Часть 21 (1/1)

—Ну, здравствуй, сынище! —?первое, что услышал Глеб, приняв вызов Олега Викторовича.Перекинувшись несколькими фразами с отцом и извинившись перед ним, Глеб прервал разговор и, оставаясь на линии, быстро бросил в карман брюк мобильный. Сразу же ретировался в направлении кухни, прихватив свою пиалу с горячим, умопомрачительно пахнущим бульоном.Быстро выходя из Леркиной комнаты, обернулся к двери и попытался ногой прикрыть дверь, захватив ее носком тапочки и балансируя на другой ноге. Эта, казалось бы, простая ?манипуляция? удалась не с первого раза. Пританцовывая, чтобы не потерять равновесие и от того, что посуда невыносимо жгла руки, Глеб снова попытался зацепить ногой дверь и притянуть к себе. Содержимое пиалы угрожающе раскачивалось и стремилось продемонстрировать наглядность Броуновского движения. То, что ранее Глеб проделывал неоднократно дома, сейчас оказалось практически невыполнимой задачей.Глеб торопился и нервничал. В этот момент сам себе напоминал подростка, который излишне самоуверенно решил пройтись босиком по раскалённым углям и попал в пекло без возможности моментально прекратить самоистязание. К тому же, он представил, ЧТО сейчас слышит в трубке Олег Викторович, и какие эмоции его одолевают, и КАК он, Глеб, выглядит перед Леркой, наверняка наблюдающей за ?представлением? со своей стороны двери.Глеб вспыхнул от стыда и злость на себя моментально ударила в голову.Кажется, он даже коротко выругался. Но тут же взял себя в руки: отец ?на проводе?, и Лерка за дверью?— лучший ?общественный контролёр?, чтобы позволять себе лишнего в их присутствии.Наконец, Глеб удачно подцепил край двери носком тапки и резко дёрнул на себя ногу. Зловредная дверь плотно прикрылась, окатив лицо Глеба плотной струёй перемещённого воздуха.Ворвавшись в кухню, он буквально бросил жгущую пальцы пиалу на стол, вызвав небольшое бульонное ?цунами?, выплеснувшее край волны на поверхность стола. Под пиалой мгновенно образовалась жирная лужица. Вытащив из кармана телефон и зажимая его между плечом и ухом, Глеб метнулся к раковине за губкой для вытирания стола. Одновременно сорвал с лица медицинскую маску и бросил её в сторону подоконника. Так же быстро вернулся обратно и ловким движением промокнул то, что выплеснулось из пиалы.—?Алло, пап!—?Да, Глеб! Что у вас там происходит? Сначала мама мне звонит в панике, теперь ты разговор обрываешь. Звуки какие-то странные в трубке. Я знаю, что мама бывает излишне эмоциональна, но, как мне кажется, на этот раз она не напрасно волнуется.—?Пап, ты понимаешь, женщины в общем, а наша мама в частности?— очень эмоциональные создания. Пап, ну, поверь мне?— ничего такого, о чём стоит беспокоиться, не происходит. Я не понимаю её волнений.—?Глеб, но ты же понимаешь, что мама…—?Отец, у мамы эмоции. Я всего лишь сказал ей, что остаюсь здесь ночевать. Ничего крамольного нет в этом.—?То есть, Глеб, как это?— ночевать? Почему ночевать? Что-то серьёзное или?..—?Пап! Ну, ничего серьёзного. Скажу тебе больше?— та, ради которой я здесь, выполняет все указания, ест, пьёт и даже сама ходит, куда ей нужно. Я так думаю, что на поправку вскоре пойдёт. Как я могу пропустить этот момент? Конечно, как лицо, причастное к лечению и заинтересованное в выздоровлении, хочу наблюдать процесс выздоровления в динамике.—?Так, сын, ты мне зубы не заговаривай! Думаешь, я забуду, зачем звоню? Честно скажи, почему остаёшься? Впрочем, я всё равно заеду после работы. Может, заедем вместе с…—?Пап, ты чего всполошился? Ты, конечно, можешь заехать?— проконтролировать, так сказать. И свою коллегу-терапевта захватить. Ей как раз будет ?очень удобно? после работы, по темноте тратить своё время на постороннего пациента. Но, папа, Я ЖЕ ТОЖЕ ВРАЧ. Я ведь тоже и проконтролировать могу, и лечение назначить?— я всё могу… Ты давно меня не видел, забыл, наверное…Глеб не просто почувствовал?— он буквально увидел, как далеко отсюда, находясь в своём кабинете, замерев на месте и часто моргая веками, Олег Викторович беззвучно несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь что-то сказать. В конце-концов он крякнул в характерной для него манере, и Лобов-младший услышал, как он усмехнулся. Олег Викторович явно был доволен.—?Ну, сынище, ты, конечно… Да… Я не то, чтобы забыл, просто не привык…—?Папа, пора привыкать. У нас теперь династия как-никак. Кто знает, может, однажды я сменю тебя на твоём посту… Впрочем, я пошутил… про пост… Надеюсь, ты ещё долго всеми нами будешь командовать.Олег Викторович снова крякнул и попытался продолжить, но Глеб предвосхитил его поползновение продолжить спор:—?Пап, а если серьёзно. Ну, сам посуди: я весь день с Лерой. Кормил, поил, ухаживал, проветривал комнату. Скажи мне, ты можешь дать гарантии, что я не подхватил вирус? —?сделал паузу и, воспользовавшись молчанием в трубке, продолжил,?— вот и я не могу. И, как ты думаешь, что, если я сейчас домой приду, а там мама, Диня, Лобов-самый младший? Вот и я думаю, что рискованно. Пап, я решил остаться здесь. Пока на ночь, а там видно будет.Глеб мог бы привести ещё массу аргументов в пользу своего решения, но и того, что он сказал, было более, чем достаточно. Олег Викторович, который всегда очень трепетно и более, чем ответственно, относился к своей семье, легко попал в расставленную Глебом ловушку.