув руку поверх ограды. Тёмные волосы, такие блестящие и щеголевато уложенные когда-то, теперь свалялись, в них набился мусор. Лютик глухо рычал сквозь хряск и чавканье, но не пытался напасть даже при попытках расчесать и почистить: разорванная добыча в руках, как видно, была притягательней, чем та, которой он ещё не пустил кровь. - Хороший, хоро-оший…Чувствуя себя ужасно, Геральт через решётку гладил жрущего зомбя по груди и животу. Кажется, он стал худее. Кажется, ему нужно больше еды… Просто труп, просто пустое тело, но вопреки всему – всё такой же родной. Когда рука случайно соскользнула ниже, именно осознание происходящего, а не голодный взрык, отрезвило Геральта. "Какого чёрта я, блять, делаю?!"Остатки пищи на нём – кровь во много слоёв, чьи-то внутренности и ошмётки мяса – пахли всё хуже. Геральт даже пытался его мыть из садового шланга, но зомбь начал выть и бросаться на решётку – сильно, калечась. Ему же холодно… Геральт пытался приманить его едой и вытереть, но Лютик будто бы не верил ему больше: вырвал подраненного капканом зайца из рук и уковылял, урча, в сарай.Геральт вроде как мечтал… приручить его? Выдрессировать? Что за бред, что за жалкий бред… В затянутых бельмами глазах, помутневших в цвет бледной кожи, не было ни тени соображения, ни эмоций, ни желаний – абсолютно ничего.***- Помню день Катастрофы. Утро. Как пришёл на работу…Пустой взгляд в никуда – бессмысленный, как и этот монолог; Лютик неровно покачивался в утренних лучах, обсыхая от росы. - Я ведь в больнице работал охранником. После тюрьмы – по дурости, по драке – никуда не брали больше. Иду через приёмник – а там все… Кто восстал, кто загрызенный валяется. Как в дешёвой страшилке. Вроде как этажом выше ещё кто-то кричал. Я побежал оттуда. А кто б не побежал? Увидел только пожарный стенд по пути… Выломал оттуда топор, подумал – да и обратно пошёл. Потому что если не я, то кто же? ***Геральт отвлекался на работу – как раньше, как до. Изо дня в день. Утренний обход стариков. Почти всегда успевал вовремя, порой приходилось зачищать ещё кого-то. Затем рейд в больницу – вырезать бродящую по моргу компанию умерших за сутки. Это давалось сложнее, он становился всё менее осторожен. Добавилось плохо заживающих укусов. - Ты сам не свой, Герыч, – говорили сослуживцы. – Что стряслось-то, чего опять забухал? Один раз с несвойственной воякам аккуратностью спросили, не связано ли это с тем, что местный хуеплёт пропал. Да тут же и заткнулись. Запреты запретами, порядки порядками – а пороки ведьмака были его личным делом. Геральт продолжал выдавать боеприпасы. К каждому приезду сослуживцев он включал музыку – громко, до тягостной одуряющей головной боли. Чтобы не слышали, как рвётся к людям запертый в сарае зомбь.- Весело у тебя тут! – перекрикивая басы, скалился Эскель.- Развлекаюсь, как могу! – отвечал Геральт в тон ему, отсчитывая патроны. – Одиноко.Только слепой не заметил бы, как он почернел от горя за эти недели.Геральт пил – снова. Каждый вечер, много, всё больше. Целые пласты реальности выпадали из памяти. Он часто находил себя забившимся в угол – стоймя, упёршись лбом, – будто его мёртвая любовь. Однажды опомнился у самой загородки, в метре от яростно бьющегося о решётку зомбя. Однажды очнулся от укуса: протянул к Лютику руку и лишился клока кожи с мясом. - Спасибо, что разбудил, – бормотал, перевязывая рану – неловкими, пьяными движениями; раздразненный зомбь порывался пройти сквозь решётку и хрипло выл – особенно громко, почти яростно. – Мог и утащить ведь. Знаю, бесит тебя эта публика каждый день… Ну да что поделать, в городе хранить боеприпасы нельзя, только тут. Времена тяжёлые, психов полно – влез как-то один на городской склад и начал пальбу на рынке… Я сам не видел, зачищал только потом. Трупов двадцать бродило, а то и тридцать… – прервав рассказ, Геральт ещё раз окинул взглядом зомбя, продолжавшего нещадно трепать свою одежду и тело об ограду. – А хотя знаешь… Зря ты меня разбудил, Лютик. Сны – они как-то получше.***Сны бывали разными. Сны бывали мучительными – сами по себе или послевкусием. Раз за разом Геральту снилось, что он встречает Лютика снова живым. Будто ничего и не было. Геральт обнимал его так крепко, как только возможно во сне, и целовал отчаянно, до одури, в ответ на каждый растерянный вопрос. В таких снах ведьмак бывал ослепительно счастлив – и особенно сильно разбит по пробуждении. Их было не поймать снова – даже если всеми силами пытаться уснуть, надравшись до беспамятства прямо в кровати. Но они изменились: в них медленно просачивалась из реальности боль. Боль, омерзение и страх."