Эпилог (1/1)

—?Вы точно уверены, что это безопасно? —?уточнил Сальери, стукнув пару раз по льду концом лезвия. Второй конек утопал в снегу, и лишь его плотный хват удерживал мужчину прямо.—?Не бойтесь, я вам помогу,?— захохотал Моцарт, утягивая Сальери за собой. Тот пулей вылетел на лёд, чуть не грохаясь по инерции носом в пол, но чужие руки поддержали. Он неуверенно встал, напряжённый, как струна, выставив свободную от захвата руку в сторону для равновесия. Моцарт, взглянув в его испуганное лицо, хохотнул ещё раз, и смех паром долетел до Сальери и согрел его щеки.—?Маэстро, вы что, никогда раньше не катались на коньках?Сальери лишь пробурчал, не в силах подобрать достойный столь дерзкой фразы ответ:—?Не доводилось, знаете ли…Ноги немного дрожали, скорее всего, от слишком сильной шнуровки, и когда они сами начали выскальзывать из-под него, Сальери, сам того не замечая, сильнее вцепился в спутника.За спиной уже раздавался звонкий смех сестричек Вебер и истошные вопли Розенберга, который в своей привычной манере пытался делать вид, что у него все под контролем, в то время как ноги его разъезжались, а задница была готова встретиться со льдом. Где-то рядом вздыхал, помогая директору, Де Понте, а по озеру уже скользили стайками балерины и музыканты. Театр, включающий в себя огромную толпу причастных и их знакомых и родственников, уехал на выходные в Альпы и отдыхал с размахом, создавая невероятный шум и гвалт. На неудачи капельмейстера никто, к счастью, не обращал особого внимания.Как и на то, что к одному небезызвестному композитору маэстро Сальери стоял слишком близко. Даже ладонь в черной перчатке, что фамильярно легла ему на талию, поддерживая, не попала ни под чей внимательный взгляд. Они никогда не позволяли себе на людях такое раньше, но приближался Новый год, и ветер нес перемены. Когда Моцарт прижал Сальери особенно близко, весело рассказывая на ухо о том, как надо переставить ноги, щеки загорелись то ли от мороза, то ли от… От мороза! Отчего они ещё могли гореть?!—?Что вы вообще себе позволяете? —?в итоге не выдержал и выдавил он из себя на каком-то крутом вираже, в который Моцарт их завел.—?А может это вы мне позволяете? —?хитро улыбнулся тот и посмотрел глазами блестящими, искрящимися, словно в его голове взрывались фейерверки и творился полнейший кавардак.Сальери хотелось кричать и устраивать сцены, но дыхание сбивалось от бега, от руки, держащей под локоть, от музыки, которая неслась надо льдом с берега, от…от этого вечера, совершенно сумасшедшего, темного и снежного. Он не заметил, когда это желание сменилось пузырящимся в животе весельем, когда вместо крика потянуло на смех, а ноги всё-таки стали двигаться сами, хотя Моцарт так его и не отпустил.Они накатались нескоро, долго кружа по озеру, оставив все заботы и мысли на берегу. Сальери смеялся с шуток Моцарта, догонял его по льду, пока тот удирал, выкрикивая что-то перед собой?— ветер сносил слова, принося только обрывки фраз да снежные хлопья, но Сальери было весело до безумия, и он улыбался, не в силах себя сдержать. Стоило гонке закончиться, они оба просто рухнули в ближайший сугроб друг на друга и только тогда перевели дыхание. Над головой раскинулось черным бархатом небо, мерцая огоньками далёких звёзд, а недалеко уже накатавшиеся артисты, собравшись в кучку, галдели о чем-то. Кто-то запел, второй присоединился и вскоре стройный хор голосов под одобрительный галдеж остальных пел что-то новогоднее, лихое и бодрое, как теплое кофе в морозное утро.Сальери и Моцарт неподвижно лежали чуть ли не в обнимку, но замечания про субординацию так и не пришли в голову к капельмейстеру. Они молчали, наблюдая за небом и слушая чужие голоса. И Сальери было совершенно плевать, сколько прошло времени к тому моменту, когда Моцарт всё-таки заговорил:—?Могу я отдать вам новогодний подарок прямо сейчас, маэстро?Моцарт приподнялся, нависая и посмотрел нечитаемым взглядом. Сальери чуть встряхнулся, перебирая в голове варианты гадости, которую сейчас ему может подсунуть своевольный композитор, но всё-таки кивнул. Он слишком расслабился?— и понял это лишь тогда, когда Моцарт склонился над ним, тёплыми губами касаясь его губ. А впрочем… Сальери не знал, виноват ли это странный вечер, гонка или эта довольная усталость в нем, но он лишь крепче прижал Моцарта к себе, отвечая. Плевать, даже если кто-то сейчас бросит на отделившуюся от всех парочку взгляд. Плевать, если узнают или заметят.Разве важно это в столь хороший вечер?Возможно, он будет жалеть об этом. Возможно, это самая большая ошибка в его жизни. Но сейчас он целует самого восхитительного конькобежца на свете, греется в его объятьях и совершенно не может думать о последствиях. Может, оно и к лучшему?