11. Отчаяние с привкусом надежды (1/1)

Проснувшись утром, Амадей тревожно оглядел комнату. Вчерашний день был слишком мрачным. Вольфганг знал, чувствовал, что Чёрный Человек вновь приходил. Он чувствовал это всей душой, которая болела, будто произошло что-то неземное, что может ранить душу, а не тело. Моцарт вышел из комнаты и, обойдя дом, понял, что Сальери нет. Как будто и не было никогда. Вещи лежали на прежних местах, но так безжизненно. Не сказать, что капельмейстер был весёлым и вдыхающим жизнь во всё вокруг человеком, но сейчас что-то иное. Душа?— то, что невидимо человеческому глазу. Её не чувствовалось. Моцарт этого раньше не замечал. Как будто весь мир вокруг Вольфганга был ?розовым? из-за капельмейстера. Из-за его заботы… Нет, даже больше. Моцарту было бы достаточно присутствие Антонио рядом. Неприметную записку на столе гений заметил уже скоро и со страхом взял в руки.?Я верю, у тебя всё будет хорошо, Вольфганг Моцарт.Ты выздоровишь и вновь будешь писать сонаты, симфонии… Лишь бы не реквием. Может, даже займёшь моё место капельмейстера, я буду счастлив. Я дарю тебе свой дом. Возможно, тебе он стал привычным, но если не хочешь, можешь продать его и вернуться туда, откуда я забрал тебя.Мне нужно уехать в Италию, в свой родной город Леньяго.Прощайте и простите за всё плохое.преданный Вам,Антонио Сальери? Вольфганг прочитал это, боясь осознавать значения слов. Нет, он прекрасно понял всё?— это конец. Но только чтобы не сойти с ума в один момент, Амадей заставил себя сосредоточиться на красивом почерке капельмейстера, на идеально ровных буквах, строчках. Вскоре по его щекам потекли солёные слёзы. Их было много, столько, сколько не было, кажется, и за всю жизнь. Сальери был чем-то большим, чем друг. Он был святым, ангелом для Моцарта в мире этих тёмных придворных людей. Вольфганг медленно положил записку на стол, чувствуя ужас за спиной, медленно поглощающий его всего целиком. Это сон. Это просто страшный сон, Сальери не мог уехать… Где теперь искать вас, Антонио?.. Город Леньяго большой! За что… за что вы так со мной поступили?.. Разве я сделал что-то плохое? Я любил вас… Я не успел рассказать вам это, не успел показать, но… Я люблю вас не так, как тех девчонок. Вам принадлежит моя душа, сердце, вся любовь. Возьми! Сальери, возьми ее! Поздно… Поздно, я слишком ценил… А что я ценил? Я ценил музыку, реквием, это просто белые листы бумаги с черными чернильными точками! Безжизненные! Вам точно казалось, что они мне дороже вас, но это ложь. Я ненавижу этот реквием, я ненавижу свою музыку! Мне одиноко… и безумно страшно… снова вернулось это чувство ненужности никому.—?Сальери! Мне нельзя было даже встречаться с вами тогда. Мне стоило сразу уйти, мне не нужно было принимать помощь от вас такой ценой. Если бы я сразу знал, что из-за меня вы бросите всё, из-за меня вы уедите, отдав место капельмейстера, я бы… Я бы умер, как только узнал это. Я бы избежал нашей встречи любой ценой, я бы тихо умер в одиночестве, не доставляя вам проблем. Не приводя в вашу жизнь Чёрного Человека… Мою смерть. Он должен был забрать меня, он не должен был говорить с вами. Это неправильно! Всё это моя вина… Вы сбежали. Сбежали от меня, испугавшись или же просто устав. Я не знаю, может Он угрожал вам, может заставил вас уехать иным, более страшным образом… Проклятый реквием! Моцарт кинулся на поиски своего произведения и уже через несколько минут нашёл его в комнате. Там по-прежнему были разлиты чернила, партитуры были разбросаны, ведь никто больше не заходил в эту комнату. Удивительно, Сальери смог посвятить целую комнату проклятому реквиему Моцарта, а он так не смог подарить ему ничего. Совершенно ничего, кроме проблем, которые Антонио с отвагой принял и пережил. Посмотрев на ноты реквиема несколько мгновений, как бы прощаясь, а после разрывая напополам, после ещё, и еще и так, пока не остались маленькие кусочки бумаги, летающие по комнате как снег, Моцарт, довольный собой, улыбался. И нет больше реквиема, и нет Чёрного Человека. Нельзя было ждать так долго. Я должен был послушать вас, уничтожить проклятое произведение ещё давно! Я не хочу, чтобы ценой моей жизни без дьявола было одиночество. Но… я не смогу тебя вернуть, Антонио. Да и ты не захочешь. С исчезновением реквиема болезнь прошла, или Моцарт совершенно перестал ее замечать. Нет, он правда освободился. Так он прожил несколько дней, почти без еды, в полумраке ходя по дому, боясь потерять и его. Он, кажется, успел вспомнить всю свою жизнь до, но она пролетела в его воспоминаниях как ветер, и только Сальери он помнил ярко и чётко: каждое прикосновение, нежный взгляд глаз, как красиво смотрелась на нем одежда, чёрный камзол с белой рубашкой, брошь, переливающаяся всеми цветами радуги в зависимости от времени суток и падения на неё света солнца или же свечей?