Геральт! Мне холодно! Геральт!" – Лютик плачет и тянет руки сквозь решётку. Он прежний, его кожа живого цвета. Геральт отпирает дверцу – торопливо, будто сейчас развеется этот морок и он снова потеряет Лютика навсегда; хрупкое тело порывисто прижимается к нему, руки крепко обвивают шею. Могильно-холодные руки… Молча, неодолимо быстро – Лютик делает рывок вверх и вцепляется зубами. Пальцы вязнут в оползающей гнили – оторвать его от себя можно, только сломав кости. А потом – упокоить, быстрее, добить, ведь он мучится! А сделать это – никак: слишком медленные, слишком слабые движения, а боли в его отчаянных криках всё больше…После таких снов Геральт просыпался в холодном поту. Выглядывал в окно. То, что осталось от Лютика, гипнотически медленно блуждало по загону. Молча, бесцельно. Временами зомбь забредал в угол и с тупым упорством пытался идти дальше, роя землю подошвами изгвазданных щеголеватых сапожек.***- Представляешь, Лютик, сегодня я забрёл в церковь. С детства там не был. Судный День, говорят, уже наступил. Мёртвым позволять разгуливать – не богоугодно, нужно земле их предавать, как и раньше. Ты, оказывается, божий промысел оскорбляешь тем, что бродишь. А ещё говорят усиленно плодиться и размножаться, род людской возрождать. Чтоб вместе одолеть мертвяков, за себя и за тех, кто слабее. А знаешь, кто слабее? Говорят, в других городах Катастрофа затуманила людям разум, и они считают мертвяков полноправными гражданами и скармливают им своих детей, и только мы тут здравый рассудок сохраняем…Личный мертвяк Геральта таращился пустоглазо и тупо, чуть покачиваясь обтрёпанным телом. Стерёг, чтоб человек приблизился ещё на шаг.- А ведь всё, что мы знаем о них… о городах этих других… От них знаем. От правящей верхушки, от церкви. Все каналы связи обрубили. А что там на самом деле? Кто и как живёт?Тишину прервал скрипучий вой и удар об ограду: Лютик попытался схватить ведьмака сквозь решётку. Снова и снова, расшибая лицо, оставляя на металле ошметья мёртвой кожи – пока Геральт не попятился, кривясь, будто избивающийся труп мог чувствовать боль. ***Всё становилось… хуже. Ещё хуже, ещё труднее. С Лютиком стало невозможно разговаривать – даже с сытым. Он всё слабее воспринимал расстояние и начинал бросаться на решётку всё раньше при приближении Геральта и калечиться всё сильнее. Концентрат ненависти – будто зомбь сходил с несуществующего ума вместе со своим кормильцем. Или наоборот – начинал что-то понимать, потому и пытался расколотить себе голову, чтобы наконец упокоиться.А однажды на обходе Геральт не успел. Снова. Умерший ночью старик восстал и проломился под утро к соседям. Когда ведьмак зашёл в открытую квартиру, зомбь нашёлся в дальней комнате: сидел верхом на дёргающемся, ещё живом теле с разбитой головой и жрал мозг. Как в грёбаных фильмах ужасов – зомби и мозги. Впрочем, Геральт видел вещи и гаже. Походя отрубив голову трупу женщины с выгрызенными кишками – пока не восстала, – он двинулся к старику в обход опрокинутой мебели. Не спеша, примериваясь: его жертву было уже не спасти. И вдруг услышал шевеление в коридоре. Среагировать – пара секунд. Входная дверь открыта, старый зомбь никуда не денется из комнаты, пока жрёт, а более свежий мог выбрести к людям. Это оказалась девочка лет десяти – в почерневшей от крови школьной форме, с рюкзаком; упокоив её, Геральт вернулся за последним. Но зомбь уже не ел. Он отступал, пятясь, от растерзанных трупов, держа на весу сплошь залитые кровью руки. Его голубовато-серое лицо с окровавленным ртом было искажено ужасом, как и глаза – ясные, карие, абсолютно осмысленные.- Это всё я… сделал? Это – я?Геральт шагнул вперёд. Который раз он видел, как зомбь разговаривает, будто человек? Второй, третий? Или это вовсе не зомбь уже, даже цвета другого…- Что ты, блять, такое?.. Мертвяк отрицающе мотал головой, отступая к окну – таращась всё ещё на трупы, а не на ведьмака с мечом:- Нет, нет… Как… почему? И, когда Геральт сделал шаг вперёд, – синюшный старик одним махом кувырнулся через подоконник. Подбежав, ведьмак глянул вниз, в пятиэтажную глубину: нежить убегала, припадая на обе сломанные ноги. Пистолет с разрывной обоймой – наготове: выстрелить в голову или хотя бы в корпус, чтоб затормозить… Но Геральт не стрелял. Зомби никогда не бегали так. Зомби никогда так не смотрели и не произносили слова. Что если именно таких мертвяков считают полноправными гражданами безумцы в других городах? Что если любой зомбь может стать таким?***В своём следующем сне Геральт не оттолкнул вгрызшегося Лютика. Отрешившись от ужаса и омерзения, от влажного чавканья и спроецированной подсознанием боли, – позволил рвать свою шею, позволил разломать руками череп через орбиты выдавленных глаз… И уже будто со стороны – наблюдал, как Лютик размазывает по лицу бледно-розовую мешанину мозга, жадно заглатывая прямо со скрюченных пальцев. И как глаза его проясняются вдруг до прежней синевы и наполняются смыслом… Как он смотрит на труп Геральта у своих ног и, кулем осев на землю, заходится криком – надрывным, человеческим, навзрыд. Геральт проснулся странно спокойным и собранным. Впервые за прошедшие месяцы он твёрдо знал, что делать. И не сомневался – наконец-то ни в чём не сомневался. В конце концов, он не мог потерять уже ничего, кроме человечности.