Глава 1 (1/1)

Он часто хмурится и еще чаще бывает резок. Льет яд на тех, кто, на его взгляд, не достоин внимания, хотя мнит из себя невесть что. Он постоянно что-то обдумывает, стуча пальцами по столешнице, будто это клавиши фортепиано, но даже так Моцарт остро ощущает, насколько его музыка слаба. Она тускнеет так же быстро, как и его разваливающаяся семья, колет, как все больше порастающая шипами жизнь.Моцарт с шумом вдыхает через стиснутые зубы и переступает порог тесной захламленной квартирки на одной из не самых презентабельных улочек Вены. Еще даже не оказавшись внутри, он чуть ли не кожей ощущает ту сильную и поистине завораживающую музыку, которую исполняет мужчина, с виду очень невзрачный, в потрепанной одежде и в напоминающей о какой-то глуши соломенной шляпе.Сальери старше Моцарта, но такое чувство, что все совершенно обычные потребности общества чужды ему. Да, он старается жить, только это больше похоже на выживание. Его короткие выступления в одном из домов, куда его как-то пригласили то ли из жалости, то ли на потеху, не имели особого успеха и принесли только гроши, которых едва хватает на оплату жилья и немного на еду. А большего этому растрепанному человеку, все время практически клюющему носом в нотные листы, и не нужно.Его клавесин давно уже не может быть нормально настроен. Такому инструменту место на помойке, но каким-то чудом Сальери извлекает из него музыку, не совсем ладную, но и не настолько поломанную, чтобы уши в трубочку сворачивались.Какая случайность их свела? Какое чудо проложило тропинку Моцарта к этому музыканту?— неизвестно, но Вольфганг понимал, что это поворотная точка в его жизни, судьбоносной шаг на пути к цели. И от этого, как казалось Моцарту, выиграли они оба. Улыбки, доброжелательность и обещание сделать Сальери более известным композитором сделали свое дело, ведь, как бы последний ни был отстранен, ему хотелось, чтобы его музыку услышало больше людей. Впрочем, так оно и происходило, только исполнял все не Антонио Сальери, а без пяти минут капельмейстер Его Величества.В ожидании каждой новой композиции Моцарт никогда не отвлекает Сальери от работы и слушает, внимательно слушает даже эту неровную музыку, которая (о Боже) дарит минуты спокойствия. В эти моменты за порогом остается все: и проблемы в семье, и проблемы с оркестром, что постоянно допускает ошибки, и капризный император, вечно подстрекаемый своими советчиками, а еще зануда Розенберг, что блеет, как коза на долгом выпасе.Моцарт прислоняется головой к дверному косяку и закрывает глаза, когда мелодия тихо замолкает. Скрип. Шорох слетевших на пол листов, и крышка инструмента тихо закрывается.—?Я бы мог предложить чай, но у меня его нет,?— доносится до Вольфганга голос Сальери. Глубокий, как и его музыка.Губы Моцарта трогает улыбка. Этот гений слишком открыт и при этом фамильярен, особенно с ним.—?Хватит и воды,?— отвечает Моцарт, открывая глаза.Сальери, сидя на полу, аккуратно закладывает дрова в печь испачканными в чернилах руками. Рукавом рубашки он резко трет и без того красный нос и несколько раз шмыгает. Только теперь Моцарт обращает внимание на то, насколько в комнате холодно, а он этого даже не чувствовал, будучи в черном рединготе.Антонио снова шмыгает носом, закрывая дверцу печки, где уже горит небольшой огонь, и остается сидеть так на полу, ожидая, пока до него дойдет хоть немного тепла. Эта тишина медленно, но верно начала съедать все те приятные чувства, что зародились в душе Моцарта, едва только он оказался в этой квартирке. Снова заскреблись проблемы, требующие к себе внимания, съедающие вместе с темнотой, в которую все больше и больше погружается комната с приходом сумерек. И только одним светлым пятном в этом мире, заключенном в небольшой квартирке, остался он?— Сальери.Все сильнее спирает дыхание. Моцарт немного ослабляет воротник, хотя это, по сути, не требуется. Его боль?— не физическая, но ощущается таковой. И Моцарт не выдерживает.Вольфганг проходит вглубь комнаты и, остановившись прямо за спиной этого вечно отчужденного от окружающего его мира гения, опускается на колени, обхватывая руками чужие плечи. Его нос зарывается в черные жесткие волосы. Он дышит глубоко, вдыхая запах чернил, дыма, а Сальери даже не вздрогнул.Моцарт буквально кладет рядом с ним свою такую привычную, рябящую всевозможными оттенками маску. Только на мгновение, чтобы эти минуты безмятежности еще дольше присутствовали в его жизни. Всего лишь на одно мгновение ради чертовой слабости, которую в следующий раз он точно не проявит. Не допустит, чтобы она проявилась.—?Я закончил ту сонату,?— тихо говорит Сальери, протягивая замерзшие руки к печи.—?Молчи,?— резко отвечает Моцарт, сильнее сдавливая плечи мужчины,?— все потом.И Сальери больше не говорит ничего, только холодные пальцы касаются руки Вольфганга, и его раздражение медленно проходит, а, может, и замерзает, но только на время. Хотя бы на время.