— она тёмного, но не чёрного цвета. Моцарт прошёл не один десяток раз по всем знакомым комнатам дома, по привычным коридорам, с приятными чувствами вспоминая прожитые в этих стенах моменты. Пришло время, и он вернулся в свой старый дом. Вернувшаяся Констанц казалась ему больше старым скучным предметом интерьера, нежели человеком и женой. Она была в пышном богатом платье, явно добившись чего-то без Амадея. Удивительно, что она вернулась к нему, но это уже не было для него подарком. Да, он был обижен, что она его бросила. И хоть он сам в тот момент был не против, надеясь, что жена хотя бы не будет наблюдать за его мучительной смертью, но ведь Антонио… Он не сдался в последний момент, он фактически достал Амадея из могилы. С трудом, но всё же Вольфганг простил Констанц. Чем бы она ему помогла? У них не было денег по вине самого Амадея, да и его жены. Она бы не смогла помочь и, возможно, просто бы умерла следом от голода. Хорошо, что в жизни Моцарта появился Антонио, когда ушла Констанц. Возможно, даже хорошо, что она ушла. Композитор очень хотел взять и поехать в Италию, в Леньяго, пересечь хоть полмира за Сальери. Он любил путешествия, а если продать дом Антонио, то поездка эта может вообще стать раем со сладким полусухим вином по вечерам и красивыми-красивыми восходами солнца рано утром; можно рассмотреть вблизи города, в каких Вольфганг ещё не был или не распробовал на вкус и запах. И небо, и созвездия, и облака в других городах необычные, красивые и запоминающиеся. Так и хочется положить на бумагу ноты, олицетворяющие это небо, небеса и ангелов, например, Сальери. Ведь как ещё назвать человека, так бескорыстно помогающего ему? Моцарт не хотел признавать, но уже давно чувствовал эту невидимую линию, связывающую их с Антонио. Возможно, Антонио и не любит меня так, как я его, возможно, не согласился бы целовать горячо в губы при каждой встрече или по утрам; спать рядом каждую ночь в тёплых объятиях… Да, мои мысли стали слишком неправильными. Я не могу увести столь идеального правильного человека в содомию. Но… Я должен хотя бы встретиться с ним в последний раз. Даже если он меня прогонит прочь, я постараюсь с этим смириться, но я должен поблагодарить его за всё, что он сделал для меня в то время. Жаль, я не смогу подарить ему что-нибудь настолько прекрасное, что достойно его. Что я вообще могу ему ему подарить имея столь скромные сбережения? Продать его дом в этой ситуации просто кощунство.

Но была значимая проблема во всём этом?— Моцарт не знал, как ездить в одиночку. Леньяго был очень далеко. Было страшно, Моцарт никак не мог взять и поехать. Да и денег почти не было, Вольфганг не позволил себе прийти во дворец и подать просьбу о становлении капельмейстером. Он вообще перестал появляться во дворце. И, конечно, ни за что не продал дом Антонио с его красивым садом роз и такими тёплыми сладкими воспоминаниями.—?Констанц, сегодня вечером меня не жди!—?Куда ты?—?Полить цветы у дома Сальери.—?Сальери?! Цветы? Вольфганг, какие ещё цветы осенью? Дверь скрипнула и захлопнулась. Моцарт уже бежал, не слыша ничего позади, мечтал поскорее увидеть любимые цветы, дом и, возможно… Антонио. Глупая, детская надежда, что Сальери вернётся не угасала и по сей день. Цветы успели побледнеть и засохнуть от засухи; Вольфганг не успел. Он испуганно бегал по каменным дорожкам, садился на колени к розам, ирисам, тюльпанам, шиповнику, каждый раз видел твёрдую сухую землю.—?Нет… Нет, вы не посмеете умереть! Крикнул он, будто надеялся услышать какой-нибудь ответ. Посмотрев в небо и, обращаясь к Богу, шёпотом произнёс единственную на данную минуту просьбу: ?Не забирай их, не забирай последнее, что у меня осталось от Антонио.? Последующее долгое время, Вольфганг бегал с водой, поливая всё вокруг. Если сказать, что он устал, то он бы посмеялся. Амадей готов был просто лечь на тропинку из неотёсанных камней и заснуть прямо под палящим солнцем, но за просьбу Богу нужно было ещё заплатить. Сдаваться было нельзя.—?Вольфганг Моцарт, вы ухаживаете за цветами Антонио?