Lullaby For The Summer (1/1)

Провожая летний день, к концу его понимаешь, что он становится всё более серым. Само лето?— от начала до конца, от дыхания июньского лёгкого ветерка и гроз, июльской жары и до августовского тёплого солнца, нежно ласкающего кожу?— пронеслось передо мной в этот день. Часы бегут; каждый из них нагоняет на меня какую-то необъяснимую светлую тоску. Солнце, похожее на огромный оранжевый мандарин, заходило. Небо окрасилось в нежно-фиолетовый цвет?— такими же были цветы в венке Дженис. Она стояла рядом со мной и глядела куда-то в даль. Эмоции на её лице переходили одна в другую, и если всё начиналось с радости, то оно постепенно скатывалось в грусть. Как будто перед глазами моей подруги происходило нечто удивительное. Какое-нибудь шоу, спектакль, фильм. Но нет. Это было что-то более необычное и более значимое. Это была сама жизнь с её маленькой прелестью?— летом. С каждой секундой лето уходило от нас, с каждой секундой его становилось всё меньше и меньше. И глазом не успеешь моргнуть, как оно уже кончится. Тогда что мы стоим, Дженис? Давай сделаем что-нибудь ещё, ради того, чтобы это лето как можно дольше не кончалось! Хотя бы для нас… Однако я понимаю Дженис. Всё равно оно от нас убежит. Дженис завтра проснётся, я завтра проснусь, и мы почувствуем, что между нами и летом?— стена. Она огородит нас от тех лёгких ощущений, которые возможно получить летом. Мы останемся по другую сторону стены вместе с пачкой фотографий, парой-тройкой листков со стихами, несколькими яркими воспоминаниями и венком из завянувших цветов. Осенью и зимой мы будем согревать самих себя, глядя на солнечные фотографии, перебирая воспоминания и читая стихи. Но когда-нибудь обязательно наступит день, когда мы забудем, в каком альбоме находятся фотографии; потом день, когда воспоминания перемешаются со снами; затем?— день, когда придётся долго думать, чтобы определить, чей это стих?— твой или же кого-то другого. А венок всё равно засохнет и рассыплется, пока зима не успеет наступить.***В конце концов, стало совсем темно. Ночь со своими густыми тёмными красками и необыкновенным волшебством окутала это славное местечко на берегу реки. Воздух сделался более прохладным, и мне даже захотелось надеть куртку.?— Джими, у тебя есть часы? —?неожиданно спросила Дженис.?— Да, есть. А что? —?поинтересовался я.?— Хочу узнать, скоро ли кончится лето,?— грустно проговорила Дженис, потупив взгляд и посмотрев на воду.?— Ровно час до конца,?— словно диктор, ответил я.?— Отлично. Ещё достаточно времени,?— радостно проговорила моя подруга.?— Достаточно? —?Я немного удивился. —?Это же совсем чуть-чуть!?— Но это же не минута, верно??— Ну, да…?— Посмотри сюда,?— тихо сказала Дженис и указала рукой на реку.?— Что? —?Я немного не расслышал слова моей собеседницы.?— Посмотри сюда,?— вновь прошептала она. Её голос приобрёл большую загадочность.Я взглянул на воду в реке, и понял, что вряд ли оторву свои глаза от того, что в ней отражалось. Целая карта звёздного неба! Множество маленьких блестящих звёзд напоминало рассыпанный бисер, а луна выглядела, словно белая королева со своей звёздной свитой. Мне на секунду показалось, что я попал в какую-то неизведанную, но чудесную сказочную страну.?— Красиво, правда? —?со вздохом спросила Дженис.?— Да. А ты знаешь какие-нибудь созвездия??— Нет,?— коротко сказала она. —?А ты??— Тоже нет… Знаю, что где-то есть Большая Медведица, а там рядом Малая Медведица и ещё куча всякой всячины. Однако найти их я не смогу,?— вздохнул я.Дженис кивнула, и вокруг снова воцарилась тишина. Я ощутил себя, как на той маленькой станции, где ждал вчера поезд. Тишина, которую совсем не хочется нарушать. Рядом опять никого нет?— только я и Дженис. Изредка подует ветер?— всколыхнёт траву, приятно щекочущую наши пятки, сыграет шелестящую мелодию в кронах деревьев, пронесётся по воде, украшая её мелкой рябью. В траве стрекотали кузнечики, но это не мешало звенящей тишине, которая очаровывала меня и Дженис, заставляя нас благоговейно молчать.Звёзды всецело поддерживали нашу идею?