Крякнул по своему обыкновению и откашлялся несколько раз. Если бы он знал, что у Глеба и в мыслях не было оставаться с ночёвкой, вероятно, дал бы понять Глебу, что шутка неуместна и нужно успокоить мать. Скорее всего, на том бы и закончилось.—?Глеб, что-то мне… С Лерой же подруга есть. Вика, она тоже неплохо справляется. Или мне нужно начинать волноваться? Ты так внезапно остаёшься…—?Так, пап. Не нужно ни о чём волноваться. И вообще, я ещё не решил ничего. Ну, сказал и сказал, что останусь. Так, подумалось…—?Ну, ты это… сына… подумай хорошенько. Помочь?— оно, конечно, нужно. Это же наша Лера. Я и сам тебя учил всегда: ответственность во всём, а за своих?— и сам Бог велел. У Леры, конечно, есть подруга, она прекрасно справляется. Но днём они здесь, а ты пока свободен?— почему не помочь? Но и мама переживает, ты бы как-нибудь помягче с ней…Олег Викторович растерянно обронил ещё несколько противоречивых и почти бессмысленных фраз и сам запутался в своих мыслях?— слишком уж неожиданно для него оказалось решение Глеба и напор Аллы Евгеньевны, между которыми он был как меж двух огней.Почему так поступил, и что выдал родителям?— Глеб и сам не понял. Как-то само собой вырвалось прощупать почву?— как бы отреагировали родные на его своего рода ?демарш?… Его просто понесло, как закусившего удила коня, без видимых причин сорвавшегося с места в карьер. Уже даже слегка пожалел, что силой воли не прекратил своё ?сочинительство? ещё в разговоре с матерью.Впрочем, и особой проблемы тоже не видел: явится как ни в чём не бывало вечером домой?— и никто и слова на радостях не скажет. Передумал и передумал. Делов-то…Разговаривая с Олегом Викторовичем, Глеб присел на край стула с высокой спинкой, который стоял у кухонного стола. Сел на первое, что попалось ?под руку?. В промежутках между своими репликами быстро хлебал горячий бульон. Запах бульона стоял умопомрачительный, и соответствующий вкус тоже должен был оставаться во рту. Должен был. Но не оставался. Глеб успевал только обжигать нёбо и проглатывать кипяток, на смакование не было времени.Неизвестно, как бы долго Лобовы отец и сын играли в словесный пинг-понг, если бы их разговор внезапно не прервала сотрудница Лобова-старшего. Галина Алексеевна?— многолетняя бессменная старшая медсестра одного из отделений?— разыскала Олега Викторовича для решения текущих вопросов, чем невольно помогла Глебу, подумывавшему, как бы закончить этот диалог, не обидев при этом отца. Олег Викторович вынужден был извиниться перед сыном и прервать разговор, пообещав вечером ?всё обсудить и прийти к решению?.Когда разговор с Лобовым-старшим был закончен, жидкости в пиале оставалось буквально на донышке. Глеб с досадой понял, что то, что ранее было горячим живительным бульоном, уже остыло и снова стало не столь привлекательным. Перевернул пиалу и выпил остаток как из чашки одним большим глотком. С сожалением посмотрел на нетронутый в блюдце хлеб.Лобов-младший устало откинулся на спинку стула и сидел, положа ногу на ногу, слегка покачивая носком ступни влево-вправо. Тапочка сползла со ступни и висела буквально на кончиках пальцев ноги. Глеб задумчиво смотрел на эти монотонные покачивания, на тапочку, стремившуюся подползти вверх всё ближе к кончикам пальцев с последующим за этим обязательным падением.Почему-то ему вспомнилось, как рано утром он захватил с собой эти свои домашние тапочки, и почему-то в тот момент ему очень не хотелось, чтобы его застали в момент ?похищения? обуви. Словно в этом было что-то постыдное, или уличение его в этом процессе раскрывало какую-то его тайну.И сейчас он в полной мере прочувствовал, что значит, быть в ?своей тарелке?. С детства брезгливый к чужим вещам, местам пребывания и будучи лютым собственником, даже уходя на несколько часов к одногруппникам, с которыми провёл бок о бок несколько лет, Глеб захватил свои домашние тапочки. Сейчас он чувствовал себя в них комфортно и почти умиротворённо, словно частичка дома незримо присутствовала с ним в пусть и дружественной, но всё же чужой квартире.Глеб вздохнул и, опустив низко на грудь голову, прикрыл глаза. Почему-то захотелось хоть на минуту отключиться от всего: сказывались долгие разговоры с родителями и связанные с этим суматоха, эмоции и как следствие?— потеря энергии. Своё дело сделал и горячий бульон, питательно разлившийся по каждой клеточке тела, отчего невероятно потянуло в сон. Сейчас, здесь на кухне, он мог расслабиться, не боясь пристального внимания посторонних глаз.Глеб моментально отключился и даже пару раз ?клюнул носом?, но удержался от потери равновесия, каждый раз снова проваливаясь в темноту.В квартире было тихо, из комнаты, где обитала Лерка, не доносилось ни малейшего шороха, но сейчас Глеба это совершенно не настораживало и не волновало. Он был погружен в глубокий сон без сновидений, без восприятия звуков или иных других раздражителей. Такие сны бывают, как правило, не слишком долгими, но вполне достаточными, чтобы восстановить силы и перебить невыносимую тягу ?придавить подушку?. Настолько невыносимую, что даже тревожащие ранее вопросы и события в тот момент становились абсолютно неважными и безразличными…