— они молчали, лишь иногда поблёскивая нам издалека. Бывает, что звёзды мерцают так, как будто хотят поговорить с нами, однако сегодня они смотрели на нас, а мы смотрели на них?— и никто не хотел комментировать наши или их действия. Зато любоваться звёздами?— одно удовольствие. В них есть эта манящая красота и загадочность, которые заставляют задуматься о том, что там, в тысячах километров от нашей планеты…?— Дженис, а что там, в космосе??— Понятия не имею. Но где-то там точно есть такие же Джими и Дженис. Немного сумасшедшие и абсолютно счастливые,?— последние несколько слов девушка произнесла по-особому мечтательно.Немного сумасшедшие и абсолютно счастливые. Да, это про нас, и, мне кажется, про всех людей в целом. Каждому человеку выдано одинаковое количество счастья. Просто некоторые забывают о нём, а у некоторых жизнь сложилась не очень хорошо или удачно. И почему-то многие забывают, что отчаиваться никогда не стоит. Нужно использовать свою порцию счастья. Тогда, быть может, забот станет гораздо меньше, а судьба начнёт улыбаться. Надо светиться, и любое зеркало ответит тебе солнечным зайчиком. Что касается сумасшествия?— то у всех нас есть маленькие странности. Милые маленькие странности. Я их обожаю. Есть какое-то особенное удовольствие в том, чтобы быть чудаковатым. Удовольствие быть интересным. Удовольствие любить что-то до безумия.?— Слушай, это лето мне так нравится! —?я обратился к Дженис.?— А почему? —?она, казалось, была погружена в свои мысли. Наверное, ей хотелось, чтобы я не мешал.?— Я не совсем понимаю, почему. Точнее, понимаю, а вроде бы нет. С одной стороны, я потратил почти всё это лето, выступая на разных концертах, записывая музыку, давая интервью… Я бы очень хотел, чтобы это кончилось. И кончилось-таки! За эти два дня я успел отдохнуть, поверь. Но самое главное?— за эти же два дня я почувствовал самое настоящее лето. Оно как будто бы у меня на ладони. Я даже чуть-чуть вернулся в детство. Всё из-за некой необъяснимой радости, которую мне приносят только двое: ты и лето. Рядом с тобой, а ещё и летом мне становится немыслимо приятно. Я наконец-то начинаю ощущать себя самим собой… —?я хотел сказать ещё кое-что, но словесный поток, как назло, иссяк. Я немного промолчал, а затем добавил:?— Извини, что мало разговариваю. Почему-то в эти дни меня стали посещать самые разнообразные мысли…Дженис стояла, как будто вообще не слышала, что я ей рассказывал. Однако потом она резко обернулась и выпалила почти на одном дыхании:?— Джими, ты, скорее всего, напишешь стихи. Сколько раз бы ты мне ни говорил, что осень напрочь лишает тебя вдохновения. Всё равно напишешь, можешь почти не сомневаться.Я лишь негромко усмехнулся.?— Ничего смешного, Джими. Со мной такое случается перед тем, как написать что-нибудь интересное. Я говорю кому-то что-либо странное, но захватывающее… А потом пишу?— странное, но захватывающее.?— Что ж, наверное, ты права. Может быть, по пути к тебе домой я что-нибудь сочиню. Или в поезде. Или у себя дома.?— Сколько осталось до конца лета? —?Дженис сменила тему разговора.?— Кажется, совсем мало,?— неловко процедил я.?— А точнее,?— с лёгкой требовательностью в голосе сказала Дженис.?— Точнее?— одна минута. Которая вот-вот подойдёт к концу.Дженис чуть-чуть растерялась. Она смотрела то в далёкую тёмную даль, то на меня. Мной же руководило что-то непонятное. И это что-то заставило меня ловко схватить Дженис за талию и обнять свою подругу. Мои губы коснулись её суховатых губ. По моему телу пронеслась волна мурашек, однако потом я почувствовал, как внутри меня разрастается что-то теплое. И пушистое, как котёнок. Это моя любовь к Дженис, тёплая и нежная… Похоже, моё сердце стало биться в разы чаще и громче. Кажется, что лес начал вторить эхом моему сердцебиению…Мне совершенно не хотелось, но всё-таки пришлось отпустить Дженис. Мы ещё долго смотрели друг на друга с какой-то странной, непривычной улыбкой, недоумением, пока не разразились мелодичным хохотом, заразительным и радостным. Звонкие нотки нашего смеха ещё долго звучали в моей голове.?— Ладно, Джими. Осенью, конечно, в этом парке тоже неплохо, но нам надо возвращаться домой,?— с лёгким налётом грусти в голосе проговорила моя подруга.?— Полностью согласен с тобой, моё Маленькое Лето,?— ответил ей я.?— Моё Маленькое Лето? —?Дженис вопросительно изогнула брови.?— Да. Я всегда думал, что ты?— летняя девчонка. Солнечная.Дженис с удивлением посмотрела на меня. Точно так же, как несколько минут назад. А потом улыбнулась. Улыбнулась. Эта улыбка и выдаёт в ней нечто солнечное. Вот почему Дженис ассоциируется у меня с летом. Всё из-за улыбки, никак не иначе.***Любой город ночью приобретает некое очарование. Есть что-то манящее в домах со светлыми и тёмными окнами, в светящихся вывесках, мелькающих яркими цветами. Где-то людей почти нет, а где-нибудь?— наоборот: толпы веселящихся людей, самых разных и в чём-то схожих. А в небе всё ещё сияет луна, однако она не так заметна, как там, на реке. Здесь в первую очередь, обращаешь внимание на вывески, на людей; лишь только потом смотришь наверх и замечаешь там луну… Она не такая интересная, когда вокруг столько разноцветных огней, но это лишь поначалу. Потом глаза начинают уставать от такого разнообразия цветов. Хочется смотреть на более спокойный, тихий свет… Именно луна его и дарит. Я люблю луну. Она тихая, загадочная. Она знает множество историй и тайн, но не хочет их рассказывать.Ветер снова напевал свою песню. Кажется, что она уже всем знакома и давно приелась, однако, если прислушаться, можно понять, что каждый раз ветер исполняет что-нибудь новое. Ведь за те тысячи и миллионы лет, что ветер существует на земле, одна и та же песня может сильно надоесть. Поэтому он меняет их, как только предоставится возможность.С неба упала капля. Потом ещё одна, третья, четвёртая, пятая… На меня, на Дженис, на велосипед, на асфальт, затем снова на меня… Тихий осенний дождь. Да, на той станции он был летним, весёлым, озорным. Сейчас же он грустный и печальный?— осень всё-таки. Как будто кто-то плачет. Плачет по убежавшему лету или по тем воздушным фантазиям, которые рождаются в голове в июне, июле, августе.Капли задают ритм песне ветра, и музыка перестаёт быть такой заунывной. Вот ритм становится чаще, чаще, напоминая бодрую африканскую мелодию. Древнюю мелодию, имеющую свою долгую историю. Ещё чаще, ещё, ещё…Дженис начала ехать чуть быстрее. Я сделал то же самое.Дождь становился всё сильнее и сильнее, а мелодия стала хаотичной и некрасивой. В конце концов, дождь превратился в ливень. Но за этим я наблюдал уже из окна?— мы успели вовремя вернуться домой.Я сидел в мягком кресле малинового цвета, читая книгу при неярком свете торшера. Казалось, не было и нет комнаты уютнее, чем эта гостиная в доме Дженис. Окно выходило прямо в сад, который под дождём выглядел гораздо необычнее. За окном?— холодный дождь, а здесь, в доме,?— тепло. Почему-то в такие вечера мне кажется, что дом Дженис становится сказочным. Моя подруга всегда умела создавать дома уютную атмосферу, а погода за окном и неяркий свет лишь делают эту атмосферу заметнее и ощутимее.На аккуратно прибранном столе стояла красивая хрустальная ваза для фруктов. В неё Дженис успела положить те самые соседские яблоки, которые я с огромным аппетитом уплетал вчера утром. Маленькие, вкусные и сочные яблоки. Я взял одно из них, ожидая, что оно будет довольно сладким. Надкусив, я приятно удивился?— оно оказалось таким же сладким, как я и думал. Может быть, мои сны сегодня будут тоже сладкими, как эти яблоки?***А потом?— вокзал, душный поезд?— опять всё то же самое, только задом наперёд. И люди?— суетливые, странные, снующие туда-сюда. Летом они не были такими, такими они мне не нравятся! Однако ничего не поделаешь. Сейчас я сам стану суетящимся, нервным. Я не хочу, однако мне придётся. Концерты, записи в разных студиях?— как же я хочу от этого убежать! Я хочу просто писать песни и радоваться жизни… Но так нельзя. Точнее, можно, но невозможно. Никак.Я глядел в окно поезда и постепенно начал понимать, что отдаляюсь от Дженис. Скоро нас будут разделять множество километров. И с каждой секундой я осознавал, что отдаляюсь от лета. Скоро оно совсем скроется из горизонта, как очередная небольшая станция за окном…